Впрочем, Катрин – с нашитой перед обедом руной Тир на груди и с белым воротничком – наверняка не выделялась среди других. Разве что в левом углу рта, на верхней губе запеклась корочкой кровь. Вскоре она с удивлением заметила, что тоже не испытывает ни малейшего желания разговаривать с кем-либо, шептаться или смеяться. И дело было не в том, что девочки вокруг ей незнакомы – познакомиться пара пустяков. Просто хотелось быстрее съесть выданную пищу и уйти, как это все и делали. Наверное, атмосфера в зале была такой, не располагающей к дружелюбию, смеху и беспечным разговорам. Только вот Катрин не могла после обеда скрыться в своей комнате – Беата назначила её дежурной.

После еды, когда столовая опустела, она без труда нашла Хильду, пожилую немку, отвечавшую за питание учениц. Та бесстрастно выслушала путаную речь Катрин, что, мол, её назначили дежурной, и она должна перемыть посуду. Молча провела ученицу в моечную, показала, где что лежит, и скрылась. Катрин принялась за работу.

Пока шли миски и ложки, мытьё давалось без особого труда. Но вот с баками для готовки пришлось попотеть. Были они здоровенными, жирными, ужасно неудобными в обращении. Маленькой Катрин никак не удавалось подставить крупногабаритную посудину под струю воды, либо же вода проливалась через край раковины на ноги и платье мойщицы. Пыхтя и злясь, девочка драила очередной непослушный бак, когда бесшумно появилась старшая воспитательница.

– Разве ты сегодня дежуришь, Зобель? – спросила она.

– Да, госпожа Циге, – ответила Катрин, продолжая воевать с посудой.

– Странно… – задумчиво протянула Циге, – я почему-то была уверена, что сегодня по графику Беата Пьес.

Катрина даже перервала работу. Так вот оно что – Беата заслала её в моечную вместо себя! Но это нечестно! Раньше её никогда не обманывали… ну, почти никогда. Если что и было, то совсем по-детски, там и сердиться-то смешно. Но сейчас жгучая обида стала комом в горле, сдавила грудь. Врунья! Зазнайка, самозваная командирша! И что теперь от неё ждать ещё?!

– Но раз взялась – мой, – закончила между тем разговор госпожа Циге. И скрылась так же бесшумно, как и появилась.

Катрин закончила дело и направилась искать комнату. Сделать это оказалось нелегко, на помощь соседки, как обещала воспитательница, рассчитывать не приходилось. Такая поможет… Разве что с лестницы упасть да шею свернуть. Несколько раз Катрин сворачивала не туда, плутала по одинаковым коридорам донжона. Двери были все похожи одна на другую и все не те, что нужно. И спросить не у кого. Судя по столовой, здесь не любят общаться без крайней необходимости. Да и Катрин, если честно, совершенно не хотелось стучать в чужие комнаты. А ну как сразу, без разговоров получишь тумака в лицо?!

Наконец, коридор показался знакомым, а на двери она увидела характерную выщерблину у замочной скважины. Запирают здесь замки или нет, она не знала, но отметину запомнила, и потому смело толкнула дверь.

– Вымыла? – встретила её соседка противной своей, кривой ухмылочкой. – Вот и умница. Завтра заправишь мою постель. И смотри, чтоб ни единой морщинки. Следить буду строго. Вопросы?

Катрин с ненавистью смотрела на обидчицу, но та лишь ухмылялась. Ах, если б взглядом можно было убить эту девчонку – она б убила! Прожгла бы в ней дырку, разорвала бы на куски! Но взгляду обычной девочки это не подвластно. Скорее бы вырасти, стать большой и сильной, как Валькирия! Тогда не одна мерзкая маленькая полька не посмеет издеваться над ней…

Дрогнула раз и другой крохотная родинка под левым веком – Катрин сделал шаг вперёд. Но Беата одним движением оказалась рядом. И всё повторилось вновь – удар, полёт к кровати, солёный вкус крови на языке. Папа-папочка! Ну что же мне делать?! Как жить здесь, в этой треклятой школе?!

Разница заключалась лишь в том, что теперь кулак пришёлся слева, и верхняя губа оказалась разбитой уже с двух сторон. Беата владела ударом с обеих рук одинаково хорошо.

Потянулись дни. Будь на месте Катрин более сведущий человек, сказал бы – казарменные будни. Всё по расписанию: занятия, приём пищи, работы на территории замка в свободное время и обязательное чтение по вечерам. Учёба походила на школьную – арифметика, письмо, история и география. Но были и отличия. Добавился английский язык, притом что русский и немецкий преподавали тоже, невзирая на солидную практику Катрин в том и другом. И что её удивило, здесь уделяли особое внимание физической подготовке. Два раза в день девочек – причём разных возрастов – приводили небольшими группами в спортивный зал, а занятия строились так, чтоб развивать в первую очередь способность нападать и обороняться голыми руками. Вот когда вспомнился парикмахер, и слова Циге, мол, ещё спасибо скажешь. Действительно, с короткой стрижкой заниматься было куда удобнее.

Беата, нарочно или случайно, всегда оказывалась в одной группе с Катрин, и скоро стало понятно – ей с полькой не тягаться. Пьес была очень ловкой и сильной, побеждала и сверстниц, и старших девочек. Порой брала своё не силой и ловкостью, хоть и этого ей было не занимать, но коварством и жестокостью. Однако преподаватели не говорили ни слова против, а жаловаться здесь было не принято. И конечно, с особым удовольствием Беата отыгрывалась на соседке по комнате. Здесь, в зале, можно было бить и истязать противника на законных, так сказать, основаниях – занятия тому и посвящались. И что прикажете делать?

Но и вне занятий было несладко. Пьес гоняла Катрин на работы вместо себя. Вдоль высокой крепостной стены росли столетние дубы и буки. Осенью они засыпали внутренний двор палой листвой, которую следовало убирать. И вообще, уборка территории была полностью на воспитуемых. Да и в помещениях работы хватало. О дежурствах в столовой Катрин уже знала не понаслышке, а нужно было ещё помогать на кухне: чистить картошку, мыть овощи, резать хлеб.

Неожиданно в притеснениях Беаты нашёлся и плюс. Благодаря тому, что Катрин выходила вместо соседки на все работы, она быстро выучила схему донжона и замка. В северной башне, вернее в подножии её, располагался спортзал, в западной проходили некоторые занятия. А в восточную и южную наоборот, воспитанниц не пускали ни под каким видом. Там кипела какая-то своя, тайная и загадочная жизнь. Строения поменьше, как и предполагалось, оказались складами одежды и провизии длительного хранения – консервов, сухого молока, круп. Свежие молочные продукты, мясо и овощи привозили извне, кормили воспитанниц хорошо. Там же находились столярная мастерская и кузня. Имелся запас горючего для дизельной электростанции на случай повреждения электросети, протянутой аж из Бад Харцбурга. И уже через неделю Катрин, обладая хорошей памятью и чувством ориентации, легко разбиралась во всех помещениях, коридорах и переходах донжона.

Но жизнь с Беатой становилась невыносимой. Маленькая полька находила всё новые и новые злокозненные задания для соседки. То заставит решать домашние упражнения, а сама потом переписывает, то вынудит врать преподавателям, что, дескать, она, Беата, вчера плохо себя чувствовала и потому не вышла к ужину. А Катрин тому свидетель. Да ещё заставляла носить захворавшей подруге пищу, а потом возвращать посуду. Обязательным условием подобной взаимопомощи было участие в мытье этой самой посуды наравне с дежурной по столовой. Беата же в это время просто валялась на койке, дожидаясь, когда ей принесут вечернюю кашу прямо в постель.

Госпожа Циге на все эти выходки лишь приподнимала выщипанную бровь. Наконец, настал день, когда полька заявила, что Катрин должна пойти к старшей воспитательнице и донести на одну из девочек, высокую и полноватую, но спокойную и доброжелательную француженку Адель Урс.

– Скажешь, Соболёк, что она воровка. Деньги у меня украла, которые из дому прислали.

Некоторым воспитанницам действительно родные присылали небольшие суммы. А в западной башне имелась галантерейная лавка, где можно было приобрести всякую мелочь. Вот только Пьес никогда на памяти Катрин не получала по почте ни пфенинга. Получалось, она подбивает соседку на ложный донос, враньё, да такое, что грозит Адель исключением из школы, а может чем и похуже!