Рёрлун. Ну что там! Теперь каникулы...
Бетти. Да, да, но все-таки это жертва с вашей стороны.
Рёрлун (придвигает свой стул поближе). Не стоит говорить, сударыня. А вы все разве не приносите жертву ради доброго дела? И не делаете ли это с полной готовностью и с радостью? Эти морально испорченные создания, об исправлении которых мы хлопочем, разве это не те же раненные на поле битвы солдаты? Вы, милостивые государыни, диакониссы,* сестры милосердия, которые щиплют корпию для этих несчастных пострадавших, нежной рукой перевязывают их раны, ухаживают за ними, исцеляют...
Бетти. Великий дар божий - уметь все видеть в таком прекрасном свете!
Рёрлун. Многое в этом отношении является врожденным, но многого можно добиться самому. Все дело в том, чтобы смотреть на вещи с точки зрения серьезной жизненной задачи. (Обращаясь к Марте.) Ну что вы, например, на это скажете, сударыня? Не чувствуете ли вы под собой более твердую почву с тех пор, как посвятили себя школьному делу?
Марта. Как сказать... Часто, когда я сижу там, в школе, меня так и тянет далеко-далеко в бурное море.
Рёрлун. Это искушение, сударыня. Но перед такими беспокойными гостями надо крепко-накрепко запирать двери. Бурное море - это вы, конечно, говорите не буквально; вы разумеете под этим большое волнующееся человеческое общество, где столь многие гибнут. И неужели вы в самом деле так высоко цените ту жизнь, шум и гул которой до вас долетают извне? Стоит только взглянуть туда, на улицу, где люди в поте лица снуют на солнцепеке по своим делишкам. Нет, право, нам лучше сидится тут, в прохладе, спиной туда, откуда идет соблазн!..
Марта. Да, да, вы, наверно, совершенно правы. Рёрлун. И в доме, как этом, у столь прекрасного и чистого семейного очага, где семейная жизнь нашла лучшее свое выражение... где царствует мир и согласие... (Обращаясь к хозяйке.) Что это вы прислушиваетесь, сударыня?
Бетти (обернувшись к двери в кабинет). Как они там громко разговаривают.
Рёрлун. Разве случилось что-нибудь особенное?
Бетти. Не знаю, я слышу только, у мужа кто-то есть...
Xильмар Тённесен с сигарой в зубах входит справа, но останавливается при виде собрания дам.
Xильмар. Ах, извините, пожалуйста. (Хочет уйти.)
Бетти. Войди, войди, Хильмар, ты нам не мешаешь. Тебе что-нибудь нужно?
Хильмар. Ничего, я так только хотел заглянуть. (Дамам.) Мое почтение. (Обращаясь к Бетти.) Ну, на чем же порешили?
Бетти. Насчет чего?
Хильмар. Да ведь Берник протрубил сбор.
Бетти. Разве? В чем же дело?
Хильмар. Опять эта чепуха с железной дорогой.
Фру Руммель. Да неужели?
Бетти. Бедный Карстен! Опять ему неприятности...
Рёрлун. Но как же это так, господин Тённесен? Ведь в прошлом году консул ясно дал понять, что он не желает никакой железной дороги.
Хильмар. Да и мне так кажется, но я встретил управляющего Крапа, и он сказал, что вопрос с железной дороге снова поднят и что Берник совещается с тремя местными тузами.
Фру Руммель. То-то мне послышался голос мужа.
Хильмар. Да, господин Руммель, конечно, здесь; потом Санстад и Миккель Вигеланн - "святоша Миккель", как его прозвали.
Рёрлун. Гм...
Хильмар. Ах, извините, господин адъюнкт.
Бетти. Так у нас хорошо, мирно было...
Хильмар. Что до меня, то я не прочь, чтобы они опять погрызлись. Все-таки развлечение.
Рёрлун. О, на мой взгляд без таких развлечений можно обойтись.
Хильмар. Кто как смотрит. Некоторые натуры прямо нуждаются иной раз в бодрящей схватке. Но жизнь в маленьком городишке, к сожалению, небогата такими случаями, да и не всякому дано... (Перелистывает книгу адъюнкта.) "Женщина на службе общества". Это что за чепуха?
Бетти. Господи! Нельзя же так говорить, Хильмар! Ты, конечно, не читал этой книги?
Хильмар. Нет, да и не намерен.
Бетти. Ты, верно, опять нехорошо себя чувствуешь сегодня?
Хильмар. Да, нехорошо.
Бетти. Плохо спал ночью?
Хильмар. Очень даже плохо. Я вчера вечером пошел, ради своей болезни, прогуляться; потом завернул в клуб и почитал описание одной полярной экспедиции. Как-то закаляешь свой дух, следя за борьбой человека со стихиями!
Фру Руммель. Но это вам, может быть, вредно, господин Тённесен?
Хильмар. И даже очень. Я проворочался всю ночь в полусне, бредя каким-то отвратительным моржом, который гонялся за мною.
Улаф (поднявшись из сада на террасу). За тобой морж гонялся, дядя?
Xильмар. Во сне, дурень!.. А ты все еще возишься с этим жалким луком? Отчего не обзаведешься настоящим ружьем?
Улаф. Я бы очень хотел, да...
Хильмар. Ружье - это я все-таки понимаю: как-то щекочет нервы, когда спускаешь курок...
Улаф. Тогда бы я медведей стрелял! Да вот папа не дает.
Бетти. Как можно вбивать ему в голову такие вещи, Хильмар!
Хильмар. Гм... ну и поколение воспитывают у нас теперь! Кричат о подвигах, - боже мой! - а до дела дойдет - одна игра. Ни капли серьезного стремления к тому, чтобы закалить себя, смело глядеть в глаза опасности! Да что ты лезешь на меня со своим луком, балбес! Того и гляди, выстрелит!
Улаф. Да ведь стрелы нет, дядя!
Хильмар. Этого ты не можешь знать; а вдруг она все-таки есть. Убери, говорят тебе!.. И чего ты никогда не прокатишься в Америку на одном из отцовских кораблей? Увидал бы там охоту на буйволов или схватку с краснокожими.
Бетти. Но, Хильмар...
Улаф. Ах, как бы я хотел, дядя! И вдруг бы встретил там дядю Йухана и тетю Лону...
Хильмар. Гм... Понес!
Бетти. Ну, ступай опять в сад, Улаф.
Улаф. А на улицу можно?
Бетти. Да, только, смотри, недалеко.
Улаф убегает через калитку на улицу.
Рёрлун. Не следовало бы набивать ребенку голову такими фантазиями, господин Тённесен...
Хильмар. Разумеется, как можно! Пусть лучше весь век просидит за печкой, как многие другие.
Рёрлун. А что ж вы сами туда не прокатитесь?
Хильмар. Я? С моей болезнью! Впрочем, кому здесь до этого дело! Кроме того, человек имеет все-таки известные обязанности перед обществом, в котором живет... Надо же здесь хоть кому-нибудь высоко держать знамя идеи. Ух, опять он раскричался!
Д а м ы. Кто, кто?
Хильмар. Не знаю. Все они там немножко громогласны... Это действует мне на нервы.
