— Спасибо, сэр. — Она действительно была ему признательна за то, что он не забывал о ее предпочтениях. С того самого дня, когда она впервые зашла сюда, в его ресторан, она всегда заказывала кофе со сливками.
Боже! Всего лишь «пожалуйста» и «спасибо»! А ведь она казалась ему самой прекрасной женщиной из всех, какие только существуют на свете.
— Я помню, мисс. — Марти улыбнулся, наблюдая за тем, как ее пальцы прикасаются к чашке и как она прикрывает красиво очерченный рот. Когда-то он пытался предложить ей попробовать его пирожные, бисквиты, взбитые сливки, но она всегда отказывалась.
— Только кофе. Спасибо большое, но мне только кофе.
И как всегда, он обратился к их излюбленной теме:
— Знаете, Дакота была тут, но уже ушла четверть часа назад. Она сказала, будто ей нужно кое-что купить для магазина.
— Она, наверное, спрашивала, не согласитесь ли вы продавать ее маффины? Дакота даже написала письмо в рекламный отдел кондитерской сети, что неплохо бы организовать шоу, в котором дети могли бы делиться своими рецептами и учить других готовить. — Анита гордилась предприимчивостью Дакоты и в то же время не могла без смеха вспоминать о том, как недавно девочка попросила мать арендовать в Сентрал-парке место для ее лотка, чтобы продавать выпечку.
— Ну а кто будет провожать тебя туда и присматривать за тобой? — спросила ее тогда Джорджия, стараясь привлечь внимание дочери к проблеме, которая стала бы непреодолимым препятствием к развитию ее бизнеса. Анита знала, что Джорджия говорит это не для того; чтобы отбить у дочери всякую охоту заниматься своим делом — уж кто-кто, а ее мать готова была на все ради Дакоты, — она надеялась помочь ей со временем завоевать самое лучшее место под солнцем. Джорджия даже имя для ребенка выбрала не просто так, а в честь одного из самых преуспевающих штатов. Анита не осуждала ее, помня, что точно так же относилась к своим детям когда-то, обещая им содействие во всех их начинаниях и помощь по мере сил. Но она предвидела и то, с какими сложностями придется столкнуться Джорджии, когда ее дочь достигнет возраста тинейджера. Периодически, оставаясь с ними перед закрытием магазина, Анита становилась свидетельницей зарождавшихся разногласий и споров между матерью и дочерью. И чутье подсказывало ей, что в этих случаях она должна стать на сторону девочки и защищать ее самостоятельность, хотя и понимала, как эти стычки заставляют страдать Джорджию. Отношения постепенно становились весьма напряженными. И началось все это в прошлое лето, когда Дакота вдруг стала удаляться в свою комнату и закрывать за собой дверь, постоянно повторяя, будто она тоже нуждается в своей «личной неприкосновенной территории». Подспудно Анита чувствовала: это вызывающее поведение — только стремление противопоставить себя миру взрослых, пока еще вполне детское, но с годами оно грозит вызвать более серьезные проблемы. Джорджия и сама порой закрывалась в своей комнате, и у нее не было никаких оснований порицать дочь за такие требования. Но с другой стороны, она боялась, как бы эта скрытность не отдалила девочку от нее, а в дальнейшем и вовсе не стала подпитывать ее склонность к сопротивлению любым советам и пожеланиям, исходившим от матери.
— Может быть, посмотрим фильм вместе? — предлагала ей Джорджия, надеясь, что дочь откроет дверь и впустит ее.
Но Дакота отвечала: сейчас она не хочет ничего смотреть, поскольку занята.
Слышать такое из-за закрытой двери явилось для Джорджии жестоким испытанием.
Но бывали и другие вечера, когда Дакота с удовольствием проводила время рядом с матерью и проявляла к ней необычайную нежность и внимание, чем тоже смущала и пугала Джорджию, усматривавшую в таких колебаниях настроения не слишком утешительные перспективы для их отношений.
Что ж, такова вечная драма родительской любви, которая повторяется из века в век, из поколения в поколение и исчерпывается словами: «Дети рано или поздно уходят и начинают жить своей жизнью».
Как-то раз, когда Джорджия пришла укладывать ее спать, Дакота сказала:
— Ты не знаешь, что такое стресс, и ничего не можешь понять. Моя жизнь — это сплошной стресс, мама, и вообще мне очень тяжело, ведь я учусь уже в седьмом классе.
Но Джорджию угнетали не только сложности в общении с дочерью, были вещи и посерьезнее — ее неустойчивый бизнес: в одни месяцы он приносил хорошую прибыль, в другие — в два-три раза меньшую. Конечно, она жила не только тем, что зарабатывала сама. Джеймс присылал ей деньги на учебу и содержание дочери, а после того как Дакота перешла в седьмой класс, он даже решил сделать нечто большее и открыл в банке счет на имя дочери. Но для Джорджии это означало только одно: через некоторое время этот человек начнет претендовать на свою долю внимания и любви со стороны Дакоты. Само возвращение в Нью-Йорк ее бывшего любовника не сулило никакой радости.
Она уже ясно видела: он нацелен завоевать свое место в сердце Дакоты. И Джорджия не была уверена, что его попытки окажутся бесплодными. Всю свою жизнь она стремилась заменить Дакоте отца, и больше всего ей хотелось, чтобы ее дочь никогда не пожелала называться «мисс Джеймс».
Разве можно ее осуждать за это после всего случившегося?
Но она слишком плохо представляла себе детскую психологию — при появлении Джеймса Дакота пришла в полный восторг.
Джорджия надеялась, что привычка Дакоты отвечать «Я занята» распространится и на отношения с Джеймсом. И ее дочь будет так же уклоняться от общения с ним, как она делала это, когда пряталась от матери. Кроме того, она рассчитывала отвязаться от Джеймса, сославшись и на свою собственную занятость, и на загруженность Дакоты.
Но как бы не так.
Джеймс проявил не просто настойчивость, а откровенную назойливость. Он весьма агрессивно требовал разрешения и возможности видеться с дочерью. Он звонил им, подкарауливал у дверей магазина, приходил в ресторан Марти, куда Дакота забегала поесть после школы. Он преследовал ее всюду, куда бы она ни направлялась, танцевал вокруг нее на задних лапках и пытался привлечь ее внимание всеми доступными способами.
Первым побуждением Джорджии было броситься и дать ему пощечину, послать ко всем чертям и пригрозить полицией. В конце концов, она имела право пожаловаться на эти домогательства и сказать, будто он нарушает их покой. Когда Джеймс пришел к ее магазину, Джорджия вышла на пару минут, попросила его больше не появляться и тут же захлопнула дверь. Ей совершенно не хотелось, чтобы этот человек снова вторгался в ее жизнь.
Появление отца Дакоты повергло Джорджию в такое замешательство, что она прибежала в свою комнату и, закрывшись там, долго сидела в полной прострации и отчаянии, не представляя, как теперь вести себя и как избавиться от него наивернейшим способом.
Джорджия не доверяла ему и не слушала Аниту, пытавшуюся втолковать, что ей нечего бояться. Однако Джеймс как отец Дакоты располагал определенными законными правами и мог обратиться к адвокату. По совету Аниты она решилась поговорить с дочерью и подошла к этой чертовой вечно закрытой двери, находившейся по соседству с ее спальней, и постучалась.
В ответ последовала тишина. Джорджия постучала снова, попросив разрешения войти.
— Да? Что вам угодно? — раздался голос ее дочери, словно она не знала, кто стоит за дверью.
— Это твоя мама, — сухо отозвалась Джорджия, — мне надо поговорить с тобой.
Они и раньше говорили о Джеймсе. Таковы были условия договоренности Джорджии и ее любовника еще до рождения дочери — она не должна скрывать от нее правду об отце. Договоренность! Джорджия никогда не нарушала своих обещаний и не позволяла себе плохо говорить о Джеймсе, но как раз теперь, когда она видела, как страстно Дакота стремилась к общению с ним, ей пришлось пожалеть о своей порядочности и корректности.
И Анита тоже уже сожалела о том, что слишком настаивала на более терпимом отношении к Джеймсу. Ее беспокоила все возраставшая потребность Дакоты в новоиспеченном отце, ее интерес к нему и готовность познакомиться с ним еще ближе. Девочка никак не могла дождаться его появления.
