- Так что? – продолжил он, ничуть не смутясь её резкостью. – Как думаешь, может, мне прямо сейчас пойти к царю и сказать, что его ожидает? Я поразмыслил – еще все можно остановить, и все будут довольны…
- И ты – тоже? – насмешливо спросила Тийна.
- И я, – согласился Тиерн, снова запуская руку в воду. Тийна с остервенением отдернула ногу, едва он коснулся её, и лицо Тиерна, ловящего её под водой, исказилось. Налет слащавости сполз с него, как шкура со змеи, он уже не скрывал, зачем явился. И в его чертах была только неумолимая решимость.
- Все равно ты будешь моей, – прорычал он. – Уличная тупая девка! Думаешь, я такой же дурак, как советник?! Ну, уж нет! Никакого убийства царя не будет – я связал этого чурбана советника и запер его покрепче! Но я выпущу его, если ты, дрянь, сию же минуту не вылезешь из своей поганой ванны и не ляжешь на постель! Думаешь, я шучу? Ничуть! Что-то мне говорит, что и на Палачей твои фокусы не подействуют – так что выбирай! Или ты принадлежишь мне, или я сам отволоку на Суд Правящих!
- Не будет никакого Суда Правящих! – с хохотом вскричала Тийна; Тиерн не слышал её. Словно безумный, он кинулся на неё, и его жадные губы впились, ев её обнаженное плечо, а руки погрузились в золотистую воду. Первосвященник навалился всем телом на Тийну, заходящуюся в хохоте, одежда его намокла, и он, лихорадочно обшаривающий её прекрасное тело, не знал, что делать: то ли дальше ласкать своего идола, то ли вытащить Тийну из ванной.
-Ты моя, – рычал он, кусая прекрасную кожу, и Тийна, взвизгнув, с силой отпихнула его прочь. Удар был силен настолько, что Первосвященник, отлетев, ударился о стену, и на него повалилась одежда с сорванного со стены крючка.
- Твоя?! – вскричала Тийна, поднимаясь во весь рост. Тиерн смотрел на неё исступленным взглядом, взглядом безумца. – Ты, жалкий человечишка, возомнил, что я могу быть твоей?! Посмотри на меня, посмотри хорошенько: разве я могу принадлежать хоть кому-то?! Нет! Это весь мир должен принадлежать мне! И кого это ты тут называешь тупой девкой? Кого ты решил напугать Судом Правящих? Неужто ты думаешь, что я испугаюсь и отдамся тебе, как те несчастный дурочки, которых ты обвинял в колдовстве и пугал сожжением на кострах? Ты, видно, забыл, перед кем стоишь, Первосвященник!
- Кем бы ты ни была, – процедил Тиерн, медленно поднимаясь и не сводя горящего взгляда с Тийны, – ты либо будешь моей, либо я уничтожу тебя! Я привык брать все, что мне нравится!
- Не на этот раз, – холодно ответила Тийна, перешагнув через борт ванны и подхватив покрывало. – Ты недооценил меня, Первосвященник. Неужели ты думаешь, что я настолько глупа, что позволила бы Суду состояться? Я далеко не так глупа, как ты думаешь; и далеко не так беззащитна. Сегодня, когда ты так храбро сразился с бедным советником – ого, да он умудрился тебе набить синяк! – я УНИЧТО ЖИЛА Палачей. Я повела войска в их пещеры, и солдаты пошли за мной. Меня ты собрался устрашить своими жалкими угрозами? Я могу зарезать тебя прямо сейчас, и ничего мне не будет – понимаешь? – Тийна неторопливо прошла к умывальному столику и откуда – то из складок одежды вынула нож, узкий клинок-стилет. Тиерн, сцепив зубы, молча наблюдал за ней. – Ну, что же ты, смельчак? Беги к царю! Можешь даже выпустить советника – ему, кстати, теперь тоже ничего не грозит. Что же ты молчишь? Все еще думаешь, что ты достоин такой женщины, как я? – Тийна играла ножом, посматривая на Тиерна. – Ну, что скажешь?
С каким-то звериным рычанием Тиерн рванул вперед, оттолкнувшись спиной от стены, и Тийна страшно завизжала, оказавшись в его руках. Нельзя дразнить разъяренного зверя! Еще миг – и его пальцы сомкнулись бы на её шее, ломая её, и ничто не заставило бы его отпустить его жертву, но… Он и опомниться не успел, как крепкие стражники завернули ему руки за спину и крепкими тумаками заставили упасть на колени перед Тийной.
- Так-то, Первосвященник, – с удовлетворением произнесла она, сохраняя достоинство. – Ты опоздал с угрозами. Армия теперь тоже моя. Казнить его! – послушные стражи без лишних слов вздернули легкое тело Первосвященника в воздух и поволокли к выходу. Он забился, закричал в их руках – Тийна не поняла, чего больше было в его крике, ярости, отчаянья или же страха… нет так просто он не отделается! – Стойте! Я придумала кое-что получше, – она, издеваясь, подошла к схваченному. Их глаза – его, одержимые, и её, наверное, не менее безумные, чем его, – встретились. – В подземелье еще остались Палачи, не так ли? Те, кто спрятались в своих пещерах, как крысы! Киньте-ка его туда и заприте покрепче двери – вдруг они все-таки смогут открыть свои норки, чтобы слегка поразвлечь своего гостя! И убейте всякого, кто посмеет оттуда выйти! Посмотрим, сможет ли он долго продержаться без воды и еды? – она ухмыльнулась, глядя, как в глазах его отразился жуткий страх. – А ты запомни: если сможешь прийти сюда и станешь передо мной здесь, я стану твоей… если у тебя сохранится такое желание. Вот тому свидетели! И поищите-ка советника, этот негодяй запер его где-то!
Лицо Тиерна исказилось до неузнаваемости.
- Я вернусь! – исступленно заорал он. – Я приду, слышишь, ты..!
Солдаты, ни слова не говоря, потащили его, и скоро голос его стал не слышен за захлопнувшимися дверями.
Больше не хотелось думать об этом; поступок Тиерна как нельзя лучше осветил ситуацию – даже победив Палачей, Тийна все еще оставалась никем. Что знает об этом свет? Ничего; и что знает о них сама победительница? Менее чем ничего. Отчего никому в голову не приходило уничтожить их раньше? Что они защищали и охраняли?
- Боюсь, теперь поздно, – пробормотала Тийна, – теперь мне этого не скажет никто. – Но нужно идти дальше.
====== 1.ТАЙНЫ ПОДЗЕМЕЛИЙ ======
- Полетай-ка, голубчик!
Тиерна, раскачав за руки и за ноги, зашвырнули поглубже в пещеру, подняв его тщедушным тельцем целую тучу грязной, пропахшей кровью пыли, и пока он отпыхивался, крепко ушибившись о каменный пол, поспешно закрыли двери. Все-таки, победа победой, а по подземельям еще бродят эти чудовища. И кара, придуманная Тийной для дерзкого, была ужасна и полна какого-то религиозного тайного смысла. Сама того не подозревая, она изобрела Суд Людей – теперь виновных не забирали Палачи, а отдавали Палачам, и это было даже ужаснее, потому что в глазах людей вина преступника не была доказана, и оказаться там мог даже невиновный.
- Выпустите меня, выпустите меня, вы, негодяи!
Тиерн, обливаясь липким холодным потом от ужаса, ринулся к закрывающимся перед ним створкам. Но он, конечно, не успел – каменные тяжелые плиты сомкнулись, гася последний луч света, и он оказался в кромешной тьме, пахнущей настолько дурно, что мутило. Так пахла дурная смерть, грязная смерть. И Тиерн, сообразив, что теперь никто ему на помощь не придет, скомкал полу своих одежд и запихал, забил жесткий комок себе в рот, чтобы не выпустить рвущийся наружу жуткий крик ужаса. Но даже мычание его, жалкое и сдавленное, показалось ему в тишине пещеры громовым раскатом. По пылающим щекам его текли целые потоки злых слез, а рев не прекращался, как ни старался он заткнуть себе рот покрепче.
Заперли!
Теперь он пропал; за ним непременно придут эти монстры, эти Палачи – Шут мог сколько угодно тешить себя мыслью, что он не виноват перед ними, но Тиерн-то знал, что до Шута просто не дошла очередь. В Империи хватало преступников и поопаснее его. Тиерн, например.
Раньше, когда можно было все, он запросто перерезал глотки пленным, не сильно разбирая пол и возраст, а потом… однажды, в один из дней после завоевания, он сам видел, как Палачи приходили за наиболее жестокосердным. Они настигли его в поле, ночью, где завоеватели отдыхали после погони и боя. Остальные спали в лагере, а этот – Тиерн был с ним, потому что припоздал к сражению и остался ночевать с выставленными часовыми, – заснул прямо у пыточных столов. Он сопротивлялся, когда они за ним пришли. Он орал и отбивался, он даже пытался убежать, вскочить на лошадь и ускакать. Только до лошади он не добежал; ловко кинутый топор перерубил ему ногу, и он упал, вопя благим матом. Они волокли его под руки, а его полуотрубленная нога, вихляясь и доставляя ему невероятные муки, волоклась по красной траве – даже в ночном свете равнодушного Торна было видно, как кровь окрасила её. Они воткнули ему меж стиснутых зубов палку, чтоб заглушить его крики, и один из них деловито и быстро оторвал висящую на каких-то нитках сухожилий ногу, выкрутил её из сустава. Как орал несчастный! Как плакал! Ничуть не меньше свих жертв. И это было только начало; он не мог рассчитывать на быструю смерть – они натуго перевязали его рану, перетянули кровоточащие артерии, но лишь затем, чтобы потом продлить его муки, и исчезли в ночи, волоча его по каменистой земле.
