– Группенфюрер! – Оскар вставил своё веское дополнение. – Кулаками мы уже постарались напомнить ему об этом. Зигфрид – парень не промах, но даже после болевого приёма до этого еврея, правду сказать, плохо доходит что к чему. Одна ваша воля, группенфюрер, и он труп.

– Оскар! Я давно знал, что ты парень с юмором, умеешь сострить, в нужном месте ввернуть словечко, но заруби себе на носу, что в данном случае в этой конторе всё зависит от моего решения.

Сделав вид, что не возмущён внезапным вклиниванием в разговор Оскара, Мюллер живо напомнил тому о субординации.

– Пока я жив, они ещё имеют силу, а когда не станет рейха, тогда за гестапо-Мюллера всё будут решать коммунисты. И с этой минуты ты лично отвечаешь за то, чтобы с головы Брука не упало ни одного волоска. Правда, за исключением того, если мне этого не захочется. Я хотел бы надеяться, добрый Оскар, что к герру Бруку вы будете относиться корректно и предупредительно. Побои запрещены. Не слышу ответа!

– Я выполню любой ваш приказ, группенфюрер! – щёлкнув каблуками и склонив подбородок к груди, браво ответил Оскар. Зигфрид безмолвствовал, но по старой привычке не упускал из поля зрения движений Брука.

– Эх, Оскар, Оскар! – подойдя к штурмбаннфюреру, Мюллер дружески потрепал того по плечу. – У меня нет и тени сомнения в том, что как любящий сын ты способен выполнить приказ папаши Мюллера, но в своей душе нет-нет да будешь клясть меня в отступлении от идей национал-социализма. Основа-то его в нас, в немцах, в наших добрых старых традициях, но почему-то многие из нас, к сожалению, плохо представляют себе, в чём его суть. Я не прав? То-то же! Прав! Ещё как прав! Сама жизнь доказывает это правило. Оскар! Хотите коньяку? Признаюсь вам по секрету, в отличие от нашего шефа Кальтенбруннера, я только недавно пристрастился к нему. Вдобавок меня соблазнила шикарная коллекция бразильских сигар. Я стою перед тобой и думаю. Хочешь узнать, о чём? О том, что не дай бог, чтобы сослуживцы не то что заподозрили, а даже помыслили, что Черчилль, а не фюрер для меня идеал.

– Я нахожусь на службе, группенфюрер! – состорожничал Стрелитц. – Подобного рода вольность я позволяю себе во внеслужебное время. И только.

– Почему же? – Мюллер в вопросе лишь недоумённо пожал плечами. – Как раз именно сейчас он пойдёт нам на пользу, я уверен в этом. И почему бы, не пропустив внутрь себя пару рюмок, не постараться тряхнуть стариной?

– Я вас не понимаю, группенфюрер!

Фразы Мюллера окончательно запутали Оскара.

– Хитришь, Оскар, или притворяешься, – только и ответил на это Мюллер, продолжив далее: – Герр Брук и есть тот подопытный материал, требующий обработки, только мастер пока отсутствует. Герр Брук в моём лице обрёл его, да и, честно сказать, за последнюю ночь у меня к нему возникли очень интересные вопросы.

Озорно взглянув на насторожившегося от этих слов Брука, Мюллер прошёл к железному сейфу и с видом фокусника открыл его. Достав оттуда бутылку коньяка и две хрустальные рюмки, он неторопливыми шагами возвратился к столу. Почти всё время, думая о чём-то своём, он не спеша налил в рюмки коньяк – себе и Оскару. Двое были не в счёт. Оскар, желая искренне подыграть своему шефу, взял рюмку за ножку. В ответ Мюллер послал одному лишь ему известную улыбку. Чокнулись.

– За победу Германии! – Мюллер громко произнёс тост.

– Прозит! – в тон шефу согласился Оскар.

Осушив рюмки до самого дна, начальник и подчинённый поставили пустое стекло на стол.

– Приступай!

Зигфрид воспринял короткую фразу Мюллера как руководство к действию. Внезапный удар кулаком в лицо привёл Брука в полушоковое состояние. Он покачнулся, но удержался на ногах.

– Молодец! – Мюллер похвалил парня за такую работу. Поморщился, потёр виски и, бросив взгляд на еврея, сказал: – Не обижайтесь, Брук, но у Зигфрида такая неблагодарная работа. К нам попадают разные и во многих случаях слабые люди, и ему не впервые проделывать её в моём кабинете. Желательно, когда присутствую я. Вы не первый, Брук, кого он здесь прессует. Надеюсь, и не последний. Ну, что же, друзья. Немного расслабились, на этом и меру надо знать. Пошли.

Группенфюрер, два эсэсовца и один заключённый еврей с разными чувствами покинули этот кабинет. Закрыв на ключ входную дверь и с хитрой улыбкой положив ключ в глубокий карман, не замечая Брука, Мюллер отдал команду:

– Наденьте на еврея наручники и следуйте за мной. К заре национал-социализма.

По всем правилам тюремного ритуала исполнив команду шефа и взяв обессилевшего Брука за локти, Оскар и Зигфрид проследовали за Мюллером в подвал, точнее, в комнату казней с гильотиной. На пути туда Мюллер обратил внимание на человека с яркой внешностью. Точно. Это был он! Тот тоже вроде бы заметил Мюллера, но предпочёл сделать вид, что спешит по своим делам. И прошёл недалеко от них. Мюллер остановился от такого преступного пренебрежения его персоной. Худощавое, сужающееся к подбородку лицо Вальтера Шелленберга, начальника 6-го отдела (Аусланд), вызвало в душе завистливого Мюллера ненависть к этому умному, хитрому и успешному интригану из внешней разведки.

«Интересно было бы знать: что он тут делает? Кого выискивает? Да. Ты сто раз прав, Генрих. Молодец. Я ведь не дурак. Кому, как не мне, помнить инцидент в Венло. Мастерски сыгранная им партитура с секретной службой англичан. Я всегда помню то, что мне нужно, – в этом моё преимущество перед ним. Я бессмертен так же, как бессмертен в этом несовершенном мире политический сыск. Будь осторожен, Генрих. Шелленберг – человек Гиммлера. Один палач не может обойтись без другого, разве что я себя не беру в счёт. Ты всё правильно рассчитал. Так оно и есть. Этот вальяжный бригаденфюрер в последнее время мутит рыбку в воде. Гитлер прав – крысы типа той, что пребывает сейчас рядом с тобой, готовы к эвакуации. Ждут подходящего момента, чтобы переметнуться к англичанам или американцам. За последний месяц это прискорбное для фюрера обстоятельство лично мной уже твёрдо установлено. Раз это так, то чем наш чудесный Адольф хуже всех этих надменных выскочек? Я сужу объективно: благодаря «волку» все они купались в роскоши, и всё время старались переложить всю ответственность на него одного. Пора тебе, Мюллер, в этом вопросе поставить многоточие. Гитлеру явно не поздоровится, если любимчик рейхсфюрера посвятит в свои подозрения на мой счёт «агронома» – шефа, а на это ты будешь смотреть сквозь пальцы. Это неразумно, Мюллер, если не преступно, с твоей стороны. Фюрер обязан лично от меня знать обо всём безобразии, что они творят за его спиной. Торопись, Генрих! У тебя слишком мало времени. Поэтому тебе необходимо поработать с двойником, с медперсоналом и заблаговременно отвести фюрера от всей этой двуличной камарильи, пусть изменники бегут к своим виселицам».

Мюллер внешне сохранял спокойствие, а причина его беспокойства затерялась в лабиринтах гестапо. Вскоре они, минуя коридор, отчётливо услыхали душераздирающие крики пытаемых узников, но на Мюллера это не возымело должного действия. Он остановился у камеры. Брук и остальные поняли, что они у цели.

– Перед вами располагается ваше новое место проживания, герр Брук! – в упор, глядя на еврея, Мюллер сделал словесную зарубку на его памяти. – А что, неплохо! Сидишь себе отшельником, изолированным от мира, обдумываешь свои поступки, что совершил в жизни, одним словом, погружаешься во вселенную мыслей. Красота! Что ещё для полного счастья человеку надо? Совсем немного. И я как хозяин «квартиры» ознакомлю вас с вашими метрами. На жилплощадь пройти не желаете? Не будете против, герр Брук?

Мюллер немного отступил. Покопавшись в связке ключей, молчаливый Оскар нашёл нужный, вставил его в замочную скважину и открыл камеру. Она оказалась безлюдной. Никто и ничто не нарушало эту непривычную для Брука тишину. Мюллер осмелился первым войти в неё, а Зигфрид ударом кулака в спину толкнул Брука вовнутрь. Оскар не заставил себя ждать и тоже вошёл. В камере все наблюдали обстановку проще некуда, разве что устрашающего вида орудия казни создавали гнетущую, невыносимую атмосферу.