- Тварь, - вырвалось у меня, - какая же ты тварь!

- Выбирай выражения, - ледяным тоном процедил Кай-сур. – У тебя есть три дня.

И он, отвернувшись от меня, вызвал тюремщика. Тот, ни говоря ни слова, проводил принца, затем какое-то время спустя вернулся, чтобы унести кресло. Всё это время я пролежал в одной позе, скорчившись на тюфяке – так было тошно. Тюремщик вздохнул, помолчал и вышел.

А потом я заснул… скорее, забылся, и во сне я бежал по белому мягкому песку прямо к морю – мне ужасно хотелось пить, хотелось смочить тело, но чем больше я бежал, тем дальше от меня было море…

Очнулся я от жажды. Моё тело, казалось, сжигал изнутри нестерпимый жар, кожа стала сухой и липкой, я остро ощущал собственную нечистоту, шея горела. Я осторожно дотронулся до неё… и вскрикнул от боли. Жабры… Они стали сухими, словно слюдяные пластинки. Вот уж не думал, что насмешливое выражение из моего мира – «жабры сохнут» - мне придётся испытать на себе и какая это в действительности пытка.

Жажда стала просто нестерпимой, и я, кое-как поднявшись с тюфяка, на негнущихся ногах двинулся к столику, где стоял кувшин с водой. Заглянул в него и выругался самым замысловатым ругательством, которое знал: «Тримандоблядская пиздопроёбина…», ибо воды в кувшине оставалось на донышке. Сделав небольшой острожный глоток, я набрал немного воды в руку и смочил жабры. Стало немного легче, но я прекрасно знал, что это временное облегчение. Воды в кувшине почти не осталось, и если в ближайшее время не появится тюремщик, я снова буду загибаться от жажды. К тому же ощущение липкости и нечистоты не делось никуда. Я подтащился к окну, поражаюсь тому, каким бессильными делает Чоуроджи обезвоживание. М-да, сволочь Рах-мат знал, что приказывать тюремщикам… Сейчас я точно не засну, да и небо за окном светлеет, лучше посмотрю на столицу – это меня отвлечёт…

Зря я на это надеялся. Из окна краешком просматривалось озеро, и чувство жажды пробудилось с новой силой. Я присел на тюфяк, подтянул к себе колени и стал ждать, когда тюремщик принесёт воды, время от времени смачивая жабры, когда становилось совсем нестерпимо.

Тюремщик появился спустя, казалось, целую вечность. К этому времени я стал потихоньку созревать для того, чтобы клыками пропороть себе вену на руке и напиться хоть так. Надо сказать, что мой явно больной вид обеспокоил его, и он спросил:

- Эй, ты чего? Ну, подумаешь, вчера принц по роже двинул – от этого ведь не умирают…

А в руках у него была миска с кашей, лепёшки и кувшин. Кувшин был холодным, запотевшим, по нему скатывались маленькие капельки конденсата, от жажды у меня начал отказывать разум, и я прошептал:

- Я пить хочу… Очень… И здесь, – я указал на жабры, - больно.

Тюремщик нахмурился. И верно, у кого я вздумал искать сочувствия? Я ж для него не человек – так, тварь экзотическая. Тупая и опасная. Но мужик неожиданно сказал:

- Вот почему они тебя поить не велели. Ошпырки.

И он, подойдя ко мне, поднёс к губам кувшин. Я сделал несколько жадных, захлёбывающихся глотков, чувствуя, как жажда отступает, а потом… потом кувшин кончился. Я обеспокоенно покосился на тюремщика, но он сказал:

- Не бойся, я ещё принесу. И ведро принесу, чтобы ты сполоснулся.

Я с удивлением воззрился на мужика, не обрадованный, а скорее напуганный такой переменой. А вдруг ему Кай-сур приказал втереться ко мне в доверие, и всё это жестокая игра?

- Не сердись, что я тебя вчера обидел, - сказал мужик. – Вчера за мной наблюдали, и я не мог вести себя иначе. А сегодня я здесь один. Я почти всегда один в Башне Духов, если не считать тех несчастных, которые в ней заключены.

Тут ко мне окончательно вернулась способность соображать и я спросил:

- Если вам так неприятно служить здесь, то почему вы не уволитесь?

- Мне некуда идти, - ответил тюремщик. – У меня нет родных. Жена умерла. Сын погиб. Я не люблю людей, а здесь тихо и не бывает лишних. Я живу здесь уже десять лет. И не собираюсь менять судьбу.

Говоря всё это, он подвинул мне лепёшки и кашу. Лепёшки на сей раз были не в пример свежее, а каша была сварена в разы лучше, чем в первый раз. А поскольку я оклемался и решил, что мне понадобятся силы, то умял всё.

Тюремщик же снова вышел, приволок ведро с водой и таз и велел, чтобы я встал в таз, после чего начал поливать меня водой из ведра. Само собой, это нельзя было назвать полноценным мытьём, но после этого импровизированного душа мне стало совсем хорошо.

- Ну, вот, - хмыкнул тюремщик, - и помирать передумал. Сейчас я ещё чистой воды принесу, чтоб ты от жажды не мучился, - и выплеснул тазик в окошко. Снизу донёсся возмущённый вопль, но тюремщик только усмехнулся и вышел. И не обманул – принёс воды, целый большой кувшин.

- Почему вы мне помогаете? – тихо спросил я.

- Сын у меня… погиб, - сказал тюремщик, помрачнел лицом и вышел. А я подумал, что с гибелью его сына явно что-то нечисто. Но тут мои виски прошило словно иглой, и я услышал отчаянный, хоть и очень далёкий, мысленный призыв:

«Холодочек! Ты меня слышишь?»

========== Глава 33. Башня Духов. Опальный принц ==========

Мои виски прошило, словно иглой, и я услышал отчаянный, хоть и очень далёкий, мысленный призыв:

«Холодочек! Ты меня слышишь?»

Как бы ни было больно, я обрадовался:

«Антошка! Антошка! Вы в порядке?»

«Дааа, - отозвался Антошка, - нас в аккурат неподалёку от владений Мит-каля выкинуло. Сейчас вот сидим и думаем, что делать-то? А тебя… Тебя вообще не дозваться было. Я уже подумал, что ты… Что тебя…»

Я даже на расстоянии почувствовал, что Антошка чуть не плачет, и сам едва не начал сырость разводить. Но тут же опомнился. Антошка не должен знать о том, что поганец Кай-сур хочет запереть меня в своём гареме, он непременно кинется выручать, и тогда уж точно погибнет. Я этого не хочу, значит… Значит, придётся врать.

«Всё в порядке со мной, - как можно более бодро ответил я. – Просто я сижу в Башне Духов, а тут сильные охранные заклятья. Потому ты и не мог меня дозваться».

«Аааа… - мысленно всхлипнул Антошка, - Холодочек, они тебя бьют? Издеваются?»

«Нет-нет. Просто заточили до лучших времён. Гражданская война началась, или ты не в курсе?»

«Знаю, - ответил Антошка. – Правитель громит Орден Аш-Асинов, Жрецы Солнечных Богинь приняли его сторону, народ Аш-Асинов не поддерживает – они тут всех достали до печёнок. Так что, я думаю, победа Правителя не за горами…»

«Вот-вот, - бодренько соврал я, - так что со мной им сейчас возиться некогда. Ты не волнуйся за меня, отправляйтесь спокойно к Наароджи за третьей частью Талисмана, а там и меня сможете выручить. И всё будет в порядке».

«Да ты что? - возмутился Антошка. – Чтоб я тебя бросил? Ни за что! Мы тебя выручим! Непременно!»

«Выручите, когда у вас будет Талисман, - отрезал я. – Хочешь тоже в Башне оказаться? Тогда этот мир точно погибнет, и Чоуроджи вместе с ним. Ты такое на себя возьмёшь?»

«Нас никто не спрашивал, рвёмся ли мы в спасители мира! – огрызнулся Антошка. – Ты мне дороже всего – и этого мира, и нашего, да и всего Мироздания в придачу!»

«А ты не забыл, что мы вообще-то умерли? – спросил я. – И если Талисман не будет собран, то погибнет бесповоротно не только этот мир, но и мы с тобой? А лично я ещё хочу пожить, и желательно в твоей компании. Так что передай Мит-калю, что нужно идти к Наароджи за Циферблатом, а уже потом выручать меня».

«А если…» - отчаянно вырвалось у Антошки.

«Никаких если. В этой Башне мне ничто не угрожает. Посижу, поскучаю, а там, глядишь, и вы подоспеете. И не пугайся, если я вдруг не смогу тебе ответить – здесь сильные охранные заклятья, отзовусь, как смогу. Понял?»

«Понял…» - отозвался Антошка горестно.

«Всё, больше не могу общаться. Голова от заклятий как котёл гудит, - сказал я чистую правду. - Я люблю тебя, Антош… Прошу тебя, сделай, как я сказал. Покажитесь в столице только с Талисманом – только тогда вы сможете победить Правителя. Всё, люблю тебя…»