Ох, и денек будет. Ну, никак не может быть благоприятным день, начавшийся с такой головной боли.

Стоп!

Да не помню я, чтобы мы успешно добрались до моей обители… С одной стороны это радует, так как снимает с плеч груз неприятных забот по зачистке и дезинфекции принадлежащей мне территории а с другой наводит на мысль о вреде злоупотребления до беспамятства с вытекающей амнезией.

Стоп!

А что я вообще помню?

Помню, что вчера была пятница.

Уже хорошо. Не амнезия. Значит сегодня суббота. Если всерьез взяли быка за рога то возможно воскресенье… Но это вряд ли. Точно суббота.

Ильич, мой непосредственный начальник, устроил корпоративку в офисе к концу дня. Праздновали…

А что мы праздновали?

Напрягаемся, морщим лоб, вспоминаем.

Ах, да, вспомнил.

Праздновали, по словам Ильича, по поводу, что нет повода для радости, ибо дела нашей фирмы настолько плохи, что остается лишь напиться по этому поводу. Именно так он и сказал. Слово в слово. И как в воду глядел. Напились знатно и качественно. Слово то какое «корпоратив». Чего только не выдумает человек, чтобы найти повод выпить. Корпоратив, фуршет, презентация, семинар…

Танцев на столе, конечно, не было, но попытка на трассе отобрать у таксиста руль точно была. Он тогда еще орал, что валит за сотню как заказали, а его еще водить учат. Ох, и шуму же было. Водила пытается отцепить от руля Прыща. Прыщ, впившись пальчонками в баранку, кричит, что в Нид Вор Спид Ундеграунд всех как детей делает и щас он покажет этому ламеру позорному, чайнику безносому как нужно рулить. И что вообще его тачка полный отстой и требует серьезного апгрейда в виде замены прокладки между рулем и сидением. Противостояние идеологий длилось до вмешательства Тимохи. Тот, перегнувшись через спинку переднего сиденья, легким движением руки отправил буйного Прыща на место. Причем сделал это, не снимая с коленок восхищенно взирающую на него Лилю. Ильич с отеческой любовью взирал на резвящихся щенков-подчиненных и старался подальше от меня отодвинуться. Наверное, потому что меня в это время тошнило.

– Стоп! – произнес на этот раз я вслух. – А что мы делали на трассе?

Воспоминания зашевелились в мутной пелене вчерашнего вечера. Я точно помнил, что мы выехали за черту города через промзону, круглосуточно коптящую небо, миновали железнодорожный переезд и долго ехали по ночной трассе. Точно, таксист еще ругался, мол, чего это нас на ночь глядя несет в такую глушь, и денег хотел два счетчика так как обратно стопроцентно порожняком поедет. И чего ж нас в эту самую, не знаю какую глушь понесло? Непонятно. И как мы оказались у меня? Или не у меня?

– Оппа! – Почему-то мой голос предательски дрогнул.

А почему я вообще решил, что нахожусь дома?

Открываю глаза.

Меня окружает темнота. Абсолютная, беззвучная зловонная тьма. Или мне лишь показалось, что глаза открылись, а я все еще в полудреме? На всякий случай ощупываю руками лицо.

– Ой! – Я нечаянно попал себе пальцем в глаз. Причем открытый.

Таки не сплю. Уже хорошо.

Ощупав вокруг себя, узнаю, что лежу на каменном полу, усыпанном сырыми не то опилками, не то соломой вперемешку с чем-то не очень опознаваемым на ощупь, но легко идентифицируемым на запах. Руки становятся мерзко липкими.

– Куда же это меня занесло? – озадаченно бормочу я, поднимаясь с пола. – Что за помойка? – Рефлекторно вытираю испачканные ладони о джинсы. Вот так запросто одним движением руки оригинальный китайский Левайс превращается в подтирочную принадлежность. Однозначно все вещи в мусорку, теперь на них даже бомжи не позарятся, и на пару часов в горячую ванну с ароматной солью, пеной и воду раз пять сменить. И обязательно что-нибудь для дезинфекции. Что-нибудь термоядерное. Надо будет знакомому провизору звякнуть. Кто знает, какая зараза может прицепиться. Поваляешься тут… потом всю жизнь лечится, если сразу не загнешься.

Где бы я не находился а выход нужно искать. Если он конечно есть. А вот есть он или нет и предстоит мне сейчас выяснить. Все-таки вчерашние излишества сегодня однозначно занизили мой ай-кю, и вообще… оказывается, думать так больно! Наверное, извилины становятся все прямее и прямее. Нет, с пьянством пора завязывать. Однозначно. Хотя от запотевшей бутылочки пивка я бы сейчас не отказался. Да какой там отказался, пол жизни бы продал, разумеется, меньшую половину, за лекарство от утренних болезней, одолевающих немалую часть человечества. Не сомневаюсь, что большая часть этой немалой части каждое хмурое утро дает себе или привычно-уныло пилящей спутнице жизни клятвенное обещание подобное моему. Вот только жизнь у этих клятв коротка. Уже к вечеру они смываются новой порцией жидкого иллюзорного счастья, такого кратковременного и такого болезненного на финише.

Сделав несколько шагов, натыкаюсь на шершавую стену, сочащуюся живительной прохладой. Прижав пылающую от боли голову к сырому камню, я сразу почувствовал себя лучше. Появилось некое подобие мыслительного процесса, и жизнь обрела смысл, выходящий за пределы размышлений «где взять пива» и «как же тут смердит».

Нащупав на стене ориентир, начальную точку отсчета, – выпуклый камень, напоминающий женскую грудь с набухшим соском, начинаю двигаться по часовой стрелке, скользя пальцами по камням. Прошло минуты две-три, может больше, как я снова наткнулся на половинку бюста. Если верить чувствам, то я нахожусь в большой цилиндрической комнате. И самое неприятное помимо вони – в ней нет ни окон, ни дверей.

Мной овладела паника. Я торчу непонятно где, в темноте в круглой комнате без окон, без дверей в которой к тому же воняет до потери сознания!

Колодец?

Канализационный колодец?

Меня заживо похоронили?

Я вчера надрался до такой степени, что нетрезвые коллеги приняли меня за труп, и чтобы не создавать себе проблем с правоохранительными органами бросили тело в люк?

И вот я ЗДЕСЬ! Одинокий, брошенный, без шансов на спасение, обреченный сгнить заживо в каменной утробе… Меня будут жрать крысы, а обглоданные кости упокоятся тут навеки.

Что-то коснулось моей ноги. Я судорожно дернулся в сторону.

Крыса! Так быстро! Они уже тут. Сейчас раздастся многоголосый писк отраженный каменными стенами, вспыхнут в темноте сотни злобных глаз, блеснут острые, словно бритвы резцы и тут же окрасятся кровью… Моей кровью. Во рту появился сладкий привкус. Сердце заколотилось в груди, а ноги стали ватными.

Неужели это все? Так глупо…

– Мама, – неожиданно для самого себя громко проблеял я в темноту. – Где Я? Может я умер?

– Хороший вопрос, – сказала темнота и глухо чихнула. – Хороша побудка. Ну и вонь! Ад! Вот какой он! Темный и зловонный. Грехи наши…

– А-а-а, – не то перепугано, не то устрашающе завыли с другой стороны, – не хочу, чтобы вот так! Не-е-ет! Будь все проклято! Я так мало жила…

– … и благие деяния … Мы… стоим перед тобой, ожидая милости… и покорны суду твоему…

– Мэтро, мать твою, – прошептали позади меня дрожащим голосом. – Год две тысячи тридцать третий от рождества Христова. Я так и не смог до конца ее пройти. Капец нам! Это реал!

– … не всегда поступали мы по правде и совести… разве что только не убий… с остальными… ну не удержался, она такая… такая была… ну не смог я по-другому. Да взял, взял я их. Тощий конверт был но взял… Каюсь!

– Ненавижу, всех ненавижу, – хлестал по ушам пронзительный вой. – Из-за вас! Все из-за вас! Ненавижу!

– Минуточку, пожалуста, – изрек хрипловатый спокойный голос. – Спокойнее. Я почти достал… Застряла. Тащу, тащу… Есть!

Тьма взорвалась светом. Яркое пламя резануло глаза, и породило сборище страшных теней, протянувших ко мне руки. Жуткие сгорбившиеся тени шевелили длиннющими скрюченными пальцами, тянулись ко мне.