-Я слушаю вас, - ласково произнесла она. Она села в высокое кресло с вышитыми на нем синими цветами, стараясь, чтоб платье легло вокруг красивыми складками, а тусклое солнце, заглядывающее в гостиную через окна, заиграло на ее золотых волосах.

-Я хотел бы видеть его светлость г-на де Арамисец, - пробормотал юноша и покраснел до ушей. Его смущение растрогало Джулию и она подарила ему одну из своих самых обворожительных улыбок.

-Г-н де Арамисец уехал ненадолго. Но вы можете рассказать мне, что привело вас к нему.

-Я должен был передать г-ну де Арамисец письмо от матушки,- пояснил юноша все так же робко, переминаясь с ноги на ногу. Джулия слушала его со смешанным чувством грусти и удовольствия. Юноша говорил с тем же незабываемым мягким акцентом, что и де Арамисец.

-Вы прибыли из Прованса, да? - спросила Джулия.

-Господин когда-то очень по-доброму предложил матушке устроить меня в Париже. Я - Франсуа Ларен.

-Ларен? Мне знакомо это имя, только не могу припомнить, в связи с чем я его слышала!

-Моя матушка была кормилицей господина!

-Ах, верно, - вспомнила Джулия.

-Мой старший брат был молочным братом его светлости г-на де Арамисец. Я сам никогда не видел молодого господина!

-Но, тем не менее, приехали в Париж?

-Да, ваша милость!

-Бежите от чего-то? Или хотите посмотреть огромный пленительный мир, и, наверно, как трубадур, играете на лютне?

Юноша улыбнулся. У него была очень хорошая, застенчивая и доверчивая улыбка.

-О, да!- прошептал он.

-Франсуа, вам, по- видимому, некуда идти?

-Да!

-Оставайтесь здесь, у меня, до приезда г-на де Арамисец! Не оставлять же мне вас на улице! Когда мой супруг вернется, он что- нибудь сделает для вас!

Джулия вызвала слугу и велела устроить Франсуа в комнатах внизу. И совсем забыла о нем. Вернувшись вечером из Лувра, она была весьма удивлена, когда управляющий, отчитываясь за день о покупках и финансах, задумчиво добавил:

-А у него талант, ваша милость, у этого мальчика!

-О ком вы?

-Об этом юноше, Франсуа! Он пел нам сегодня целый день.

-Да кто же?

-Мальчик, что пришел вчера к вашей милости!

-Ах да! - вспомнила Джулия.- Вы утверждаете, он превосходно поет?

-Божественно, ваша милость! Говорит, что столько времени слушал лес, пение зябликов, журчание ручья на старой мельнице, что запел!

-Что ты о нем думаешь, Оливье?

-Он - романтик, госпожа! Все мы такие в 16 лет. Добрые, веселые, неисправимые мечтатели! Жаль, что он сирота!

-Как?! - воскликнула пораженная Джулия.

-Он не сказал вашей милости? Мать его была уже при смерти, когда написала письмо нашему господину. Она только его и знала в Париже. Г-н однажды предложил ей устроить сыновей, но оба Ларена отказались. Они не хотели разлучаться. Но брат Франсуа утонул в прошлом месяце. Был страшный шторм, ваша милость! И мальчик остался один.

-Господи, - прошептала шокированная Джулия. – Милое дитя! Зови же его сюда скорее! Нет, пусть лучше приходит в музыкальную комнату. И пусть с собой возьмет лютню! Ах, да! Принесите нам вина!

Франсуа вошел очень напряженный, словно в этот час решалась его судьба. Но он держал себя в руках - его поклон был грациозен и легок, а обжигающий взгляд говорил больше всех слов. Джулия очень нежно улыбнулась ему, помня разговор с управляющим, и пригласила сесть на табурет, стоящий недалеко от ее кресла.

-Франсуа! - начала она ободряюще.- Мне сказали, что вы чудесно поете. Прошу вас, исполните что- нибудь для меня. Все инструменты к вашим услугам.

Юноша огляделся.

-Ваша милость, я никогда не брал в руки столь дорогие инструменты. Я возьму мою скромную лютню.

Он соскользнул на одно колено. Его длинные пальцы задумчиво тронули струны.

-Для дам у нас поют именно так, - краснея, пояснил он и начал исполнять старую провансальскую песню с характерными плавными напевами и резким окончанием.

-Вы - поэт, Франсуа! - воскликнула Джулия в восторге. – У вас удивительный голос.

Франсуа поднял на нее красноречивый взгляд.

-Я могу и лучше! - доверительно сказал он. – Я не хочу хвастаться, но я играю на всем, что имеет честь находится в этой комнате.

Для большей убедительности он прижал к груди лютню. Вид его- коленопреклоненного, юного, милого, в ожидании решения своей судьбы, тронул Джулию до слез.

-Хотите остаться у меня? Если да, я сделаю вас властителем музыки в этом доме, милый Франсуа.

-Да, - смущенно пробормотал он. – Обещаю, я стану служить вашей милости, как раб.

-Нет, Франсуа! Ты станешь служить мне, как паж! Да, паж! Как сказала бы Изабелла - я так романтична!

Вскоре Франсуа стал любимцем всего дома. Его добрый нрав, готовность помочь, а то и развеселить песней всех желающих подкупили весь дом. Он знал множество песен – задорных, шуточных, которые так нравятся простонародью, но лучше всего ему удавались романтические печальные баллады. Кухарки, служанки и горничные слушали его и тщательно вытирали передниками глаза –так проникновенно он пел.

Джулия обычно звала его к себе долгими осенними вечерами. Он застенчиво входил в музыкальную комнату, краснея, целовал руку хозяйке.

-Я не смею, не могу спросить! - как- то пробормотал он, поддерживая хозяйке ноты. Джулия разбирала новую песенку, которую собиралась исполнить для Его Величества на следующем приеме.

-Что такое, Франсуа?

-Мадам, вы, верно, сочтете меня дерзким, и я навсегда потеряю возможность находится рядом с вашей милостью!

-Я слушаю тебя! Неужели ты хочешь вернуться в Прованс? Я была бы очень огорчена!

-Нет! - воскликнул он столь поспешно, словно эта мысль привела его в ужас.

-Тогда смело говори, Франсуа.

-Я прошу дозволения приходить в музыкальную комнату, ваша милость, в те часы, когда ваша милость в королевском дворце Лувре. Я хочу сочинить гимн в честь вашей милости!

Он покраснел до корней волос. Джулия рассмеялась.

-Ну конечно, сочини, прошу тебя. И, если можешь, не один. Я скажу тебе больше –мне,увы, слишком давно не посвящали куплеты - мой супруг, уж не знаю как, отвадил всех моих поклонников.

-В честь вас уже сочиняли гимны?! – заметил он с каким- то странным дрожанием в голосе.

-Не совсем так, Франсуа!– помолчав, сказала Джулия, внезапно ощутив тяжесть в сердце. Юноша своим пением, наивными стихами, непосредственным смехом скрашивал ее одиночество, но не мог до конца избавить ее от тоски по мужу. Уже прошло три недели, а известий от де Арамисец не поступало. Джулия каждую ночь ворочалась в холодной постели без сна, испытывая давящую боль в груди. Ей было страшно, что былая беззаботная жизнь с Анри уже не повторится никогда. Предчувствия какой- то неотвратимой беды томили ее, лишали сна и покоя.

Кроме того, ей хотелось, чтоб де Арамисец разделил с ней радость от тайны, которую она носила в себе уже несколько месяцев. Она проклинала чрезвычайную самостоятельность мужчин и злилась на себя, что не может спокойно выслушивать вопросы о муже в Лувре или знакомые южные нотки в голосе Франсуа.

К юноше она испытывала искреннюю симпатию. Он ей нравился, и, возможно, она была даже в него чуточку влюблена. Влюблена в звонкий смех, в синие беззаботные глаза, в юность, в его мечты о наивном простом счастье. Но сама того не понимая, она любила в нем де Арамисец. Глубокий голос Франсуа напоминал о нем, живость движений, гибкость, музыкальность, да и просто тот факт, что он был из тех же мест, согревали ее сердце. Но все чаще слезы наворачивались ей на глаза, она поднималась в детскую к дочери, всматривалась в ее глазки и боялась спустить ее с рук, чтоб тревожные мысли вновь не налетели на нее ужасающим роем и не заставили плакать.

Вот и сегодня она не смогла сдержать слез и, бессильно опустив голову на руки, рыдала у столика с начатым вышиванием. И такими безутешными, разрывающими душу были эти слезы, что Франсуа, ищущий хозяйку, быстрее молнии бросился к ней. Бледный, испуганный, растерянный, он упал перед ней на колени.