- Глупый? – процедил он сквозь зубы. – Это отчего же?

- А оттого, мой юный господинчик, – весьма охотно и с готовностью ответил толстяк, – что своим красивым поступком весьма опрометчиво навлек на себя гнев сиятельного Зеда. Зачем было славить его побежденного противника?! Это оскорбило сиятельного; ты унизил его, освистав его победу. Не думаю, что такой юный господин, как ты, был бы так силен, что не боялся сиятельного Зеда. Значит, ты просто не представляешь, что может следовать за таким прилюдным уничижением сиятельного. Ты, видно, не местный? Откуда ты приехал – впрочем, наверное, издалека, и название твоего родного края мне ни о чем не скажет. Живи ты хоть бы в соседнем кненте, ты бы знал, что ни один человек так просто не отделается, обидев сиятельного.

Черный со злым прищуром смотрел на разглагольствующего толстяка, и у него было злое лицо обиженного мальчишки.

- А если, – шумно сопя носом, произнес Черный, – я все-таки отлично знаю, что может последовать за моим поступком и все-таки не боюсь?

- Тогда ты глуп вдвойне,- пожал плечами толстяк.- Или ты надеешься, что в нужный момент ты убежишь?

- Тристан не от кого никогда не убегал, – милосердно сказал я. Зачем ходить вокруг да около, сразу бы спросил – «как тебя зовут, пацан?». – И глупым нужно считать того, кто так опрометчиво оскорбляет незнакомцев, не задумываясь, а не нужно ли незнакомца бояться больше сиятельного?

Толстяк поперхнулся; рот его раскрылся, оттуда раздавалось какое-то удивленное кудахтанье.

- Тристан? – переспросил он. – То есть, тот Тристан?

В мозгах его с щелканьем портрет Черного накладывался на общеизвестный образ, растиражированный болтунами: юный великан – и маленький мальчишка. Прилично одетый странствующий рыцарь – и оборванец-крестьянин. На гладком розовом лице толстяка отразилась досада и легкий страх – эх, надо же было так нарваться! Впрочем, он не рассчитывал на расправу.

- Господин Тристан! – с деланным восторгом выкрикнул он. Словно волна от нас откатилась – я увидел цепочку из сотен голов, которые оборачивались по направлению от нас к ложе Императора, и слышал сотни голосов, шелестящих, как листья, одно лишь слово: «Тристан». – О я, глупец! Конечно! Кто же еще не боится сиятельного…

«…Кроме этого недоумка Тристана, который все равно покойник»,- этого, разумеется, толстяк не сказал, но, судя по интонации его голоса подумал, деланный восторг в самой высшей точке своего выражения вдруг сорвался и скис, словно толстяк понял, что и сидеть-то с ним рядом опасно (сиятельный увидит!).

Черный раздраженно пожал плечами; он долго сердился на такие вот обиды – другими словами, он быстро покупался на уловки тех, кто таким образом пытался разговорить его.

Тем временем волна голосов разрасталась, крепла, нарастала, как звук приближающегося шторма.

- Тристан!

Это воскликнул человек где-то далеко, почти у самой Императорской ложи, и волна пошла обратно – теперь из тысяч поворачивающихся в нашу сторону голов и криков. Дерущиеся на арене на миг, по-моему, остались без внимания – а кому интересен какой-то поединок, когда настоящие события развернутся, наверное, попозже?! Запахло скандалом, а иначе и быть не могло – если этот нахал, Тристан, в прошлом году оскорбивший сиятельного, тут, и не таится, значит, что-то будет.

Император поднял голову и глянул в нашу сторону поверх толпы – Черный, засранец, привстал и слегка поклонился ему. Каков нахал! По трибунам снова прокатилась волна шепота, разрастающегося в захлебывающийся от восторга и предвкушения скандала рев. Что о себе возомнил этот Тристан?! Разве так кланяются Дракону? Где почтение и благоговение?! И как он вообще посмел подняться и обратить на себя внимание?!

Пока любители сплетен взахлеб перемывали косточки Черному, поединок кончился. Выиграл, кстати, Лар – я отметил это краем глаза, как и то, что принц был бесконечно смущен и растерян, потому что на трибунах стоял гвалт, шум, и никто на него не обращал внимания. Я ощущал себя так, словно сижу в кипящем котле; от косых взглядов на мне чуть ли не дымилась одежда.

- Черный, ты что творишь, – зашипел я, оглядываясь. Где-то за спиной послышалось совершенно отчетливо: «Прямо в сердце!», и я понял, что и о моих подвигах Император как минимум наслышан. Как максимум – мне уже подписан смертный приговор. – Зачем ты высовываешься?! Давай сбежим, пока не поздно!

- Смешной! – зашипел мне в ответ Черный. – Уже давно поздно! Ты забыл, зачем я здесь?

- Черный!

- Не бойся; похоже, победит принц Лар, и я буду драться с ним. Это не опасно – не так опасно, как с Зедом. Все хорошо!

- Дракон уже все знает о наших с тобой похождениях! Видишь, вон стоит какой-то языкастый, лопочет… думаешь, он ему сказку на ночь рассказывает?! Нифига! Он рассказывает про то, как я пришил охранника Зеда!

- И правильно сделал, – хладнокровно отрезал Черный. – Никому не позволено грабить, тем более – охране принца. Это порочит власть Дракона.

Недаром я чуял беду! Когда победитель и побежденный ушли с арены, и не на кого стало смотреть, когда торопливые слуги начали готовить арену к следующему поединку, а публика взахлеб обсуждала присутствие Тристана на боях, вышел Зед.

Он, против обыкновения, был абсолютно спокоен. Я увидел его потому, что ожидал его появления – трибуны чуть ли не скандировали «Тристан, Тристан!», и Зед не мог не услышать этих криков. У меня вспотели ладони, и сердце трепыхалось как овечий хвост, когда я увидел проступающую из темноты золоченую грудь сиятельного, а затем его горящие глаза.

Он просто стоял и смотрел на трибуны, выискивая знакомое и ненавистное ему лицо. Лар, проходя мимо него, нечаянно задел его плечом, но Зед словно не заметил этого. Он понимал, не мог не понять – он проиграет принцу Лару, проиграет, и этот недоносок, этот Тристан, вызовется сразиться с победителем. Лар, этот благородный недоумок, не сможет отказать народному герою – вон как вопят восторженные почитатели: «Тристан!». Еще и скажет, что для него это – огромная честь… Тристан выйдет… и тогда – не зависимо оттого, кто из них двоих победит, – Тристана заметит Дракон. Он уже его заметил – это для него трибуны выкрикивают имя Тристана. А если Тристан покажет себя, а ему, как ни горько это признавать, есть что показать, государь приблизит его к себе. Да это, в общем-то, и не важно. Государь уже решил это, и ему нужен лишь предлог для того, чтобы приблизить к себе неизвестного никому человека.

И тогда Тристан, тот, кто встал у него, сиятельного и могучего Зеда на пути, тот, который осмелился отнять у него, у Зеда, его кусок, который оскорбил его, это ярмарочное дешевое дерьмо, станет ему ровней… Или – нет! – он станет выше него, потому что сам Зед давно в опале. Ловок, сопляк… и смел – вот на чем он выезжает. Никто, кроме него, не осмелился бы выступить открыто против принца Зеда, и это немаловажный плюс в его пользу.

Мы явно недооценивали сиятельного Зеда, думая, что он лишь кулаками размахивать умеет. Нет – он умел соображать, и довольно быстро. Все эти мысли, что я здесь высказал, пронеслись у него в мозгу за считанные мгновения, пока он искал в толпе лицо Черного. И даже более того – увидев, наконец, нас обоих, и лишний раз убедившись, что это именно мы, и что мы не ушли, он развернулся и быстро ушел в тень, пока его не заметил кто-то из свиты Дракона.

Это действительно Тристан. И если выиграет Лар, то все будет так, как и предполагается.

Значит, Лар не должен выиграть, чтобы Тристан вышел не против Лара, а против Зеда.

Тогда некого будет Дракону приближать к себе…

Вся эта страшная сказка пронеслась в моей голове и выглядела она так правдоподобно, словно я умел читать чужие мысли. Казалось бы, что произошло? Да ничего; ну, вышел человек на миг, оглядел вопящую в восторге публику, и снова скрылся, его и не заметил никто, кроме меня. Но я умирал от страха – от страха за Черного.

- Черный, остановись! – зашептал я, дергая его за рукав. – Зед! Ты его видел? Он только что выходил посмотреть на тебя!