Она торопливо проходила мимо великокняжеской свиты обратно в сторону своего вагона – молоденький лейтенант с “Аскольда” в спешке встречи с родителями умудрился забыть не только костыль, но и свой наградной серебряный портсигар – когда внезапно натолкнулась на этот взгляд...
“Сестра милосердия. Она – не из наших. Одна? Никого не встречает? И почему-то муфточка на руках? И этот решительный шаг, прямо к Сергею Александровичу. И к ЕЕ принцу... “Браунинг”!? Ах ты, СУКА!!!”
Она не слышала хлопков пистолетных выстрелов, не чувствовала, как пули входят в тело. Только толчки. В висках гудело и ухало много сильнее. Как сквозь вату издалека – крики и шум... небо покачнулось... и последнее, что врезалось в память: с каким-то сладострастным, первобытным чувством удовлетворения, изо-всех безумных сил, кулак впечатывается прямо между этих ненавистных глаз!..
Все остальное: арест лишившейся чувств террористки; ее собственный путь до операционного стола, сначала на руках Чакробона и Великого князя, зажимавшего ей раны в боку и на плече; шок у всех окружающих, когда пришло известие о том, что в корсет покушавшейся были аккуратно зашиты несколько фунтов взрывчатки, способной уложить на месте человек двадцать вокруг, и что девица-убийца не смогла привести адскую машину в действие лишь по причине шока и обморока, отягченного переломом носа...
Все это Катя узнала спустя четыре дня. Два из которых, она находилась между жизнью и смертью.
Грациозно соскользнув с постели, Верочка на цыпочках подбежала к зашторенному окну, и осторожно выглянув в щелочку между между тюлем и бархатом, на пару секунд замерла, округлив глаза от изумления. После чего эмоционально всплеснула руками и возбужденно затараторила:
- Вась! Васенька. Просыпайся же скорей!
Нет... ну, ты посмотри только! САМ Государь – Регент пожаловал, да не один, а еще и со своими офицерами. Просыпайся, давай! Точно ведь, – по твою душу...
А мы только к Катюше съездить сегодня собрались. И что в такую рань, воскресенье же? Господи, а нам и встретить таких гостей нечем. Что делать-то будем, а Вась?
- Верунчик, не суетись... встаю уже. Который час, кстати?
- На часы-то посмотри, скоро половина девятого...
- Угу... ох, счастье мое, с добрым утом. Солнышко мое рыженькое... – Василий начал выбираться из кровати.
- Не подлизывайся, соня. И хватит на меня пялиться уже! Царь у ворот!
- Во-первых, я тебя люблю. Ни фига он не царь, это – во-вторых. А в-третьих, “двое из ларца” и их бойкие женушки на такие случаи специально мной проинструктированы. Так что Мишаню внизу у дверей никто мариновать не будет, не волнуйся, душенька. Чаю с дорожки – точно предложат, – рассмеялся Василий, потянувшись и запахивая халат, – Я сейчас быстренько облачусь и спущусь к нему, а ты, давай, спокойно приводи себя в порядок и приходи, амазоночка моя.
- Ой, бестыжий, – Верочка кокетливо ойкнула, прикрывая полуобнаженную грудь...
Между тем Василий был вовсе не столь благодушен, как можно было подумать.
“Так... если наш местоблюститель трона прискакал в воскресенье ни свет, ни заря, значит, что-то стряслось занятное. Не было печали.
Мало мне того, что сегодня Веру придется огорчать послезавтрашним отъездом в командировку. На целый месяц почти. А тут, наверняка, еще какая-нибудь новая вводная наклевывается. Это в наше время мотнуться в Лондон “туда и обратно” было делом полутора суток, если со всеми авиационными формальностями, а не спецбортом. Здесь же темпы перемещения тушки в пространстве пока несколько иные”.
То, что Михаил Александрович Романов вернулся с войны другим человеком, в столичном высшем свете осознали достаточно быстро. Вместо излишне самокритичного, страшащегося любых “общественных нагрузок”, доверчивого и шалопаистого добряка, в чем-то удивительно похожего на собственного отца в его юные годы, перед родней и свитскими предстал вполне цельный, возмужавший и уверенный в себе человек, имеющий собственное мнение даже по таким вопросам, которые раньше всегда старался обходить в разговорах стороной.
Мало того, Михаил теперь ни перед кем не “сдавал”, не тушевался, и мнение свое готов был отстаивать в любых спорах и с любыми авторитетами. Причем спокойно и рассудительно, без мешающих логике горячных эмоций. Вот только эти обычные реакции неглупого человека, не раз и не два смотревшего смерти в глаза, для некоторых его прежних знакомых оказалось явным откровением. Но теперь привыкать к необходимости воспринимать младшего брата Императора всерьез приходилось всем. И в первую очередь его многочисленной родне, начиная с матери и дядюшек.
Почувствовав резкие перемены в характере и ментальности теперь уже бывшего Государя Цесаревича, в одной из приватных бесед со своим братом Сергеем, Великий князь Алексей Александрович высказался так:
- Сережа, похоже, что вырос и второй наш мальчик. И что-то мне подсказывает, непоседа Мишкин теперь составит с Ники действительно сильный дуэт. Пожалуй, Володе не стоило так перегибать палку.
- Это был не перегиб, Алексей. А глупость, граничащая с... я не знаю даже, как это назвать!.. Боюсь, что та история ЕЮ теперь не забудется очень долго. Ты понял, конечно, о ком я говорю? – ответствовал экс-генерал-губернатор Первопрестольной.
- Понял. Дело было, действительно прескверное. Это Элла тебе рассказала?
- Алексей, у меня имеется собственная голова с глазами и ушами на плечах, чтобы видеть, слышать, думать и делать выводы. В отличие от некоторых. В конце концов, кто ему виноват, что поддался на уговоры своей вечно недовольной жизнью супруги и взбалмашного Николаши с его “галками”?
Что же до нашего Мишкина, мне лично его позиция во многом, кроме согласия с конституционными игрищами Николая, импонирует. Пусть начинает ворошить это сонное царство. Наши господа генералы до сих пор в Генштабе живут Шипкой и Плевной. Как будто война с Японией не поставила почти по всем направлениям военного дела новых ориентиров. И то, что он предлагает начать реформы сразу с гвардии, меня совершенно не смущает. Как и Щербачева, кстати.
Я откровенно доволен Мишкиным: хорошая драка ему явно пошла на пользу. И правильная компания. Я не знаю, как ты, но я намерен непременно лично познакомиться с этим его новым другом – Василием Балком. По слухам, достойным доверия, офицер этот не просто весьма храбр, но и вообще, человек не ординарный...
- Ну, конечно! Настолько замечательный и одаренный, что с готовностью и рвением кинулся служить в опричниках у Зубатова. Даже хуже, чем в жандармы! И ради этого уйти с флота!? С МОЕГО победоносного флота, ради этой возни в человечьем la merde? А уж какой особнячек ему Мишенька отвалил от братцевых щедрот! Кто другой бы постеснялся такое принять, вообще-то. Глаза бы мои таких молодых, да ранних, не видели, братец. Это сам Мишкин про таланты дружочка своего тебе понарассказывал? А может не его надо послушать, а тех, кто знает про них двоих...
- Что за вздор! Ты же не веришь во всю ту подметную дрянь, которую, например, про меня или про Эллу на каждом углу московские жиды и разные прочие староверы мошнастые полощут? Бога ради не возводи напраслины на молодого офицера, Алексей. А тем паче – еще и на Михаила. Будем считать, что я ничего не слышал.
Не ревнуй и не перегибай, пожалуйста, – подытожил явно неприятный ему момент разговора Сергей Александрович, – Ты же знаешь, что это новое место службы ему предложил Николай, а Мишкин поддержал...
Пойми: это у нас с тобой все было с самого рождения. А ты попробуй, себя на место молодого честолюбивого парня поставь, которому надо делать карьеру. Был ли у него выбор? А про подарки и прочее... что тут такого? Разве, скажешь, не заслужено?
Понятно, что голова пока кружится от успехов. Вполне очевидных всем, кстати. Опять же, намечается партия – красавица, умница. Гнездышко надо семейное вить. И тут как раз презент от Ники и Мишкина подоспел. Как и положено – царский. Вовремя, как яичко ко Христову дню, – рассмеялся Сергей Александрович, – Вот ты, мой дорогой, лично жизнь кому-нибудь из них двоих спас?
