Вокруг зазвучали голоса говорящие на странном квакающем языке. Раздается смех и с моих колен спрыгивает мальчик лет десяти. Осмотрев себя с удивлением и недоверием, он радостно засмеялся и захлопал в ладоши. Поклонившись, он выбегает из рубленой избы и присоединяется к стайке сверстников седлающих во дворе свинью. Женщина в простой крестьянской одежде со слезами падает к моим ногам и целует пыльные сапоги цвета золота. В углу, вытирая тыльной стороной мозолистой ладони глаза, стоит коренастый мужчина в грубой куртке. У его ног тяжелый топор лесоруба. Их сына порвал на окраине деревни волк. Мальчик нес обед отцу и старшему брату. Он должен был умереть… Взглянув на раны деревенский целитель только покачал головой и покинул избу. Мальчик заслуживал на жизнь – я пришел.
Встаю с колченогой лавки и выхожу во двор. Мальчишки приветственно машут руками, а работающие у кузницы крестьяне почтительно кланяются. На их лицах смесь страха и уважения. Они еще помнят, как год назад я наказал у таверны конокрада. Мы суровы, но справедливы.
– Мы суровы, но справедливы, – шепчу я, чувствуя как внутри словно пружина сжимается.
Оттолкнув Тимоху, я двинулся вперед.
Сталь встретилась со сталью. Катана чиркнула искрами, отражая смертельный удар в шею. Я не великан, и так просто с головой не расстанусь.
Противник замер в выжидательной позиции, с занесенным для удара прямым мечом.
Я восхищен его молниеносной грацией. Убивать тоже своего рода искусство.
Атака.
Я не вижу, а чувствую стремящееся в сердце лезвие. Миг и оно пронзит меня насквозь.
Движения гвардейца настолько быстры, что человеческий глаз их не в силе заметить.
И снова катана парирует выпад.
С шелестом тускло-черное лезвие скользит плашмя по джинсовой ткани на моем плече. Точно бритвой срезанная пуговица на рукаве ныряет в песок.
Мы замерли друг напротив друга, ожидая очередного хода. Сквозь узкую прорезь шлема меня пристально изучают глаза, в которых нет ничего человеческого.
На трибунах такая тишина, что я слышу нервное дыхание коллег за спиной.
– Катану тянуть на себя нужно, – шепчет, сжимая рукоять меча Тимоха. – Она не рубит, а режет.
Император с неподобающей для статуса прытью вскочил с трона и бросился к перилам ложи. Его глаза словно пытаются прожечь меня насквозь. На хищном властном лице – ненависть. Ненависть ко мне.
Надо же, сегодня знаменательный день – я персонально удостоен монаршей ненависти. И чего ему злиться? Ну, сумел я отразить пару ударов одного из лучших холуев. Правда, сам не знаю, как это получилось. Не числилось раньше за мной подобных талантов… Да и вообще никаких не числилось.
Неожиданно из-за спины на меня обрушилось двое. Схватив под локти, они умело заломили руки и потащили меня назад.
– Предатели, – зарычал я, зная, что за спиной только свои. – Кто вы? Покажите лица подонки! Назовитесь уроды! Тимоха бей предателей!
Чем сильнее я сопротивлялся, тем больнее становилось суставам рук.
Полный бессильной злобы по поводу вероломного предательства и профессионализма самих предателей, не каждый вот так запросто сможет руки заломить так, чтобы даже шевельнуться больно было, я все-таки нашел в себе силы не выпустить меч. Это единственно чем я мог гордиться в текущей ситуации.
– Не сопротивляйся, – услышал я крик Ильича. – Они за нас!
Пока «те, кто за нас» тащат меня, как мешок картошки, любуюсь прыгнувшей со зрительских трибун девушке со шрамом. Крутанув сальто, она оказалась между мной и гвардейцем. Я б так не смог. Только если б с катапульты… и не смотреть на приземление… Конечно, прыжок у нее получился неровня моему противнику. Гвардеец дрался и двигался как нечто необъяснимое – естественно, молниеносно и грациозно. Так естественно сносит разбушевавшаяся весенняя река препятствия на своем пути. Молниеносно выбрасывает язык саламандра, быстрее, чем успеешь глазом моргнуть. Грациозно выгибается перед смертельным для жертвы ударом богомол.
А девушка – как отлично вымуштрованный боец, тупо и решительно. В общем замечательно как для человека.
Вслед за ней прыгают четверо парней в белой крестьянской одежде и бегут к нам. Их лица серьезны и решительны. Еще двое отпустили мои руки, и предусмотрительно отскочили назад, с опаской поглядывая на катану. Холщовые рубахи с широкими рукавами и широкие штаны, а-ля шаровары, заправленные в короткие сапоги, с трудом маскируют мускулистость бойцов. А ребята-то не простые. Качки. Крестьянский спецназ? Местный аналог крестьян-ниндзя как противовес тирании императора и его самураев? История везде одинакова, даже в других мирах.
Массируя поочередно локти, я удостоил их самого сурового взгляда, на какой был способен. Сработало – парни отскочили еще дальше и решительно вскинули мечи.
Спасители, блин. Чуть калекой не сделали. Теперь раньше старости буду ревматизмом локтей мучится.
На их лицах ни тени испуга, лишь желваки гуляют. И огонь безмерной веры в глазах. Оп-па, да тут фанатизмом попахивает… Вот это мне совсем не по нраву. Где фанатизм там, как правило, много, очень много невинной крови. Хотя, в местном бедламе жизни и так цена пятак.
Девушка не сводя глаз с гвардейца, медленно пятится назад – к нам. Тот застыл черным изваянием, опершись на меч. Взгляд направлен на меня. В нем нет ни ненависти, ни злобы, только интерес. Я внес разнообразие в его однотонную жизнь, заставил почувствовать азарт боя. Нарушил типовой сценарий – «один взмах один труп». Представляю, насколько это скучно – вступать в бой заранее зная результат. Но с другой стороны – спокойно и стабильно доживешь до пенсии.
Держа перед собой меч, шаг за шагом девушка приближается ко мне. Вот она уже рядом.
А она ничего. Редко встречающийся типаж.
– Ты? – чуть не упала девушка, взглянув на меня. – Это ты?
И был в голосе столько тепла и любви, словно мы не один год вместе.
– То, что я, это точно.
– Не может быть, – встряхнула она головой, словно сбрасывая наваждение. – Невозможно.
– Отходи назад, – не оборачиваясь, сказала она. – Я прикрываю. В бой не вступай.
– Йесс, мем, – браво козырнул я. – Будет исполнено.
Она только хмыкнула и удостоила пренебрежительным взглядом.
Стерва, сто процентов… Знаю я такой взгляд… На третий день начинают – «ой у тебя так грязно, прибраться бы надо, а я пока в парикмахерскую схожу», «кружок поднимать надо когда пи-пи ходишь». Да ну их. Это моя грязь и мой кружок и делаю с ними что хочу.
– Это свои! – Ильич перехватывает руки Тимохи, не давая замахнуться мечом. – Свои!
Тимоха зашипел от боли и выронил оружие:
– Ильич, вы мне чуть руки не сломали. Откуда в пожилом человеке такая сила?
– Откуда и у тебя.
– От мамы с папой?
– Нет, от бога.
– Что тут, черт возьми, происходит? – завопил Прыщ. – Кто это еще?
– Мы вовремя? – поинтересовалась девушка со шрамом.
– Могли бы и раньше, – недовольно буркнул Ильич. – Заждался.
– Были трудности… Это он? – она кивнула в мою сторону. На ее вполне милом, если бы не шрам, лице сомнение борется с разочарованием. – По крайней мере, гвардейца он смог удивить. Не часто они сопротивление встречают.
– Как планируешь вытаскивать нас отсюда? – спросил Ильич.
– Есть в запасе один транспортер.
– Куда?
– Не знаю, – криво ухмыльнулась девушка.
– Тоже хорошо, – рассмеялся Ильич. – Ты не меняешься. Впрочем «не знаю» в данном случае лучше чем «здесь».
– Вопросы задавать можно? – поинтересовался я.
– Не сейчас Дима, не сейчас, – сказал босс.
Ее спутники отгородили нас от скучающего гвардейца живой стеной и обнажили короткие мечи.
Гвардеец обернулся и посмотрел на императора. Судорожно сжимая побелевшими пальцами перила ложи, тот утвердительно кивнул.