… Воспоминания митрополита прервал вошедший в кабинет секретарь Петровского епархиального управления протоиерей Петр Козлевич. Это был необычайно важный, очень гневливый семидесятилетний мужчина среднего роста с коротко постриженными седыми волосами и небольшой бородкой. Как и всегда, когда он хотел подчеркнуть свою значимость, он был в рясе и камилавке, его бесцветные глаза недовольно щурились сквозь стекла очков в золоченой оправе. Под благословение к архиерею он подходил только во время богослужения, чтобы не вызывать ненужных вопросов у посторонних, а в обычной обстановке не считал нужным это делать. Впрочем, митрополит Исайя и сам не горел желанием лишний раз благословлять того, кто его предал.

– Владыка, у нас сегодня два посетителя, – звучным низким голосом, не спеша, проговаривая каждое слово, начал протоиерей Петр. – Вернее сказать, две группы посетителей. Соборный настоятель архимандрит Анатолий привел кандидата на рукоположение. Зовут его Александр, ему двадцать семь лет, в этом году закончил Московскую духовную академию. Кандидат богословия. Хотел бы служить на сельском приходе, но я полагаю, что нужно посвящать его для собора. Нужно переводить Георгия Грицука, он не вполне соответствует статусу соборного священника.

– Но ведь у него большая семья… – неопределенно промолвил архиерей. – Может, он еще образумится?

– Это ждать бесполезно. Я посмотрел его личное дело, все только ухудшается. С уполномоченным мы поговорили, он согласен зарегистрировать его вторым священником в одном из райцентров.

Козлевич замолчал, давая понять, что вопрос уже решен вне зависимости от того, какого мнения по этому поводу сам архиерей. Митрополит устало поднял глаза:

– Кто еще сегодня?

– Прихожане из села Шершово с жалобой на настоятеля.

– Чем же он им не угодил?

– Да вот проповеди не такие читает, как им хотелось бы. Говорит, что они грешные, а не каются, что детей и внуков не приучили кресты носить и молиться, в храм приходят как в клуб, только сплетни собирать, обличает в суевериях, на исповеди за тяжелые грехи епитимьи накладывает, постоянно напоминает о том, что земная жизнь преходящая, а впереди вечность.

– Но что же он неправильно говорит? – удивился архиерей. – Резковато, может быть, но ведь это правда.

– Правда – это то, что они жалобу не только к нам, но и в райисполком и уполномоченному написали. Но я созванивался по их вопросу, он для властей не принципиальный. Можете решать его сами, как хотите.

– Хорошо. Вы опять хотите быть на приеме мною посетителей?

– Первых да, вторые мне неинтересны. Мне сейчас нужно срочно подготовить ответ в Патриархию на то письмо, о котором я вчера говорил, поэтому начните с жалобщиков, а я потом подойду.

И протоиерей Петр Козлевич величаво вышел из кабинета. Митрополит с грустной усмешкой посмотрел ему вслед. Внешне он никак не боролся с окружавшим его злом. Но он всегда молился. И его молитва, его внутренняя сосредоточенность и внешнее умиротворение гасили многие конфликты в епархии, заставляли людей задуматься о вечности и сделать попытку изменить свою жизнь. Для каждого он находил нужные именно этому человеку простые, но западающие в душу слова. После беседы с владыкой Исайей один раз даже Лев Александрович два часа плакал, а потом месяц не пил. Не действовало положительным образом общение с митрополитом только на Козлевича. У него каждый раз поднималось внутри раздражение, которое он срывал на попадавшихся ему под руку людях, краснело лицо, прыгало давление. Поэтому, хотя он и имел твердое задание присутствовать на всех приемах, которые проводит архиерей, в реальности он бывал только на тех, про которые твердо знал, что они интересуют его хозяев, да и они ему с трудом давались.

…Жалобщиц из Шершово – трех шумных колхозниц пенсионного возраста – удалось успокоить на удивление легко. Владыка почти полчаса терпеливо их слушал. Лишь после этого он тихо заговорил, а они, не привыкшие к спокойному общению, удивленно замолчали. Митрополит не говорил ничего особенного. Посочувствовал в житейских бедах и трудностях, похвалил, что не забывают о Боге. И лишь после этого сказал, что священник их церкви желает своим прихожанам только добра, поэтому и напоминает о грехах. Ну, не хватает ему деликатности, быть может, но он ведь и служит в деревне. Архиерей напомнил и о том, что людям немолодым, таким как он и его хотя и более молодые, но уже далеко не юные посетительницы, следует думать о вечности почаще. Владыка не пугал их адом, он просто призвал жить в мире со своей совестью, относиться к другим, так как хотели бы, чтобы относились к ним, пытаться исправлять свои недостатки, а не фиксировать все внимание на чужих.

– А с настоятелем вашим я поговорю, – заключил он. – Обличать всегда легко, сложно быть таким примером для людей, чтобы сама твоя жизнь была проповедью.

Колхозницы немного растерялись. С ними почти никогда в жизни никто не разговаривал по-хорошему, и они не знали, как себя вести.

–Оно это, конечно, – неуверенно сказала самая бойкая из них. – Вы уж поговорите с ним, владыка. Оно и верно, он ведь сам деревенский, да и не учился нигде. А мы ждем, что он будет во всем хороший. А жаловаться больше не будем властям, тем более, по сути, неплохой он человек.

Архиерей удовлетворенно кивнул. Опершись рукой на стол, он встал со стула и благословил своих посетительниц, найдя для каждой какое-то доброе пожелание.

Не успела за ними закрыться дверь, как в кабинет вошел Козлевич.

– Быстро, – одобрительно заметил он. – Я думал, полдня просидят.

– Ну, вроде они успокоились, - заметил владыка.

– Это ваше дело, я уже говорил, – раздраженно сказал секретарь. – Кстати, по поводу других посетителей. Сейчас звонил уполномоченный, грозился Георгия Грицука вообще лишить регистрации.

– Что он еще натворил?

– Да вот угораздило его в год тридцатилетия Победы в Великой Отечественной войне сказать проповедь о грехе, который живет в каждом человеке. А грех он сравнил с Гитлером. Так и сказал: в каждом из вас живет Гитлер. Дальше пытался чего-то богословствовать, как всегда невпопад. А народу было много, больше половины – фронтовики или труженики тыла. Они оскорбились страшно, уполномоченному уже шесть человек позвонили.

– Но он вроде бы соглашался, чтобы мы перевели его вторым священником в райцентр? Все же семья у него большая, как его регистрации лишать, ведь он и делать ничего не умеет.

– Мог бы в цирке клоуном работать, – недовольно сказал протоиерей Петр. – Да уполномоченный у нас больно мягкий, жалеет кого ни попадя. Погрозил сначала, а потом тоже про райцентр вспомнил.

– А что про кандидата в собор он сказал?

– А что ему говорить? Биография чистая, духовное образование – прекрасное, светского фактически нет, дурных привычек не имеет. Я с ним все уже согласовал. Сейчас представлю вам его для порядка, чтобы Анатолий чего лишнего не думал, а потом пойдем ко мне документы оформлять.

– Ну, хорошо, приглашайте их, – устало кивнул архиерей.

Глава 4.

… Душу Александра, ожидавшего приема у митрополита, наполнял внутренний трепет. Родился Саша в одном из сел Петровской области. Он с детства мечтал стать священником, но такой мечте в советском обществе сложно было стать реальностью. В школе с него срывали нательный крестик, публично позорили. Когда пришла пора окончания школы, он попытался поступить в семинарию, но тут же пришла повестка из военкомата. На два года его отправили служить в стройбат – «королевские колониальные войска» – как позднее, уже после перестройки, шутил отец Александр между своими. В армии один солдат люто его возненавидел, стремился всячески унизить. А Александр никогда не отвечал злом на зло, даже когда появилась такая возможность. И ожесточенное сердце дрогнуло. Солдат примирился с Александром и признался, что даже строил планы, как его безнаказанно убить, а сейчас не понимает, что же им двигало. Жесткое давление оказывал один офицер, требовавший, чтобы Александр отрекся от Бога. По его науськиванию «деды» не раз жестоко избивали «попа». Но Александр остался непреклонен и здесь, храня свою веру.