Я налетел на него, зазвенела сталь, сверкая в тусклом свете солнца, которого было практически не видно из-за висящего в воздухе порохового дыма. Как назло не было ни единого ветерка, чтобы разогнать его. Обменявшись парой выпадов, мы остановились на секунду и, совершенно неожиданно шотландец спросил у меня:

   - Where do you take this sword?

   - Je ne parle pas l'anglais, - покачал головой я.

   - Зато я говорю по-французски, - ответил шотландский офицер совершенно спокойно, будто в двух шагах от нас солдаты не убивали и не калечили друг друга. - Так откуда у вас этот палаш?

   - Взял в бою, - сказал я, перехватывая оружие поудобней, - под Броценами.

   - Это шотландский меч, - заявил офицер, - и я верну его домой.

   - Попробуйте, - сказал на это я.

   И снова зазвенела сталь.

   Мы обменивались сильными и быстрыми ударами, широкими выпадами и короткими уколами, хотя последние было сложновато проделывать тяжёлыми палашами. К нам старались не приближаться, толи блюли святость дворянского поединка, толи, что более вероятно, не хотели попасть под шальной удар баскетсворда. Бой наш продлился недолго. Пускай шотландец и превосходил меня мастерством фехтования, однако мои гренадеры одержали верх на этом редуте, да и остальных уже подходили мушкетёры и стрелки Ефимова. Однако шотландцы держались до последнего, среди них никто не бросил оружия и не попросил милости. Не смалодушничал и мой противник, он продолжал теснить меня к краю редута, обрушивая мощные удары, от которых рукоять палаша едва не выворачивалась из пальцев. Спасала только корзинчатая гарда, однако ладонь и запястье отчаянно болели. В конце концов, именно бесшабашность шотландского офицера и спасла меня. Он не заметил, что к нему за спину зашёл гренадер и ударил его прикладом мушкета по затылку. Шотландец неловко качнулся вперёд, медленно потянулся левой рукой к затылку, но упал раньше, чем прикоснулся пальцами к ране. Гренадер занёс над ним мушкет, чтобы без пощады добить поверженного врага, однако я успел остановить его.

   - Разоружить и связать, - сказал я. - Надо же и пленных брать, верно?

   - Так точно, - не слишком радостно ответил гренадер, похоже, его совершенно не прельщала перспектива возиться с пленным врагом, пока остальные будут воевать.

   - Поспеши, солдат, - сказал я. - Войны ещё на всех хватит.

   - Есть, - кивнул гренадер и, сняв с оглушённого шотландца пояс и отшвырнув подальше палаш, взвалил его на плечо и понёс в сторону наших позиций.

   Бой на редутах закончился довольно быстро. Подошедшие остальные роты нашего батальона заняли их, перебив шотландцев и бомбардиров. За ними последовали наши артиллеристы, быстро взявшие в обороты британские пушки.

   - Большая часть заряжена, - доложил майору Губанову их командир - пожилой капитан в наспех застёгнутом мундире, как и большинство артиллеристов, он сбрасывал его, когда начиналась канонада. Сейчас у нас под ногами валялось множество синих мундиров: солдатских, унтерских, офицерских; их пинали ногами, чтобы не мешались. - Хотя многие не до конца. Где только картузы с порохом забиты, где уже и ядра на месте, но таких меньше.

   - Разворачивайте их на врага, - приказал майор. - Дадим по британцам залп, а потом вы их подорвёте.

   - Это опасно, - покачал головой капитан артиллерист. - Господин майор, можем и не успеть подорвать.

   - Разворачивайте, я сказал! - рявкнул потерявший терпение Губанов. - Я выделю вам для этого роту солдат в помощь. Остальное, не ваша забота!

   - Я вас предупредил, - пожал плечами бомбардир и, развернувшись к своим принялся командовать: - Разворачивай пушки! Наводи на британцев! Дадим им прикурить!

   - Антоненко, - скомандовал Губанов, - со своими людьми поступаете в распоряжение бомбардиров.

   - Есть, - ответил мой бывший командир и повёл своих солдат к пушкам.

   - Суворов, Острожанин, Зенцов, - обратился к нам майор, - стройте людей. Наша задача защищать редут, пока не подорвут пушки.

   - Есть, - ответили мы, и батальон в усечённом составе вскоре выстроился между пушками и позициями британцев, откуда уже выступали солдаты. Судя по килтам, это снова были шотландцы, а значит, нам придётся тяжко, ведь эти дети северных гор сейчас, наверное, горят жаждой мести за своих павших товарищей.

   - Зарядить мушкеты! - приказал я, когда солдаты заняли свои места. - После залпа сразу готовиться к штыковой!

   - Думаете, они не станут вести перестрелку, - сказа мне Кмит, снова протягивая пистолет.

   - Именно, - сказал я, принимая оружие и вынимая шомпол, - шотландцы всегда были особенно сильны в рукопашной, а теперь, когда они горят жаждой мести, вряд ли станут долго вести огонь по нам. Для этого голова должна быть холодной.

   Грянули пушки, развёрнутые в сторону врага. Через наши головы полетели ядра, врезавшиеся в ряды красномундирной пехоты, оставляя за собой длинные кровавые просеки.

   Шотландцы подходили к нам и, судя по уже примкнутым штыкам, я был прав. Бой будет очень быстрым. Залп, а потом штыковая атака.

   - Stop! - раздалась команда в рядах шотландцев. - Shoulder arms!

   - Целься! - с опережением выкрикиваю я приказ и, когда гренадеры вскидывают к плечу приклады мушкетов: - Огонь!

   Пули проходят по плотным рядам шотландской пехоты. Иные падают, роняя оружие, но остальные дают ответный залп. Треск мушкетных выстрелов, пули с характерным звуком врезаются в тела гренадеров.

   - Go! Go! Go! - кричал офицеры и унтера в рядах британцев. - Beat them! Kill the bastards!

   И шотландцы устремились к нам с мушкетами наперевес. Сталь ударила в сталь. Мои гренадеры уже очень устали и толком не успели даже дух перевести после атаки на редут, но стояли они крепко. Шотландцы навалились на нас всей массой, попытались задавить, смять, растоптать. Но гренадеры стояли, как скала. Я дрался с шотландцами, рубя палашом направо и налево, меня пытались достать штыками или бить прикладами. Тяжёлый клинок легко щепил дерево, оставлял изрядные зарубки на стволах, ломал штыки. Несколько раз схватывался с офицерами, вооружёнными такими же, как мой, палашами, но все они были не чета тому, что командовал охранением редута. Я справился со всеми ими, обменявшись несколькими быстрыми ударами.

   Шотландцы продолжали давить, и линия нашей пехоты гнулась, не смотря на подошедшую роту Антоненки. Мы слишком устали, слишком много было раненых, пошедших в бой, слишком яростно атаковали нас шотландцы. Правая рука онемела от ударов, обрушившихся на мой клинок, ныли мелкие раны, которые я и не помнил, когда получил Бог ты мой, если бомбардиры не подорвут британские пушки, мои гренадеры не сдюжат. Слишком много падает солдат каждую минуту, слишком медленно орудуют они штыками, а горцы будто и не знают усталости, продолжают давить, не считаясь с потерями.

   - Назад! - раздалось, наконец, у нас из-за спин. - Поджигаем фитили!

   - Отступаем! - скомандовал я. - Отходим за габионы! Кмит, Роговцев, держать строй! Не давать строю распасться!

   - Есть! - ответили они.

   И мы пошли назад. Попятились вперёд спиной. Отступать, сдерживая при этом атаки противника, очень нелегко, вдвойне сложно это, когда солдаты твои смертельно устали, и втройне, когда враг твой разъярённые шотландцы, у которых их добыча уходит, буквально, из самых зубов.

   - Бегом за габионы! - закричал командир канониров. - Сейчас пушки рванут!

   - Бегом марш! - командую я, и строй рассыпается, теперь уже не до того, надо полагаться на свои ноги. Вынесут - спасёшься, не успеешь добежать до края редута - покойник. Я видел однажды, как взрывают пушки. После битвы под Броценами наши канониры взрывали повреждённые орудия. Это произвело на меня громадное впечатление. Жуткий грохот и орудие, буквально, разрывает изнутри, во все стороны летят осколки чугуна и бронзы. Даже до нас, стоящих на безопасном расстоянии в полверсты, долетели несколько, упав к самым нашим ногам. Находиться же почти в самом центре подобного взрыва я не хотел совершенно.