Опера выставили Боцману коньяк, но чуть обиделись, потому что так и не поверили, что тот хлопчика не знал…

Что касается Лаптева и Петрова-Водкина, то они, в принципе, были рождены гениальными карманными ворами, но где-то с какими-то хромосомами произошел маленький сбой, и они стали «тихарями», то есть операми по «карманной тяге». Эти могли часами, днями, неделями, месяцами и тысячелетиями ходить за жульем в общественном транспорте и вдвоем брать по шесть гастролеров, к тому же вооруженных. Что им было за это надо? Да ничего особенного: «беломор», глоток пива на бегу и уважение.

Начальство боялось спугнуть их задор некорректной фразой, зная, что если надо достать что-то из под земли, то этих можно только попросить, а потом еще придется терпеливо выслушивать:

— Да в гробу мы это видали! Народу — Змею Горынычу не сожрать, а как топтать улицу — так некому!

А потом они пойдут туда — не знаю, куда — и приволокут-таки то не знаю что. И демонстративно напьются дешевым портвейном.

Уникальность Птицы заключалась в том, что он не имел воображения — начисто. Птица ничего не умел считать, даже на ход вперед. В этом-то вся фишка и заключалась. Как-то ему донесли, что в одной хате собралась вооруженная банда — прямо, как в фильме про 20-е годы. Он поперся в эту хату один. Так один и вошел. Разбил голову первому рукояткой от «ПээМа». Прострелил потолок в восьми местах. Перезарядил пистолет. Закурил. И рассказал присутствовавшим историю:

— Когда мне было восемь лет, я подобрал щенка на улице и принес домой. Батя говорит: «Ты решил — ты и гуляй, и корми — ни рубля не дам!» Я — в слезы. Он кричит: «Тогда иди и утопи — пусть на всю жизнь урок будет!» Я утопил. Вот. И как вы думаете: перехуярю я вас тут всех или совесть не даст?

И, что характерно, вся банда (действительно хорошо вооруженная) сдалась, не пикнув.

Женю Родина бог создал для поисков маньяков. Работал он по «сериям сексуалов». Ловил. Когда в городе начиналась очередная «серия», его глаза выпучивались, и он переставал реагировать даже на сильный шум вокруг. Его начальство говорило, что маньяка может поймать только маньяк. Когда Женя все-таки ловил урода и закреплялся на одном эпизоде, то он недели проводил с ним в следственных кабинетах.

— Ну что, расколол? — спрашивали у Родина, а он отвечал:

— А я его колоть и не собираюсь.

— А что же ты с ним шесть часов делал?

— Разговаривал о фильмах, о чемпионате страны по футболу, о его классной руководительнице…

— Зачем?

— А с ним за последние двадцать лет никто по-человечески не разговаривал. Он через две недели все расскажет сам…

Вот такой был у Жени метод.

Ваня Кружилин хоть и был самым молодым в этой компании, но все же попал в нее не случайно. Он совсем недавно потряс всех своим внезапно открывшимся «божьим даром». Оказалось, что несостоявшийся дирижер Кружилин чувствует, как бы это сказать, мелодию, слышит (не видит, а слышит) почерк преступления. На убое жены капитана модного парома «Ленинград-Стокгольм» Ваня поводил носом и вдруг заявил Ткачевскому:

— В апреле в Красном Селе завалили торгаша… Так вот — работал один прыщ… Дай-ка папироску.

Ткачевский обалдел:

— А чем это подтверждается?

— Пока — хрен знает… Слышу. Ритм один.

— Да, Кружилин, это, конечно довод…

Пару дней Ваню подкалывали все кому не лень, а потом убийство чудом раскрыли, и все ахнули, потому что на злодее и впрямь оказался еще и красносельский торгаш.

Ну, а про Харламова и говорить не стоит — он просто был незаменим и надежен, как домкрат. Воспитанный во внутренних войсках, он чуть иронично относился к милиции, поскольку сам-то хорошо знал, что такое «подход-отход».

Когда все посмотрели друг на друга, пошептались и поерзали, Богуславский тронул Токарева за плечо:

— Василий, давай!

И Василий Павлович начал рассказывать — четко и внятно, в хронологической последовательности и в деталях все, что накопилось за годы по Невидимке. Причем он сам обращал внимание на слабые места, постоянно оговаривался «предположительно», «вероятно» и «как нам кажется». В заключение он сказал:

— Итак, вкратце вам теперь все известно. Как видите — у нас, в основном, огромный набор косвенных. Но математика не допускает случайных совпадений в таком количестве… Мы знаем друг дружку тесно, всякое бывало и всякое бывало. Все присутствующие проверены. Посему: несмотря на то, что правда на нашей стороне, голосить о наших планах не стоит. Так как, чую я, не все наши шаги могут оказаться законными, мягко говоря. На данный момент — успехов — ноль!!!! Но мы и не брались пока за дело, не верили… я в том числе не верил… что «фашистская нечисть» может напасть. Так что настроение — «когда мы покидали свой родимый край и тихо отступали на Восток…» Но это пока. Я предлагаю распределить роли, вся информация будет стекаться ко мне, но каждый должен знать, что он делает. Птица, что ты в потолок-то смотришь? Птицын встрепенулся:

— Так, Василь Палыч… А я когда-нибудь отказывался? Тем более, в таком деле! Но — хочешь честно? У лошади большая голова, пусть она и думает! А мне вы покажете, где эта тварь дохнет — и все, приплыли тапочки к обрыву! Мне насрать — бомж он или первый секретарь — молиться будет у старшего сержанта морской пехоты…

В кабинете зашелестели смешки. Василий Павлович покрутил головой и крякнул:

— М-да… Ну, с Птицей — все ясно. Никто и не сомневался… Я вот только иногда понять не мог — за что его бабы любят. Очевидно, за пролетарскую стремительность. Ладно — его с цепи спустим в последний момент… Так: дружественный нам 7-й отдел УУР во главе с Богуславским займется анализом — надо поднять все сводки по городу и искать неординарные, глупые, смешные, талантливые и так далее нераскрытые дела. Мы с тобой, — Токарев-старший качнулся в сторону старого друга, — уже обсуждали это, нечего из пустого в порожнее гонять…