Я подошла к перилам и тут же отпрянула, увидев низко летящий самолёт, но быстро сообразила, что нахожусь по меньше мере на километровой высоте, а до посадочной полосы аэропорта тут рукой подать, даже залив просматривается. Интересно, где сейчас самолёт с гробом графа дю Сенга? Наверное, уже пролетел полпути из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Встреча неумолимо приближалась, и я не знала, стал ли сарафан мокрым от страха или всё же от невыносимой жары. Рядом пристроился старичок в шортах и широкополой шляпе. Он направил палку на вышки. Неужели я поразилась самолётам в голос! Верный признак того, что я реально начинаю сходить с ума.

— Это маяки, — пояснял старик. — В тысяча девятьсот сорок шестом году здесь разбился военный самолёт, и оба лётчика погибли. Скорее всего из-за шторма и большого апрельского тумана они не заметили сигнал. Два года назад я написал о них статью, и вот, — он протянул свежий номер парковой газеты, — сейчас мы напечатали письмо от девяносточетырехлетней сестры одного из лётчиков. Представляешь, школьная приятельница отвезла ей нашу газету в Мэриленд. Та растрогалась до слёз, так ей стало приятно, что заговорили про её брата, о котором помнит лишь горсточка родственников да пара друзей, и если она раньше не хотела ступать на землю, где погиб брат, то теперь точно приедет в Калифорнию.

Я традиционно улыбнулась и, чтобы вежливо отделаться от старичка, уставилась в телескоп, сжав в руке газету с чисто американской слезливой историей. Можно скептически улыбнуться, а можно вспомнить слова Тютчева — «нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся» — иногда оно действительно может быть сказано или написано кстати. Возможно, мой рассказ не пишется, потому что его прочтение ничего не даст людям. Легенда давно рассказана другими, да и мне самой пора перестать искать Тростниковую вершину! Я распрощалась с Клифом той ночью. Его больше не существует, как никогда не существовало того койота и того орла. Глупо взывать к несуществующему духу: небо в круге телескопа оставалось пустым. Ни один орёл не спустился с высоты, чтобы указать мне священную вершину. Клиф тоже её не знал. Он врал, как врал мне все эти годы.

От напряжения или жары начала кружиться голова, и я еле доковыляла до двери в музей, но внутри ноги окончательно перестали слушаться, и я привалилась к стенду, но тут же отпрыгнула. Сердце бешено заколотилось, а спина покрылась испариной — меня буравило взглядом будто живое чучело птицы. Казалось, орёл сейчас расправит крылья и взлетит в синюю высь, чтобы отыскать своего друга койота. Бредовая легенда, право слово… Ну какая дружба может быть между орлом и почти что волком, когда они гонятся за одним зайцем? Интересно, хоть какие-то хищники делят добычу по-честному или всегда бьются за неё до последнего? Мысли будто заключили договор с чёртовой пятницей, чтобы окончательно доконать мой разум. Здравый смысл давно уже испарился из головы на ужасном калифорнийском солнце.

Я принялась обмахиваться газетой и зацепилась взглядом за объявление о сборе средств в поддержку вымирающих койотов. Ну вот, и для чего вы с орлом, спрашивается, создавали человека… Я сначала хотела бросить газету в урну, а потом всё же, как могла, расправила и положила обратно на стенд. Вдруг для кого-то письмо той старушки послужит хорошим лекарством от скептицизма. А я давно нашла для себя иное снадобье — прогулку на свежем воздухе, хотя нынешнее расплавленное марево только обжигало грудь, не принося никакого наслаждения. Склоны гор расчертили борозды для внедорожных гонок, и от мыслей о Клифе стало ещё грустнее. Вампир, даже в шутку соревнующийся с людьми, выглядит глупо. Похоже, Клиф забыл, что умер… Хотя, если бы он действительно был жив и был со мной, я бы ничего больше и не смела желать… Глаза защипало от слёз, и я прокляла своё несостоявшееся прощание. Я везде способна отыскать намёки на Клифа. Как же глубоко он всадил в моё сердце клыки. Его яд парализовал все мои мысли, но возможно именно принесённая им визитка станет желанным противоядием. Оставалось только доставить французский гроб по назначению.

С понурой головой я побрела на стоянку. Откуда ни возьмись, на маленькой тропке, между «дьявольскими» кустами, появился койот. Он глядел по-собачьи грустными глазами, словно вышел ко мне, чтобы подтвердить легенду. Серо-рыжий, на тощих ногах, с облезлым хвостом, точко дворняга. Я стояла, не двигаясь, без страха следя за его приближением. Койот потёрся о мою голую ногу, и я машинально потянулась за телефоном. Бывший властитель местных земель навострил уши, но не испугался и позволил себя сфотографировать, но потом, поняв, что кормить не будут, обиженно дал дёру. Кормить его, конечно, нельзя, как и всех других представителей дикой природы, но люди явно нарушают запреты, и мне тоже стало жаль отпускать бедолагу ни с чем, будто я разбила его мечту.

Я сама проголодалась. Если поторопиться, можно успеть пообедать в аэропорту до принятия особо важного груза. И вообще медлить нельзя, ещё не известно, сколько я буду воевать с нескончаемым серпантином и незадачливыми велосипедистами. К тому же, мне стало страшно встретить в парке ещё знак и из-за пятницы неверно истолковать его.

Самолёт авиакомпании «Эр Франс» прилетел вовремя, то я не торопилась допивать колу. Пройдёт не мало времени, пока его разгрузят.

— Мои соболезнования.

Непроницаемое лицо офицера и заученная фраза, сказанная так театрально, должны были вызывать на глазах родственников слёзы. Я же с трудом удержалась от улыбки и судорожно подтянула к коленям сарафан, в котором успела продрогнуть в кондиционируемом здании аэропорта. В носу неприятно защипало, и я предусмотрительно зажала ноздри пальцами, чтобы не чихнуть, и перестала вообще что-либо слышать.

— Нет, у меня не заказан катафалк, — ответила я после второй попытки офицера достучаться до меня. — Сейчас пригоню машину.

Я пробежала огромный зал, виляя между людьми и чемоданами, будто в меня стреляли. В лифте я стала судорожно отыскивать ключи, которые вертела в руках весь обед, но натыкалась лишь на письмо. Меня охватила паника — если сейчас придётся вызывать представителя компании, чтобы открыть машину, уже наступит вечер, а граф так и останется запертым в гробу, а на что способен голодный бодрствующий вампир в ящике, не хотелось и думать. Я выбежала из лифта первой, продолжая на бегу копаться в рюкзаке, уже не надеясь на удачу, и даже почувствовала на глазах слёзы, когда наконец нащупала ключи, застрявшие в сложенном письме. Машинально поднеся к носу конверт, я вдруг узнала аромат. Так пахло в спальне Лорана, куда я заглядывала крайне редко. Горьковатый аромат щекотнул ноздри, и в этот раз я не сдержалась и чихнула.

Следовало поторопиться, но как назло прямо за мной припарковался индус и сейчас безуспешно пытался впихнуть в багажник десять чемоданов. Я так и не избавилась в Калифорнии от привитой мне в Сиэтле политкорректности, но через пять минут была готова нагло попросить индусов хотя бы сдвинуть поклажу в сторону. Вцепившись в руль, я громко ругалась по-французски, чтобы спустить пар. Лоран стойко игнорировал мои просьбы освежить в памяти французский, зато научил мастерски ругаться. Я никогда не видела его ругающимся с людьми, но порой он извергал ругательства, глядя на нотный лист. Он был странным, но я и никогда не пыталась понять его тонкую натуру. Если в тот момент я появлялась в гостиной, Лоран тихо говорил — Ta gueule! — хотя я даже в мыслях ни о чём его не спрашивала. В устах вампира французский сленг приобретал страшное значение, ведь милое на вид чудовище могло легко перегрызть глотку.

Я нацепила на нос солнцезащитные очки и настроила допотомный кондиционер, чтобы охладить салон не только для себя, но и для старого графа, хотя не имела ни малейшего понятия о том, как вампиры переносят жару. Меня же бросало в жар не столько от погоды, сколько из-за нервного напряжения. Подрулив к дальнему выходу из здания аэропорта, я трясущейся ногой вдавила парковочный тормоз. Груз уже ждал меня. Я открыла багажник и отошла в сторону. Каких трудов и нецензурных выражений стоил мне утренний съём правого кресла второго ряда! Я три раза прокрутила ютюбовский ролик, чтобы понять, что же делаю не так, и сейчас надеялась на помощь Лорана в установке кресла обратно. И на воспитание графа, который не отчитает сына за помощь служанке.