И тут вдруг этот рак.

Сначала они просто жили сегодняшним днем, преодолевая препятствия по мере их появления: операция, химиотерапия, пониженный иммунитет, выпадение волос. Потом после терапии они столкнулись с новой реальностью, и Рич позволил себе думать о будущем, однако перспективы изменились. Никакой наивной уверенности, что он состарится рядом с Кэт, уже не было, однако он все же перестал думать, как это было сразу после постановки диагноза, что она умрет в любую минуту. Рич сам не знал, что ждет впереди. Карьера тоже была под угрозой, коллег увольняли, ему приходилось чаще ездить в командировки, больше работать. Поэтому Рич обуздал свои ожидания, да и перспектива перестала быть такой уж панорамной, как раньше. Она стала более туманной, прорисованной лишь легкими штрихами. Да, детям, если он останется с Кэт (признаться честно, бывали минуты сомнения, когда он размышлял, хватит ли у него сил), в этих планах больше не было места. Так ведь?

Рич переваривал информацию не так быстро, как жена. Может, на лыжах он и катался со свистом, но по скорости мыслительного процесса Кэт была зайцем, а он черепахой, да и в последнее время Рич сосредоточился на том, чтобы нужды и потребности Кэт стояли на первом месте, и в этом состояла разница между ними.

Время от времени Рич разочаровывался сам в себе, но Кэт говорила, что это создает баланс в паре, ей нужен Рич, чтобы «заземлить» ее, и он в нее верит, а вот если бы оба были такими упертым и импульсивным, как Кэт, то их отношения, наверное, взорвались бы. Тем не менее порой ему нужно время, чтобы понять, где он находится и что нужно делать.

Лежать без сна он больше не мог, но завтра ему хотелось быть бодрым, поскольку он с удовольствием снова оттачивал свои навыки. Может, если встать, то мысли прекратят пениться. Рич осторожно вылезает из кровати, на цыпочках идет в ванную, включает свет и закрывает дверь.

Проходит несколько секунд, прежде чем зрачки привыкают к свету. Он щурится, потом медленно размыкает ресницы и смотрит на себя в зеркало.

Волосы всклокочены и торчат во все стороны. Осоловелый, да и побриться бы не мешало. А во всем остальном он выглядит точно так, как и обычно.

– Я себя чувствую каким-то монстром, – говорит Лу.

– Почему? – спрашивает Анна.

Лу понижает голос. Через проход сидит какой-то парень.

– Там ужасная опухоль! Я вчера сходила на УЗИ. Видимо, киста!

– А какого типа? Кисты разные.

– Фиброзные, я про такие и не слышала.

– А я слышала, – успокаивает Анна. – Сплошь и рядом у женщин после сорока. У меня тоже была пара таких.

– Правда?

– Угу. Они крошечные, поэтому доктор сказал, что лучше оставить их в покое, если они не причиняют неудобств. А они не причиняют. Они безобидны.

– Ох… – Лу от этих слов становится чуть легче. – Но моя-то гигантская.

Тут подходит София со стаканчиками кофе на картонной подставке.

– Привет, Анна, – здоровается она, присаживаясь на кресло напротив, которое они для нее заняли.

Они в поезде на семь сорок четыре до Лондона, едут на работу. Это их утренний ритуал. Анна просто прирожденный хранитель времени и живет ближе всех к вокзалу, поэтому она первой садится в вагон и занимает места у столика, в третьем вагоне от головы состава. Лу и София на велосипедах приезжают из Кемптауна, прицепляют их на парковке на замок, после чего Лу бежит к Анне, чтобы другие пассажиры не злились, что она заняла места, а София покупает всем кофе с лотка во дворе вокзала.

– Я рассказывала Анне про вчерашний день, – поясняет Лу, еще сильнее понизив голос.

– Про больницу?

Лу кивает.

– Хорошая новость, ты согласна? – спрашивает София у Анны.

– Думаю, да.

– По крайней мере, опухоль не злокачественная.

Лу в раздражении вспыхивает. Она улавливает скепсис в ее голосе. Она что, не видит, как сильно я расстроена? Может быть, София не хочет носиться с этой кистой, пока она не особо меня беспокоит?

– И все же я чувствую себя монстром.

– А какого она размера? – интересуется Анна.

– Примерно с грейпфрут.

– Ого!

– Вот и я о том. Я чудовище.

– Вовсе нет, – возражает София.

– Если ты чудовище, то я тоже, – добавляет Анна.

Лу смеется.

– Ну наверное.

Вагон постепенно заполняется. Какая-то женщина просит разрешения сесть рядом с Софией. Они втроем ютятся вокруг столика.

– В любом случае мне велено подумать о том, чтобы удалить ее.

Лу говорит еще тише.

– Зачем?

– Потому что она такая здоровая и может вырасти еще сильнее. Кто знает, если она сейчас с грейпфрут, то, может, дальше будет уже с арбуз… – Лу вздрагивает. – Тогда будет сложнее оперировать, мне и так сказали, что это не просто, а если я захочу детей, то могут возникнуть трудности с зачатием. – Парень через проход резким движением запястий расправил широкополосную газету. Лу готова поклясться, что он подслушивает, поэтому переходит на шепот:

– Она прямо посередине матки.

– Понятно, – кивает Анна. – Так значит, вы хотите детей?

Лу смотрит на Софию. Эту тему они еще даже толком не обсуждали. Ей казалось, у них еще куча времени подумать о детях. Они вместе меньше года, еще на самой первой стадии любви.

– Думаю, да. И если я захочу детей, нужно делать операцию, а потом, видимо… – Она умолкает, понимая, что для Софии ее слова окажутся новостью. – Я прочла вчера вечером в Интернете… что мне, то есть нам… нельзя тянуть.

– А ты что думаешь, София? – спрашивает Анна, и снова с обезоруживающей прямотой.

София мнется, и Лу задерживает дыхание в ожидании ответа. Наконец София произносит:

– Если честно, то я не думаю, что хочу детей.

Должно быть, это совпадение, но, когда София сходит с поезда в Ист-Кройдон, ей везде попадаются мамочки с детьми. В газетном киоске, где она покупает еженедельник «Дизайн», женщина с коляской у прилавка. В «Марк энд Спенсер» в очереди за сэндвичами одна из покупательниц с новорожденным младенцем в слинге на груди. А еще две дамочки болтают на улице и занимают весь тротуар своим выводком ростом им по пояс, пока София прорывается в офис. Такое впечатление, что их специально тут выставили, чтобы мне было не по себе, думает она.

София делает все возможное, чтобы поддержать Лу, но это так сложно. Она понимает, как напрягается Лу по поводу рака, потерять из-за этой болезни отца – просто ужасно. Тем не менее разговор в поезде ее обеспокоил. Она и раньше не думала о том, чтобы завести детей, и все это кажется ей очень странным и слишком внезапным.

Раньше, думает София, если бы Лу спросила, как я отношусь к детям, я бы ответила, что дети мне не нужны, определенно не сейчас и даже, наверное, никогда. Я не нахожу для себя такой возможности, и многие мои друзья нетрадиционной сексуальной ориентации разделяют мой подход, особенно мужчины. Мы не видим себя в роли родителей. Может быть, если бы я была гетеросексуальна и осталась бы в Испании, то нарожала бы детей…

Но София во многом переехала в Англию именно для того, чтобы избавиться от давления. Искать донора спермы, договариваться об искусственном осеменении, отвечать на вопросы окружающих… Потом детей надо растить, ребенка могут дразнить в школе, добавьте к этому и финансовые расходы… София вздрагивает. Это серьезные обязательства.

Дело не в том, что я не вижу себя в долговременных отношениях с Лу, убеждает себя София. В противном случае я бы не собиралась покупать совместно с ней квартиру. Но мне хочется ходить на вечеринки, путешествовать, веселиться. Да, вместе с Лу. И до последних событий она наверняка чувствовала то же самое…

Учитывая, как мы любим обсуждать все на свете, удивительно, что эта тема ни разу не всплыла. В остальном мы быстро прогрессируем. Но гражданский брак можно аннулировать, а ребенка нет. Может быть, в глубине души я опасалась обнаружить такую разницу между нами. Теперь же, похоже, нет места размытым формулировкам, вскоре придется все решить, так или иначе.