- Слизерин, ты предал то, чему мы посвятили нашу жизнь! Тебе не место в Хогвардсе!

- Предал?! Кто бы здесь говорил о предательстве! Магглорожденным не место в Хогвардсе… – Салазар хотел крикнуть, что воспитанных магглами надо тестировать в Гринготтсе, проверяя кровь на наследия прекративших своё существование магических родов, затем соответствующим образом воспитывать, донося до юных волшебников истинные ценности Магического Мира, и только потом допускать до совместного обучения с чистокровными ведьмами и колдунами. Но каскад проклятий, запущенных в него Годриком, не давал возможности произнести речь.

Стычка набирала обороты. Привычные заклинания всё чаще сменялись серьёзными боевыми проклятиями. Вымотавшая души и выстудившая за десятилетия сердца тоска заглушила доводы рассудка и отодвинула на второй план чувство реальности происходящего. Они как будто выплёскивали из себя всю копившуюся годами боль, уже не обращая внимания на то, что наносят друг другу серьёзные раны. Почему? Да потому, что удары, нанесённые противнику, заставляли кровоточить их собственные души. И каждый из них надеялся, что другой, не он, первым прервёт эту самоубийственную пляску со смертью, послав, наконец, то самое, освобождавшее от тяжёлого бремени, именуемого жизнью, заклинание… «Секо», «Гнилостная смерть», «Круациатус»… Всё шло в ход. Стихийная магия, бушующая вокруг них, запечатала вход в Большой зал, не позволяя Магистру Певереллу и Ровене с Хельгой растащить словно сошедших с ума магов.

Натренированные до автоматизма тела словно сами, не требуя сознательного приказа, продолжали сражение, а скрестившиеся взгляды полных гнева, горечи и тоски глаз продолжали безмолвный разговор. С губ впервые за три десятилетия сорвались так и не произнесённые когда-то слова:

- Как же я ненавижу тебя, Гриффиндор!

- Взаимно… Это ты начал всю эту проклятую историю… Я! Любил! Тебя!

- Люби-ил?! Ты изменил мне, женившись на Хельге…

- Нет, это ты предал меня! Твой сын от Ровены старше моего Альберта на полтора месяца!

- Ричард – сын моего брата. У нас с Ровеной никогда ничего не было! Это ты… именно ты уничтожил всё, что нас связывало…

- Что-о?! – ловко уворачивавшийся до этого от проклятий Годрик замер всего лишь на какое-то мгновение, но этого было достаточно, чтобы последнее не отбитое им Режущее заклинание попало ему в грудь, нанеся страшную, разворотившую правую половину грудной клетки рану и откинувшую тело мага к стене.

- НЕ-ЕТ!!! – Салазар, не успевший удержать уже сорвавшееся с палочки проклятие, тотчас же метнулся к залитому кровью телу, в отчаянии шепча Заживляющие и Кровоостанавливающие заклинания. – Годрик… Нет! – Слизерин, едва не надорвавшись, подхватил на руки массивного мага и, наплевав на антиаппарационные чары, переместился в Больничное крыло к мэтру Робину, сменившему на этом посту недавно отошедшую от дел мадам Розалинду. – Мэтр Робин!!! Годрик ранен!

- Мерлин!!! Что случилось?! – колдомедик, разглядев рваную рану на груди Гриффиндора, не сдержал возгласа. – Какое чудовище его так покалечило?! – но, заметив полный тоски и отчаянья взгляд обычно холодно-язвительного Слизерина, тотчас же оставил свои мысли и впечатления в стороне, занявшись делом. Салазар помогал ему всем, чем мог: вливал свою основательно потраченную в бою Силу в раненого, подавал зелья и инструменты, держал метавшееся от боли, вызванной восстановлением повреждённых рёбер и мягких тканей, тело.

В Больничное крыло с палочкой в руках ворвалась Хельга, набросилась на не обращавшего на неё внимание Слизерина, и оттащить её от врага, ранившего её мужа, смогли только совместные усилия Ровены и Магистра Певерелла. Но Зару не было в тот момент никакого дела до воплей разъярённой ведьмы, осуждающих взглядов лучшей подруги и гневных слов Учителя. Осудить сильнее, чем он казнил себя сам, его уже никто не мог. На второй план отошли все обиды и копившееся противостояние последних десятилетий, одиночество и отчаянье, заставлявшее Салазара по ночам кусать до крови губы, тихо воя в подушку, и недавнее желание довести бывшего любовника до того, чтобы тот, озверев, прервал его мучения, оборвав не приносившую радости жизнь. Теперь ради того, чтобы Годрик выжил, он готов был пойти на всё, что угодно.

Борьба за жизнь мага продолжалась почти сутки с переменным успехом, но железный организм Годрика и силы, влитые в него Слизерином, всё же взяли своё: ближе к полуночи рану удалось полностью заживить и восстановить все повреждённые проклятием ткани. Хельгу, всё норовившую оттащить врага от постели мужа, мэтр Робин напоил Снотворным зельем, а вымотанный Салазар, так и не съевший за весь день ни крошки и не сомкнувший глаз, остался у кровати любимого, одарив попытавшегося, было, отправить его отдыхать колдомедика таким взглядом, что понятливый волшебник больше не стал ни о чём просить, отправившись в свою комнату с намереньем выспаться после такого тяжёлого дня.

Рик, измученный перенесённой болью и усталостью, спал, разметавшись по кровати, а сидевший рядом с ним Салазар до боли вглядывался в любимое лицо, в которое, озлобленный обидой и гордостью, не желал смотреть все эти годы. Рука зельевара невесомо коснулась паутины появившихся вокруг глаз морщинок, лёгким прикосновением попыталась разгладить горькие складки возле рта и, наткнувшись на ухоженную рыжеватую бородку, которой не было у прежнего Рика, невольно отдёрнулась прочь. Тридцать лет. Целых три десятилетия. Сердце привычно затопила глухая боль при воспоминании о потерянном сыне, следов которого ни он, ни Годрик так и не смогли обнаружить, как ни старались. А в голове, ни чем уже не сдерживаемые, теснились мысли, которые он гнал от себя все эти годы: «Если бы отец не распускал эти слухи… Если бы Рик им не поверил и не связался с этой французской сукой… Если бы я не опоздал на пять дней и успел поговорить с ним до свадьбы… Если бы не оттолкнул тогда в Лондоне… Если… Если… Если… Как тогда сложилась бы наша жизнь? Учитель говорил мне, что наша ссора была предопределена и являлась лишь вопросом времени. Но я почему-то не верю в это». На какой-то миг перед глазами Салазара, как наяву, предстало видение этого не случившегося будущего: улыбавшийся ему Рик, такой же бородатый, но без этих старивших его складок вокруг рта, и он сам, похожий на себя прежнего – открытого, весёлого человека, смеющийся над проделками внуков… Представшая перед глазами картинка заставила нормандского мага улыбнуться, напрягая привыкшие лишь к презрительным усмешкам мышцы. Да-а, у их с Годриком сына сейчас могли бы уже быть собственные дети. Рука словно сама собой вновь потянулась к лицу любимого, даря осторожную нехитрую ласку, а мысли вернулись к вертевшимся в мозгу картинкам счастливой жизни, которая-могла-бы-быть-но-не-будет-никогда. «А впрочем, почему никогда? Дети выросли. Ровена с Хельгой счастливы в школе, мы с Риком могли бы…» Рождённые усталым сознанием счастливые мысли мгновенно отступили на второй план, стоило только взгляду поймать в стеклянной дверце шкафа человеческое отражение. Гладившая лицо Рика рука мгновенно метнулась к креплениям, выхватывая палочку, а тело развернулось к дверям, готовясь к атаке… В комнате никого не было. Уставший мозг сыграл с ним дурную шутку, заставив увидеть в стекле образ ненавистного отца. Зар, напрягая зрение в рассветном полумраке, вгляделся в отразившую его кошмар поверхность, желая убедиться, что всё это лишь привиделось его вымотанному сознанию и… похолодел. Из «зазеркалья» на него смотрела точная копия Марволо Слизерина: те же стекавшие по плечам волнистые чёрные волосы, тот же овал лица и небольшая щегольская бородка, по нормандской моде, те же тёмные провалы мрачных глаз и ставшее привычной маской холодно-отстранённое выражение лица. Чудовище. Тот самый монстр, которым он так боялся стать, и которым в итоге всё же стал…

- Я не монстр… – Зар и сам не заметил, что шепчет эти слова вслух.

«Да-а?! А кто не далее как вчера едва не отправил на тот свет любимого человека? Кто сделал всё, чтобы его положение при английском дворе пошатнулось? Кто дрался и оскорблял его все эти годы? Что дальше, Cалазар? Ты становишься таким же, как твой отец. В следующий раз… ты убьёшь Рика…» – внутренний голос был полон презрения к нему и абсолютной убеждённости в своей правоте.