— Неправда! Не хочу. Это вы желаете мне о ней поведать, — поразилась я собственному упрямству.

— Хорошо. Это я желаю, чтобы ты шла вперёд и слушала. Идём, Катья.

Я сделала один шаг, другой, и поступь моя утратила скованность. Я двигалась вперёд непроизвольно, словно стояла на бегущей дорожке в аэропорту.

— Фотография была сделана перед свадьбой, только ещё не с Рене. Брак оказался недолгим. Её муж погиб, сражаясь на стороне конфедератов за месяц до рождения дочери. Эстель с матерью, сестрой и младенцем, спасаясь от ужасов войны, ухала к родственникам в Париж. Рене сразу увлёкся кузиной, но не смел сделать предложение вдове. Не в силах сопротивляться любви, он уговорил второго брата проводить родственников обратно в Америку с мыслью открыть в Новом Орлеане бизнес и втереться в доверие к дяде. Он всё подготовил и поспешил к отцу в Париж, чтобы получить в его банке ссуду и заодно благословение на брак, и там он получил письмо с ужасным известием — его невеста ослепла из-за болезни. Ну и как ты себя ощущаешь? Уже не кажется, что ступаешь в пустоту?

Я замерла, с ужасом поняв, что граф убрал руку, оставив меня на узкой тропе в полнейшей темноте.

— Прошу вас… — взмолилась я, и тут же вновь почувствовала холод мёртвой руки. — Спасибо, Ре…

Я осеклась, вернее вторая рука графа закрыла мне рот.

— Меня зовут Антуан. И если бы ты хоть раз пролистала альбомы, которые есть у Лорана, ты бы поняла, что я совершенно не похож на Рене. Это была всего лишь присказка. Ты веришь в счастливые истории любви? Хотя бы те, о которых рассказывают в книгах?

— Нет, — сухо ответила я. — Я вообще не верю в любовь.

— Ну вот, потому я и не спешил рассказывать эту историю. Постарайся поверить, что мужчина может любить женщину, даже если она старше его, с чужим ребёнком и к тому же слепа… И верь, что другой мужчина может ему завидовать. И даже не один, а целых два. Отец Эстель, как и ты, не верил в бескорыстную любовь Рене, но они всё равно поженились в шестьдесят шестом, когда Эстель лично вымолила у церковнослужителей разрешение на повторный брак. Странно-то как, те, кому велели верить в любовь, долго не соглашались обвенчать влюблённых. С тяжёлым сердцем Рене приняли в семью. Они жили в огромном доме все вместе, чтобы помогать слепой матери растить детей. Эстель родила Рене ещё троих. Тебе вообще всё это интересно?

Я даже не сразу поняла, что это вопрос, так неожиданно граф прервал рассказ.

— Какие цветы ты любишь?

В голосе вампира слышалось раздражение, будто я была плохой слушательницей. Разве прилично перебивать рассказчика? Особенно, когда он не желает делать паузы, чтобы выслушать ответ.

— Розы в твоём нынешнем состоянии опасны. Ими легко разодрать руки, когда перебираешь цветы на ощупь.

— Только не говорите, — моё сердце упало и покатилось со склона. — Только не говорите…

Не в силах закончить фразу, я ухватилась ногтями за ресницы, но бесполезно, я не могла раскрыть глаз.

— Эстель очень любила перебирать цветы на ощупь. Ты же хотела узнать про неё, как можно больше…

Он издевался надо мной. Если бы он и вправду решил ослепить меня, то поменял бы что-то в голове, а не склеивал ресницы. С каждой секундой резь в глазах нарастала. Я из последних сил пыталась поднять веки, но граф не желал прекращать мои мучения. Неужели в нём так сильно садисткое начало? И как Лоран мог отпустить меня с ним… Хотелось плакать, но я не могла доставить графу такое удовольствие. Я сдержала рыдания, даже когда вместо темноты перед глазами поплыло море маков. Не ярких красных, а наших калифорнийских — оранжевых.

— Я не люблю маки! Уберите хотя бы их, прошу вас!

Просила ли я? О нет, в тот момент я кричала и даже слышала эхо в ночном лесу вперемешку со смехом графа. Он вновь схватил меня за руку и потащил в сторону.

— Подними левую ногу и почувствуй под ногами ствол! — Каким же ласковым был его голос. Я не видела лица, но оно явно осталось мёртвой маской. — Хочешь пройтись по бревну без моей помощи?

— Нет! — вновь закричала я, поняв, что уже балансирую на поваленном дереве.

Я помнила, что оно совсем немного нависает над землёй, но падать даже с такой ничтожной высоты не хотелось. Я раскинула руки и пошла вперёд, нащупывая ногой каждый сучок. Постепенно движения обрели лёгкость… Ещё бы, граф управлял мной. Сама я не могла так быстро научиться передвигаться в темноте. Даже дома в полумраке я постоянно натыкалась на углы…

— Эстель довольно быстро выучила расположение мебели в доме, — с прежним смешком произнёс граф прямо над моим ухом, и в тот же миг его холодные руки легли мне на талию. За краткое мгновение нашей близости я успела испугаться, что он меня поцелует. Но нет, граф вернул меня на тропинку и убрал руку, но я сумела вновь завладеть ей. — Эстель была беременна пятым ребёнком, когда Рене отправился в Париж, чтобы повидаться с Эдгаром. Он нашёл его в плачевном состоянии — Эдгар почти ослеп на один глаз — и забрал с собой в Америку. Ваше американское солнышко оказалось для художника хорошим лекарем, во всяком случае это официальная версия исцеления Дега от временной слепоты…

— А неофициальная? — зачем я спросила, ведь и так всё было понятно.

— В обмен он написал для меня портрет Эстель… С маками…

— Лучше расскажите, как вы познакомились? Вы тоже притворялись человеком, как делал со мной Лоран?

— Притворялся? Ты просто не желала видеть, кто перед тобой. А познакомились мы случайно… Улыбаешься? Верно, случайных встреч с вампирами не бывает… Мне захотелось пообщаться с мастером, но больше всего я желал иметь портрет Эстель… — Это больше не был голос графа. Не мог вампир говорить с такой грустью. Я даже забыла про резь в глазах. Вернее, я списала её на выступившие слёзы. — Помню её, как сейчас. Тонкий немного крючковатый нос, зачёсанные в узел волосы. Модные тогда пышные юбки придавали ей полноты. Она не любила тёмных одежд, предпочитая светлые ткани, чаще всего в горошек.

— Она же не видела платья, так какая разница… — заполнила я оставленную для меня паузу.

— Не видела, но помнила… Человеческая память очень цепкая, и от устоявшихся предпочтений избавиться невозможно, ведь так?

— Ваше Сиятельство, вы лишили меня зрения, но разум у меня ещё присутствует, — довольно тихо, но всё же достаточно твердо произнесла я. — Не могли бы вы прекратить говорить со мной намёками? Я знаю, что так и не стала до конца американкой. У меня остались русские привычки, и порой я веду себя, будто не было этих десяти американских лет. И всё же, поверьте, я — это я, и со всеми моими минусами во мне есть много положительного. Что вы знаете о русских, чтобы иметь основание утверждать, что я забыла свою природу? Поверьте, ваши манекенщицы совсем не похожи на нынешних русских. Но и я не та, кем была в пятнадцать лет…

— Мои манекенщицы… — Я вырвала руку, испугавшись злости, прозвучавшей в голосе графа, но он вновь схватил меня и от нежности не осталось и следа, но я не поморщилась, лишь сократила на шаг расстояние между нами, чтобы не было так больно. — Больше слушай моего сына! Он знает обо мне не больше, чем знаешь ты о нём. Он даже не знает, кем была моя мать! Я ни на что тебе не намекаю, мне на тебя плевать. Мне просто скучно, вот и всё… Нет, не всё! Мне противно видеть, кем окружил себя мой сын. Я бы ещё простил ему тебя, ведь он ни черта не смыслит в женщинах. Но это чучело, чьё имя мне даже противно произносить… Он предпочёл ему общение со мной. Да он же просто…

Граф осёкся, не смея при мне выругаться, а иных эпитетов в отношении бедного Клифа у него не было. И вот тут я позабыла страх. Захлестнувшая меня злость просочилась сквозь плотно стиснутые зубы.

— Поверьте, Лоран прекрасно чувствует себя в обществе Клифа. И он лично попросил меня избавить его от вашего общества. Я терплю ваши издевательства, потому что люблю вашего сына, и он любит меня. А вы… Я не знаю, кто вы и почему Лоран называет вас отцом. Вам никогда не стать ему настоящим отцом, потому что вы его не любите. И он не любит вас. И я понимаю, почему…