В начале августа Петроградский Совет принял резолюцию, требующую немедленной отмены смертной казни на фронте. Очевидно, что если бы Временное правительство уступило в этом вопросе Корнилову, оно бы рисковало прямой конфронтацией с большинством в Совете, в том числе и с некоторыми министрами, также членами Совета. Корнилов мог рассчитывать на поддержку в правительстве кадетов и правых социалистов. Трудно определить, как относился в тот момент к требованиям генерала сам Керенский.
Приехав в Петроград 3 августа, Корнилов прямо явился в Зимний дворец, где Керенский (обнаружив недостаток такта и скромности) устроил свой "штаб". Он был благосклонно принят министром-председателем. Керенский, стремясь придать разговору доверительный тон, сразу же спросил его, не считает ли он, что его (т.е. Керенского) время уже миновало, что его влияние на массы ослабевает и что ему лучше было бы уйти? Корнилов в своей прямой солдатской манере ответил, что хотя и верно, что популярность Керенского в последнее время несколько пострадала, она тем не менее ещё достаточна, чтобы он мог с пользой продолжать служить своей стране. Затем он передал Керенскому подготовленный для правительства доклад Ставки с изложением законодательных мер, которые, на его взгляд, необходимо принять. Керенский пробежал переданные ему листы: доклад ему показался нелепо наивным и даже несколько безграмотным.
Здесь следует напомнить, что так называемая корниловская реформа и меры, предлагаемые им для оздоровления армии, ни в коей мере не были только "корниловскими", но, напротив, получили поддержку большинства генералов. В этом отношении характерно выступление, которым Брусилов открыл совещание, созванное в Ставке 17 июля в присутствии Керенского. Текст этого выступления приводится ген. Алексеевым в дневнике, в записи от 24 июля 1917 года:
Ныне самое важное прежде чем рассуждать о стратегии, обсудить меры, как восстановить боеспособность армии. Без этого немыслимо принять какое бы то ни было стратегическое решение.
Чтобы восстановить боеспособность, нужно создать дисциплину. Вернуть старую дисциплину, т.е. на прежних началах, невозможно; об этом нечего мечтать. Но авторитет начальников нужно восстановить. Нужно снова сделать войска послушными. Ныне с ними ничего нельзя сделать: после каждого приказания - митинги по суткам и в результате - отказ от выполнения распоряжений. Целые дивизии отходят, невзирая на уговоры; люди разбегаются. От ротного командира до главнокомандующего власти ни у кого нет. Заменить же эту власть работою комиссии и комитетов невозможно. Военная история показывает, что есть предел свободе армии. Нельзя представить армию без начальников. Нужна внутренняя спайка, нужна власть и авторитет у начальников. Солдат должен слушаться своих офицеров.
Вот эти меры:
1. Вр[еменное] Правительство] должно признать свою ошибку и вину в оценке офицерского состава армии, униженного, оскорблённого, сознательно, умышленно лишённого власти и значения. <...>
2. Признать, что деятели Петрограда не знают армии, а потому должны прекратить военное законодательство и передать это дело в опытные руки Верх[овного] Гл[авно-командую]щего.
3. Изгнать из армии всякую политику, уничтожить право митингов, ибо вся армия обратилась в бесконечно митингующую толпу. <...>[7]
4. Уничтожить декларацию прав солдата, с слишком лёгким сердцем принятую и подписанную Керенск[им].
5. Уничтожить войсковые комитеты и комиссаров, которых Керенский считает "глазами и ушами Вр[еменно-го] Правительства]". Эти два института смели бесследно власть войсковых начальников всех степеней и породили самое опасное для всякой армии многовластие, многоголовие. <...>[8]
В таких обстоятельствах наспех набросанный доклад Корнилова не явился для Керенского неожиданным: он был к этому подготовлен. Керенский сделал вид, что откладывает документ для более тщательного изучения, и сказал, что Корнилову следует доложить о том, в каком состоянии он застал армию при вступлении в должность Верховного Главнокомандующего, на пленарном заседании правительства. Это заседание было тут же созвано, и Корнилов в общих чертах начал излагать стратегическое положение, указывая, что, если бы предложенные им меры были приняты, армия смогла бы перейти в наступление на некоторых определённых участках, которые он и назвал. В этот момент ему передали записку товарища военного министра с просьбой не вдаваться в слишком детальное изложение, а сам Керенский наклонился к нему и шёпотом попросил придерживаться более общей формы изложения. Позже Корнилов говорил, что эта просьба произвела на него удручающее впечатление. Что это было за правительство, перед которым Верховному Главнокомандующему нельзя было свободно излагать свои военные планы? Пробыв в Петрограде один день, Корнилов уехал, поручив Савинкову и Филоненко переработать его доклад в соответствии с требованиями, предъявляемыми к законопроектам, чтобы представить его на рассмотрение правительства.
Вернувшись в Ставку, Корнилов посвятил всё своё внимание военным делам. Его сильно беспокоила угроза немецкого наступления на Рижском фронте, где моральное состояние войск, возможно из-за близости столицы, было неудовлетворительным. Было решено создать особый Петроградский фронт для защиты столицы в случае, если немцы перейдут в наступление. Для этого были собраны войска с различных участков фронта, среди которых и Дикая дивизия, состоящая в основном из выходцев с Кавказа. Предполагалось, что командовать новым фронтом будет ген. A.M. Крымов. Предстояла также ликвидация Кронштадтской крепости и переброска находящихся там войск на материк: эта операция могла потребовать применения силы. Далеко не все принимаемые Корниловым меры отвечали его плану создания армии для защиты Петрограда, и начальник штаба Корнилова - ген. Лукомский, один из наиболее компетентных и умных людей в Ставке - прямо спросил его, не имеют ли отдаваемые им распоряжения какой-то другой цели. Если же Корнилов отказывается говорить на эту тему, Лукомский предпочёл бы оставить штаб и отправиться на фронт. Корнилов ответил без обиняков, что при нынешнем положении в Петрограде большевики или иные мятежные элементы могут легко воспользоваться обстоятельствами и значительно ухудшить ситуацию, особенно в случае немецкого наступления. Поэтому он размещает войска таким образом, чтобы они легко могли, в случае необходимости, достичь столицы. Лукомский поблагодарил Верховного за откровенный ответ и обещал ему не оставлять должности при всех обстоятельствах.
Известия, которые Савинков регулярно передавал из Петрограда через Филоненко, приводили Корнилова в недоумение. Савинков (которому было поручено, как было сказано выше, переписать докладную записку Корнилова) был тогда в плохих отношениях с Керенским. Видя, что дела его у министра-председателя нисколько не продвигаются, он, вместе с Филоненко, опять пригласил Корнилова приехать на день в Петроград, чтобы он мог лично обратиться к правительству и изложить ему свою программу. Такая поездка в момент, когда военное положение опять стало угрожающим, была затруднительна, и Корнилов без особой охоты согласился на это предложение. 10 августа он сел в поезд. Уже после отхода поезда из Могилёва, в Ставку пришла телеграмма Керенского с извещением о том, что приезд Корнилова в Петроград больше не требуется и что ему следует оставаться на посту. Но Корнилов получил эту телеграмму только по приезде в Петроград.
Обстоятельства этой второй поездки Корнилова в столицу (10 августа) сильно отличаются от условий первой его поездки, за неделю до этого. Из-за нападок прессы на Корнилова возникли слухи о возможном покушении на его жизнь, и его убедили взять с собой охрану. С вокзала он прямо поехал в Зимний дворец, окружённый конвоем текинцев с двумя пулеметами. Пока он совещался с Керенским, конвой дожидался его в вестибюле дворца.
