Пакет с едой он кинул в тумбочку. Сладкого там не было. Во-первых, Елисей его не любит. А во-вторых, нормальная еда в добавку к больничному пайку ему не помешает.

Елисей угрюмо посмотрел на меня - И кто мне это говорит? Весь год мужские половые органы пинал! - (он принципиально никогда не ругался матом).

Я посмотрел на его грубое, словно топором вытесанное лицо, обросшее жесткой щетиной и горько усмехнулся

- Ну я то хоть завалил, а ты вообще и не сдавал .

- Я потом в дополнительные сроки сдам, может хоть в колледж полиции поступлю. Сейчас все перспективы только там где есть погоны!

- Не уверен, что на дерганных их кто то цепляет... - начал было я

- Заткнись, придурок. Может еще вылечусь. А ты то как завалил?

- Да там с математикой жопа вышла - махнул я рукой. Елисей фыркнул

- Ну да. Ты в магазин никогда без КПК не ходил

- Зато ты у нас, калькулятор с ножками! - мы оба заржали, как дебилы. Хорошо, в палате было пусто. В стационар на лечение попасть настолько тяжело и трудно, что либо скорая привозила либо человек на самолечении потихоньку и выползал. В результате, пока люди умирали дома оттого, что не попали вовремя в стационар и не дождались скорой, больницы пустовали. А при более оптимистичном варианте - находили способ выздороветь без государственной медицины.

Кстати, про калькулятор с ножками было абсолютной правдой. Елисей мог в уме совершать такие математические вычисления, которые я, даже при в счете в столбик на бумажке не мог выполнить правильно. Хотя этот калькулятор с ножками обладал патологически хреновым почерком. По моему, даже участковый педиатр из нашей поликлиники писала лучше чем он. Естественно, в школе ему говорили, что экзамены он не сдаст, потому что никто не разберет сочинения, а русский без него не зачтут. И обществознания без эссе тоже, а оно всем нужно, уж тем более будущему мусору.

Елик даже прописи для первоклашек покупал, чтоб выправить почерк. Но из этого ничего не вышло. Он еще потом курс в центре подготовки к ЕГЭ и ОГЭ проходил, да только деньги зря потратил. Как писал будто курица лапой, так и пишет.

Скрасив его серые больничные будни, я пошел домой. В развороченном наркоманами почтовом ящике белел конверт. Я взял его в руки и похолодел - это была повестка из военкомата. Конечно, у меня еще оставался шанс на белый билет... Но внутренний голос и практически чистая медицинская карта лишали меня надежд на такой благоприятный исход всей этой истории.

Я поднялся в свою квартиру и упал на кровать младшего брата

- Мам, мне повестка из военкомата пришла! - крикнул я через всю квартиру и получил ответ с кухни

- А я тебе что говорила?! Готовься к экзаменам! Учи! А ты шлялся по улицам и задротил! - я поморщился. Ну до чего древнее слово! Нормальные люди говорят - зависал. Впрочем, как и все ее поколение она говорила словами своей юности, когда компьютеризация только только сделала шаг с запада на наш русский восток

- Весь в своего папашу! - продолжала бушевать с кухни

- Ну может тебе идиоту хоть в армии мозги вправят!

- Мам, вышибут, особенно если черножопых в части много будет.

- Вот пусть вышибут! Умнее будешь, придурок! - это стало последней каплей. Я молча встал и набросив на плечи кофту, пошел к выходу из квартиры. Пока я зашнуровывал кеды, я успел услышать в свой адрес много новых интересных эпитетов. И не только в свой. Под раздачу попал и мой папаша алкоголик, умотавший к какой то самогонщице и даже, почему то, бабушка и брат. Почему то фразу "Весь в отца!" я слышал в контексте оскорбления. Да и не только я. Так уж повелось в век матерей одиночек и инфантильных мужчин.

Мать вышла в коридор, вытирая руки грязным прожженным полотенцем

- Куда это ты намылился, гаденыш?! - мать была зла. Очень зла. Ее тяжелая рука ударила меня по затылку, она замахнулась еще для одного удара. Но я тоже был достаточно силен. Я не мог позволить себе поднять руку на мать, но вот аккуратно остановить ее - без проблем, что я и сделал, бережно, но твердо перехватив десницу карающую и отведя ее в сторону от своей многострадальной головы. Пока мать стояла в замешательстве, я выбежал на площадку и помчался по подъезду, не обращая внимания на мат и ругань в свой адрес.

Сначала я хотел лишь немного поболтаться по району, пока мать остывает и успокаивается. Но этот удар... Да мать никогда и ни за что не смела меня бить и отцу не позволяла, когда тот пьяный рвался меня воспитывать "как в мое время", из дома его выгоняла, когда тот за ремень брался. Орала, читала нотации, крыла матом и даже оставляла без обеда. Но руки распускать не смела никогда. Ни на меня, ни на брата. Я был зол, я ненавидел ее, себя, этот гребаный военкомат и эти чертовы экзамены.

Ноги сами несли меня до вокзала. Шел я долго - наши полусгнившие хрущевки находились на окраине города, далеко от бьющегося сердца, где десятки поездов прибывали и уходили от перронов, привозя и увозя сотни и тысячи людей, тонны грузов. Вокзал был пульсирующим, бьющимся сердцем нашего города. Стук колес, гнусавые голоса из ржавых репродукторов, топот ног, скрип колесиков бабушкиных тележек, гвалт пассажиров и встречающих-провожающих, задорный мат железнодорожников, запах шаурмы и чебуреков, дизельного топлива и масла... Все смешалось воедино в тот ни с чем не сравнимый, неповторимый воздух и голос вокзала.

Подойдя к пригородной кассе, я попросил билет до четыреста тридцать пятого километра. Видимо, просторы нашей страны столь обширны, что даже не все станции имели названия. Тетка недовольно посмотрела на меня, так как я оторвал ее от важного дела - вязания кислотно-розового чепчика. Вяло сунув мне в лоток терминал для безналичной оплаты, она проследила, как я приложил руку к нему и с моего счета списалась нужная сумма, затем убрала терминал и в тот же лоток сунула билет. Затем она проворчала что то про придурков, вшивающих себе в тело что попало, когда нормальные люди ходят с карточками. Ну что поделать, если эти пластиковые прямоугольники я все время теряю, а чип посеять можно только вместе с рукой?!

Я сидел в электричке у окна и смотрел на удаляющиеся серые ангары вокзалы и бесконечные цепочки товарняков, стоящие на путях. Я даже успевал прочесть отдельные фрагменты меток на вагонах, намалеванных через трафареты. Возврат... Тара... Этот железнодорожно-индустриальный пейзаж тоже кончился. Дальше шли поля, леса, болота, чахлые березняки, помойки и деревни с развалившимися хибарками.

Из тамбура показался тощенький очкарик в джинсах и рубашке в клеточку с гитарой наперевес. Поздоровавшись с публикой, он хорошо поставленным голосом запел старую старую песню уже несуществующей группы Танцы-минус. Я даже прикрыл глаза, слушая.

Я шагаю по проспекту, по ночному городу,

Я иду потому что у меня есть ноги,

Я умею ходить и поэтому иду.

Иду навстречу цветным витринам,

Мимо пролетают дорогие лимузины,

В них женщины проносятся с горящими глазами,

Холодными сердцами, золотыми волосами.

Город-сказка, город-мечта,

Попадая в его сети пропадаешь навсегда,

Глотая воздух, простуд и сквозняков,

С запахом бензина и дорогих духов.

Звезд на небе мало, но это не беда,

Здесь почти что в каждом доме есть своя и не одна:

Электричество, газ, телефон, водопровод,

Коммунальный рай без хлопот и забот.

Город-сказка, город-мечта,

Попадая в его сети пропадаешь навсегда,

Глотая воздух, простуд и сквозняков,

С запахом бензина и дорогих духов.

Город-сказка, город-мечта,