После армии он подал документы в духовную семинарию в Загорске. Но уполномоченный не хотел, чтобы мечта юноши осуществилась. Соответствующие рекомендации были даны в явной форме семинарскому начальству. И Александр «не прошел по конкурсу». И тогда он в отчаянии приехал в петровский собор, стал там горячо молиться перед иконой Божией Матери «Всех скорбящих Радость». На юношу обратил внимание архимандрит, а тогда еще игумен Анатолий. Он узнал, в чем дело, и решил помочь, но действовать нужно было очень осторожно и дипломатично. Вместе с Александром он поехал в Загорск, к инспектору духовных академии и семинарии архимандриту Модесту. Они попали на прием, где отец Анатолий попросил молодого человека выйти, а затем объяснил, что давно знает Александра как не вполне душевно здорового человека, склонного к религиозному фанатизму. «Если мы не возьмем его под свой жесткий контроль, то он может стать сектантом, а это хуже и для нас, и для государства и общества», – заключил он.
Архимандрит Модест задумался, затем позвонил уполномоченному по Московской области. Тот оказался на месте. Инспектор передал ему сведения, полученные от «его информатора из Петровской области, мнению которого можно доверять». Уполномоченный был в хорошем расположении духа: ему только что дали премию в размере месячного оклада. «Ну, раз такой дурак, то лучше, правда, держать его под контролем. Берите его, а отчислите того, о ком мы неделю назад говорили, сомневались». Так решилась судьба Александра.
Учеба в семинарии была непростым делом: тяжелые условия жизни, неосмысленная зубрежка наизусть огромных текстов на церковно-славянском языке, а затем, в академии, еще и на греческом и латыни. Но после «королевских колониальных войск» Александру казалось, что он попал в рай. Учебу в духовных семинарии и академии он считал лучшим временем в свой жизни. Немного о системе духовного образования того времени.
Революция 1917 года нанесла тяжелейший удар по духовному образованию. Уже в декрете «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви» говорилось: «Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается». Церковным и религиозным обществам запрещалось владеть собственностью, поэтому духовные школы, существовавшие на средства Святейшего Синода, практически теряли финансовую основу, а специальные богословские школы могли создаваться только заново, без предоставления им денежных средств и без права пользоваться учебными помещениями прежних академий, семинарий и духовных училищ, которые подлежали конфискации. К концу 20-х гг. школьное богословское образование совершенно прекратилось на всей территории Советского Союза.
Возможность возрождения духовного образования появилась после 1943 года в связи с возникшими в СССР переменами в отношении государства к Церкви. Новая духовная школа началась в форме пастырско-богословских курсов и богословского института. Вскоре под руководством митрополита Ленинградского Григория (Чукова) был разработан план перехода на традиционную систему духовного образования. Предполагалось преобразовать богословский институт в духовную академию, а богословско-пастырские курсы в духовную семинарию. При этом академия по своим учебным планам, программам и продолжительности обучения должна была в целом повторить старую академию. В отличие от дореволюционной семинарии, соединявшей в себе общеобразовательную среднюю школу с богословско-пастырской, новая не ставила цели давать своим воспитанникам полное среднее образование. Обучение в духовной семинарии и академии было рассчитано на четыре года. 15 июля 1946 года пастырско-богословские курсы в Москве, Саратове, Ленинграде, Киеве, Львове, Одессе, Минске, Луцке и Ставрополе были преобразованы в духовные семинарии. 31 августа 1946 года Московские духовные школы были преобразованы в Московские Духовную академию и семинарию. В этом же году открылась Ленинградская Духовная академия.
Однако во время проведения антицерковных репрессий Н.С. Хрущевым в 1958-1964 гг. было проведено закрытие большинства духовных учебных заведений. К 1965 году у Русской Православной Церкви с ее 100-миллионной паствой осталось три семинарии: Московская, Ленинградская и Одесская, которую власти планировали закрыть в ближайшее время, и две духовных академии: Московская и Ленинградская. Уровень поступавших абитуриентов в основном был невысоким. Очень ярко вспоминает об этом Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: «хорошо помню, что происходило в семинарии в 60-х годах, и меня не покидала тогда мысль, что программа, которая существовала в семинариях и академиях, была приспособлена к достаточно невысокому уровню абитуриентов, которые поступали в советскую семинарию. Известно, почему у студентов был невысокий уровень – потому что людям образованным, подготовленным вход в семинарию был закрыт. Я поступал еще в то время, когда лучшим пропуском в семинарию был диагноз «шизофрения». Если у вас шизофрения, вас могли без экзаменов взять, потому что никакие власти не сопротивлялись этому. А если у вас аттестат с золотой медалью или диплом о высшем образовании – это была уже совершенно другая ситуация, когда поступить в духовную школу было невозможно. Слава Богу, все равно были в семинариях и здоровые, разумные люди, однако общий уровень был невысоким».
С каждым годом в Церкви все острее стала ощущаться нехватка священнослужителей. Умирали последние представители дореволюционного духовенства. Архиереи были вынуждены рукополагать лиц не только без духовного образования, но часто просто малограмотных. К худшему изменилась ситуация и в уцелевших духовных школах. Не сумев до конца их ликвидировать, государство пошло по пути жесточайшего контроля над ними. Запрещалось издавать учебные пособия, преподавать общеобразовательные дисциплины (психологию, логику, историю философии, историю литературы), необходимые для усвоения богословия. Власти опасались всесторонне подготовленных священнослужителей.
Глубокую озабоченность вызывало состояние отечественной богословской науки. Не хватало высококвалифицированных профессиональных богословов, стоящих на высоте современных требований. Многие богословские диссертации и публикации были написаны на невысоком научном уровне. В духовных учебных заведениях не было своих печатных научных изданий, проведение научных конференций было редким событием.
… Но вот годы учебы закончились. Александр защитил незамысловатую диссертацию на степень кандидата богословия, которая даже и называлась-то тогда «курсовой работой». За время учебы он зарекомендовал себя как спокойный, ответственный человек, всегда готовый помочь другому, беспрекословно слушавшийся начальство. Все чувствовали, что Александр глубоко верующий, но ничего показного, тем более «религиозного фанатизма» в нем не было. Поэтому ему предложили остаться для преподавательской работы. Но он отказался, так как душа его стремилась к реальному священническому служению. Поскольку рекомендацию Александр получил из Петровской епархии, то в распоряжение ее правящего архиерея он и был направлен. Архимандрит Анатолий все восемь лет обучения переписывался со своим подопечным. Узнав, что скоро он прибудет в епархию, архимандрит, как всегда дипломатичный, обратился к Козлевичу.
Того сложно было в чем-то убедить, но отец Анатолий и у него нашел нужную струнку. Козлевич был магистр богословия, всех остальных священнослужителей епархии называл не иначе, как «неучи», «недоумки», «тупицы» и «кретины». А Александр был уже кандидатом богословия. С одной стороны, не ровня епархиальному секретарю, а с другой – явно не тупица. «Отец Петр, Вы подумайте, зачем его образование в деревне?» – завел разговор соборный настоятель. «Верно, это тебе, неучу, там место, – сразу ответил тот. – Только уполномоченный у нас больно добренький». И благодаря помощи архимандрита Анатолия судьба Александра второй раз была решена. Уполномоченный по рекомендации протоиерея Петра Козлевича дал разрешение на его рукоположение для служения в качестве священника петровского собора. И вот сейчас Александр вместе со своим покровителем ждал приема у митрополита. После договоренности уполномоченного с Козлевичем встреча была формальностью, но молодой кандидат богословия считал формальностью не ее, а все эти закулисные договоренности, о которых ему вкратце рассказал архимандрит Анатолий. Тот видел переживания своего духовного сына и постарался разрядить атмосферу.
