– Значит, необычный, раз от него избавились. Видимо, причина была, может, в чем-то замешан, оказался свидетелем чего-то.

– Версии рассматриваются. Следов борьбы нет. Его просто с ходу закололи, ударов было несколько, он скончался мгновенно, сердце не выдержало, все-таки в возрасте мужчина.

Валерий Сергеевич подхватил вилкой еще один мант и зажмурился от удовольствия.

– Какая вкуснотища! Праздник живота.

– Ешь, ешь, Вика старалась, ей будет приятно, что мы с тобой ее старания оценили. Теперь скажи, какая версия главная?

– Да нет никаких главных версий. Есть несколько рабочих. Телефон пробили, он жене звонил постоянно, она на пенсии, дома сидит, болеет, говорят, переживал за ее здоровье. Вообще, люди мало откровенничают. Суть высказываний всех опрошенных сводится к одному: хороший гальваник, но мужик вредный, жадный. Точка. Какая была у него жизнь за воротами завода, никого не интересовало. Это раньше были парткомы, профсоюзы и прочие общественные организации, присматривающие за народом. Сейчас этого нет, и запросить грамотную, толковую характеристику на человека не у кого. А ты говоришь, молодежь!

– Я говорю, что молодежи надо помогать, ее надо учить. Она же не виновата, что мы разрушили многие социальные институты. Она про это вообще ничего не знает и думает, что так и было всегда. А гальваник твой во что-то вляпался, так просто не убивают.

– Мне нравится твой журналистский подход. Уже и гальваник «мой», так невзначай как будто.

Егор рассмеялся:

– Не цепляйся к словам!

– А ты не придумывай того, чего нет. Вы, творческие люди, просто мастаки на это. Сами придумываете – и сами верите.

Их дружеское подкалывание прервал звонок. Егор Петрович посмотрел на экран телефона.

– Вот, легка на помине наша журналистка! Это она звонит.

– Да, Юлечка! Что?!! – Он изменился в лице. – Ты ничего не напутала?

Валерий Сергеевич прекратил есть манты и произнес:

– Вот-вот, опять проблемы с твоим подрастающим поколением! Такие друзья, что и врагов не надо.

Он увидел ее не сразу, в тренажерном зале, где редко пахло духами и дезодорантами, она стала исключением из правил. От дамочки исходило амбре дешевой, жуткой, отвратительной туалетной воды, что-то средне между «Красной Москвой» и мужским одеколоном «Шипр», у него даже подступил к горлу ком и задергалось веко.

– Кошмар, как это можно на себя вылить! – пробормотал он.

– Вы мне что-то говорите? – Женщина остановилась рядом, отчего он машинально задержал дыхание.

– Ничего я не говорю, – буркнул мужчина.

– А я сегодня второй раз всего в зал пришла. Решила худеть, – доверчиво сказала дамочка. Он кивнул и дальше заработал на тренажере – двигался по беговой дорожке. Но женщине, вероятно, хотелось общения, она придвинулась к тренажеру так близко, что он чуть не задохнулся от ее парфюма.

– Вы часто бываете в зале? А сколько раз в неделю надо заниматься? А вы моего тренера не видели? – На ее вопросы он мог бы просто нахамить: «Отстаньте, дамочка», – но говорить так не стал, потому что у него был свой безотказный прием. Мужчина повернулся к ней всем лицом, и женщина, посмотрев на него молча несколько минут, просто испарилась. Эту свою особенность – отгонять женщин и пугать собеседников – он за собой знал. Кому же понравится перекошенное лицо – последствие неудачной операции «волчьей пасти»?

Мама и бабушка его обожали, он всегда был для них самым лучшим и самым замечательным. Мужчин в их семье, кроме него, малыша, не было. Уже позже, став взрослым, он понял, что ни один уважающий себя мужчина не задержался бы в этом бабьем царстве надолго. Здесь мгновенно выколачивались, истреблялись все мужские качества, и первую скрипку играла бабушка, а мама была ее достойным продолжением. Бабушка была властной женщиной, железной леди, вокруг которой вертелась вся жизнь семьи. Кстати, мужей у нее было четверо, и только она решала, какая одежда подходит ее мужьям, какой галстук надеть на день рождения, какой делать ремонт и где провести отпуск. Участие мужей в этих процессах не допускалось категорически. Казалось, мужья должны были находиться в состоянии перманентного счастья, им ничего не надо было делать и решать, и можно всего себя посвящать работе. Но, наверное, бабушка чего-то не учла, где-то слишком преуспела в доказательствах, что «он ничтожество», потому что все мужья просто сбегали, даже не пытаясь бунтовать. Казалось, бабушку это мало расстраивало.

– Они не сумели меня понять, не словили кайф от общения со мной, грубые примитивные существа.

Она была уверена в своей правоте, и у нее был свой закон, свои желания, безграничная энергия и жизнелюбие. Даже когда она была уже немолода, вокруг нее все время кружили мужчины разных возрастов и социального положения, в том числе такие, у которых явно было много поклонниц. Что-то в его бабушке привлекало мужчин, чего нельзя было сказать о маме, хотя у властной женщины должна была родиться более властная дочь, иначе не выжить.

Мама забеременела случайно, от какого-то женатого преподавателя. Имя этого случайного мужчины в их доме не упоминалось.

– Ты рожаешь нам мальчика, – давала бабушка установку дочери. – Мальчика, который нас не бросит.

Но когда он начал мыслить самостоятельно, первое, что пришло ему на ум, это желание уехать из этого царства любви, затягивающего плотную удавку на его шее.

Когда ему было три года, он понял, что в его внешности что-то не так, люди оборачивались, смотрели сочувствующе, а дети откровенно смеялись. Мальчик родился с волчьей пастью, есть такая патология, мутация трех генов, когда поражается нёбо и по всей его длине проходит расщелина. Хирургические операции по исправлению челюстно-лицевого порока, которые делаются в таких случаях, обычно заканчиваются с хорошим результатом, но не в его случае. К шести годам он перенес несколько неудачных операций, в одной из них еще занесли инфекцию, но врач уверенно сказал:

– С этим можно жить. Да, непросто адаптироваться к социуму, но жить можно.

Мальчик не понимал, что это приговор, и жалел маму, которая все время плакала. По настоянию бабушки он пошел в обычную школу, но общаться со сверстниками ему было трудно, вследствие неправильного смыкания нёба и глотки у него был неприятный тембр голоса и плохое произношение звуков. Затрудненный прием пищи и процесс жевания пугал его и доставлял мучения. В шестнадцать лет его оперировали снова, и стало значительно лучше, на шрам почти во все лицо он просто не обращал внимания, потому что появилась возможность есть, как это делают обычные люди. Он упорно занимался с логопедом и дефектологом и смог наконец, не напрягая собеседника, общаться, а все остальное, что касается внешности, он переживет.

Единственное, в чем он был последователен с детства, это нелюбовь к зеркалам. Он ненавидел разглядывать свое отражение. Дома, в его собственной квартире, которую он любовно называл «берлогой», зеркал не было совсем. Если надо было что-то рассмотреть, его вполне устраивало отражение в окошке.

Он окончил политехнический и сбежал от бабки и матери в другой город. Когда же получил телеграмму, что бабка умирает, то приехал, словно его кто-то гнал на эту встречу с умирающей. Он об этом ни разу не пожалел, потому что женщина сделала ему прощальный подарок – открыла тайну, которая изменила всю его жизнь. Мужчина словно стал другим человеком, он теперь смотрел на мир другими, уверенными глазами. Вот только с женщинами у него никак не складывалось.

Все свидания и отношения с ними носили кратковременный характер, и его это устраивало. Его мозг, ущемленный внешним проявлением уродства, был нацелен на то, как заработать, потому что он боялся бедности и голода. Схемы, которые возникали в его голове, были нестандартны, рискованны и успешны.

– Я просто играю не по правилам, поэтому вычислить меня невозможно. Мое лицо безобразно, но ум работает четко, и все идеи выходят за рамки дозволенного, используя общепринятые нормы. На мораль и этику мне абсолютно наплевать.