Я вспыхнула как этот несчастный ночник и занесла руку, чтобы… И я это сделала и отскочила к противоположной стене, хотя прекрасно понимала, что для парижского вампира моя пощёчина ничего не значила. Если бы он хотел, то перехватил мою руку раньше даже, чем моя мысль дошла бы до моей ладони, и тем более мог бы ответить до того, как я соскочила с кровати. Ладонь ныла так сильно, будто я со всей дури ударила рукой по гранитной столешнице.

— Вы уже высказали своё мнение обо мне, — процедила я сквозь зубы, потому как боялась, что если разожму губы, зубы застучат от страха. — Хватит повторять! Вы не имеете права меня оскорблять.

Граф улыбнулся и растянул на французский манер слова:

— А мне понравилось… И если ты захочешь ещё раз погладить меня, я не буду против…

— Простите. Я ещё никому не давала пощёчины.

— Тебе понравилось?

В ответ я подула на руку. Граф пальцем поманил меня к себе, и я покорно вернулась на свою подушку, спрятав зудящую руку под одеяло.

— Браво, Катья! А то я заскучал от покорной девочки… Впрочем, ты действительно покорна мне. Ты теперь поняла, что не в состоянии отличить мои желания от своих? — спросил граф, ложась рядом.

Я вопросительно взглянула на него.

— Неужели ты подумала, что я позволю тебе ударить себя? — убийственная кошачья улыбка стала продолжением фразы. — Если это не так, то как верить данному тобой обещанию не вести себя на равных с вампиром? Не хлопай ресницами! Да, я хочу сказать, что только что заставил тебя поднять на себя руку. А вот импульс бегства был уже твой. Всё-таки ты начала задумываться о причинно-следственных связях.

— Зачем вы это со мной делаете? — задрожала я ещё сильнее. — Неужели вам мало бассейна!

— Ты сама попросила меня научить тебя ставить блок, — улыбнулся граф, или же не переставал улыбаться всё то время, пока я не решалась взглянуть ему в лицо, боясь увидеть во рту клыки. — Но прежде ты должна научиться понимать, какие желания исходят от тебя, а какие извне.

— Но я не могу этого сделать.

— Сможешь, если будешь думать о последствиях. Тогда ты заблокируешь то, что тебе невыгодно.

— Как я могу подумать о последствиях, когда даже не успела заметить, как подняла руку?

— У нас есть целая неделя, чтобы научить тебя этому.

— Почему неделя?

— Потому что через семь дней я уеду.

— Так быстро?

— А ты будешь скучать?

— Причём тут я? Вы же к сыну приехали, а он…

— На этот раз он благополучно выкарабкался без моей помощи. И я боюсь испортить ему отношения с Клифом. Пусть я не одобряю его выбор, но не имею права мешать. И судить, ведь я ему не отец, сколько бы не пытался им стать. Мы слишком разные, слишком… Катья, какая тебе разница, чей это дневник?

Я аж вздрогнула, но вскочить с подушки на этот раз не смогла, придавленная невидимой рукой вампирской воли.

— Просто любопытно. Что в нём такого, что Лоран не мог просто ответить на мой вопрос, а сделал из него тайну за семью печатями, намекнув, что мне тоже стоит завести дневник…

И тут я осеклась, и наверное, мои глаза расширились от страшной догадки, но я принялась гнать подобные ужасы из головы, лепеча, будто дитя:

— Я, кажется, догадалась… Это письма Рене к Эстель, которые не…

— Ты же сама видела, что это тетрадь, а не подшивка писем… К тому же, он не особо любит вспоминать о своём настоящем отце… Я не должен был открывать ему тайну рождения. Или хотя бы не приглашать в мастерскую, когда там был Рене. Мы вместе после смерти Эдгара отливали скульптуры для аукциона.

— Вы сами? Зачем? — задавала я вопросы, продолжая бороться с ужасной догадкой.

— Просто так, мне хотелось… Не знаю… Наверное, пытался помочь себе забыть, как помог Эдгару уснуть вечным сном… Мне казалось, что эти скульптуры дышат. Лоран уверял, что ничего не почувствует к отцу, но его охватило безумное желание убить Рене… Я вытолкал его в ночь, а потом к утру… Впрочем, я же сказал, что это не моя тайна. Дневник писала женщина, это всё, что я тебе скажу.

Я вновь задрожала, уверенная, что тот смеётся надо мной.

— Она не была его служанкой. Она была… Впрочем, спроси у Лорана сама… Он же сказал, что у вас будет время поговорить про его аллергию…

— Он любил её, да? — не унималась я, чувствуя, как сердце стучит под самым подбородком. — Поэтому сейчас увлекается только мальчиками…

— Катья, это называется перемывать кости. Это невоспитанно. Да и откуда я могу знать, что и к кому он чувствует. Вот, например, к Клифу…

— Да ничего он к нему не чувствует! — выпалила я, и тут же почувствовала на щеке ледяной палец графа, которым он подобрал с моих ресниц слезу.

— Не надо питать иллюзий на свой счёт, мадемуазель. Самообман никого до добра не доводил.

Его рука исчезла так же быстро, как появилась.

— Но вы ведь так же считаете! — процедила я сквозь стиснутые зубы.

— Я ничего такого не говорил. Не приписывай мне своих мыслей. Я могу говорить лишь за себя. Я никого не люблю, но допускаю возможность любви со стороны другого вампира.

— Вы же сказали, что забыли, как оно — любить… Может, и любите да не знаете…

— Ох, Катья, Катья… Когда был человеком, я точно любил. Во всяком случае, я так думал или пытался оправдать этим словом похоть. Тогда я не знал ещё, что можно действительно не любить, — усмехнулся граф. — Однако точно могу сказать, что вампиром я так и не смог никого полюбить. В возлюбленной главное — загадка… А какая может быть загадка, когда знаешь всю подноготную и читаешь каждую мысль избранницы!

— А полюбить вампиршу?

— Не романтично…

— А если не читать мысли живой женщины? Сами же говорите, что можно научить ставить блок.

— Пока учишь ставить блок, всё узнаешь, так что… Не судьба мне.

— А хотелось бы?

— Да, хотелось бы. Думаешь, только тебе плохо просыпаться одной?

— Да не так уж мне и плохо.

— Да и я не жалуюсь, — улыбнулся граф. — Так ты со мной говорить будешь?

— О Клифе — нет.

— А почему ты думаешь, что мне больше не о чем тебя спросить? Все, что меня заботит в Клифе, так это вопрос, зачем ты ему была нужна. Но на него ты ответить не можешь, потому что твой ответ лишь умиляет меня…

Я, наверное, покраснела и ещё сильнее натянула на нос простыню.

— Я задам тебе последний вопрос про Клифа и больше никогда не заикнусь о нём. Только постарайся ответить на него честно, потому что я всё равно увижу правду в твоей голове, но я предпочитаю слышать её из уст собеседника. Согласилась бы ты стать вампиром, если бы Клиф предложил?

— Нет, — тут же ответила я. — Я с ним рассталась именно из-за того, кто он есть. Меня моя жизнь устраивает, если только…

— А если мы не желаем пропадать из твоей жизни?

— Когда-нибудь я вам надоем. Тогда, надеюсь, Лоран закончит лечение и отпустит меня.

Я закрыла глаза и отвернулась от графа.

— Твоя жизнь ведь так скучна…

— А ваша такая весёлая, что плакать хочется, — отозвалась я, чувствую холод его взгляда между лопаток. — Можно мне уйти к себе? Я хочу спать. Вам со мной говорить не имеет смысла, я не такая женщина, чтобы приворожить вампира…

— Позволь уже вампиру это решать.

— Да он решил уже давно.

— Так всё же ты ревнуешь его к Лорану? Ну озвучь ты это для себя наконец!

— Если бы у меня кто-то появился, я бы о нём не думала, а так… Если не желаете отдавать визитку, дайте мне платок. Теперь я хочу взять его насовсем.

Платок тут же оказался у меня в руке, и я, перевернувшись обратно на спину, приложила его к носу, но приятной слабости не почувствовала: должно быть, граф продолжал держать мою голову в плену. Наверное, разговора никакого между нами и не было. Ему понадобилось подержать меня подле себя какое-то время, чтобы выудить нужную информацию. Похоже, Клифа ждёт не очень приятная неделя. Но мне его абсолютно не жаль. Теперь я точно знаю, что Клиф не понравился бы мне, бейся в его груди сердце… Убери он вампирские чары, после аварии я бы с ним больше не встретилась.