- Все в сборе? Прекрасно. Значит – к делу! Господа, перед выходом из Киля нам
передали свежие газеты. Лично я до «Локаланцайгер» добрался только часа два назад, и
то, лишь благодаря молодчине Мюллеру. И теперь корю себя за лень и нерасторопность.
Кто-нибудь из вас уже прочел последние новости кроме нас двоих?
Нет?! Потрясающе! Кроме умницы Георга, который примчался ко мне с ЭТИМ как
ошпаренный, никто? Просто прелестно…
Да! Так мы с вами далеко можем заплыть, мои дорогие адмиралы. Бернгарда я еще
извиняю. Ясно почему. Но уж вы то, морские волки! – Вильгельм укоризненно покачал
головой, слегка оттопырив нижнюю губу и грозно хмуря брови, - Жаль, что отругать вас
как следует некогда. Хотя и стоило бы…
Ситуация сложилась щекотливая, требующая немедленного решения. Довожу до
вашего сведения, господа, что в России, куда мы так спешим, события разворачиваются
столь стремительно, неожиданно и даже, я не побоюсь этого слова, - непредсказуемо, что
сейчас мне просто затруднительно сказать, а в ту ли мы с вами страну прибудем.
Удивились? Замечательно. А уж как мне пришлось удивиться, после прочтения вот
этого… - Экселенц ткнул пальцем в газетную полосу, - Ну-ка, сначала возьмите все по
экземплярчику, да прочтите передовицу. От первой и до последней буквы. Возможно, вы
после этого меня поправите, и речь там вовсе не идет о том, что царь Николай решил
ввести в его империи Парламент, собственными руками сокрушая основы самодержавия.
И это, - после блистательно выигранной им дальневосточной военной кампании! Надеюсь,
что кто-нибудь из вас сможет объяснить мне логику подобных действий…
На несколько томительно долгих минут в салоне воцарилась почти полная тишина,
нарушаемая только легким поскрипыванием кожи белоснежных лакированных туфель
кайзера, нетерпеливо прохаживающегося по ковру, и приглушенным гулом механизмов в
корабельных низах.
Когда Вильгельм понял, что с содержанием сногсшибательной новости из русской
столицы собравшиеся ознакомились, но высказываться первым никто не спешит, он резко
остановился позади своего кресла, и неожиданно визгливым, высоким голосом, местами
чуть не срываясь на крик, разразился гневно-сумбурной тирадой:
- Так что же, любезные мои адмиралы? Может быть, самое время нам разворачивать
поводья!? Может быть, царь свихнулся, а мы пытаемся делать дела с больным человеком?
– постепенно багровея, кайзер яростно жег присутствующих пылающим взором. Глаза его
налились бешенством, а вздернутые кончики усов мелко подрагивали.
«Интересный оборот! Нам-то, по большому счету, какое дело до того, как русские
собираются реформировать свою систему государственного управления? Одно то, что они
на это все-таки решились, уже замечательно. А если царь Николай заодно покончит и с
66
безответственными великокняжескими синекурами, подмазанными парижскими взятками
под соусом из трюфелей и лобстеров, так нам за это с него нужно будет пылинки сдувать.
Так что, по-моему, сейчас вести речь об отмене визита, как минимум – не логично.
Или Экселенц что-то задумал? - Тирпиц не преминул отметить, как пытливо кайзер
вглядывался в их лица несколько минут назад, - Известно, конечно, как наш Император
относится к парламентским процедурам. Но если уж он вынужден мириться с этим в
Германии, какое ему дело до того, что царь введет у себя законосовещательную Думу?
Да, какие-то мелкие проблемки у нас могут возникнуть в связи с этим. Но все они –
величины микроскопические, не стоящие выеденного яйца на фоне одного только ухода
Витте, и я даже не говорю про наш Договор.
Нет. Тут кроется что-то другое. И, похоже, я начинаю догадываться…»
А Экселенца тем временем понесло. Приняв настороженное молчание собравшихся
за растерянность, что его бесило на уровне рефлексов, или просто не удержавшись от
соблазна в очередной раз поизмываться над своим окружением, что было свойственно его
холеричной натуре эгоцентрика, Вильгельм закусил удила. Голос его яростно грохотал:
- Я пятнадцать лет бьюсь с этими невменяемыми придурками из Рейхстага… Я уже
давно готов разогнать к чертям собачьим это стадо безмозглых, упрямых, тупых ослов… А
эту мерзость, доставшуюся нам в наследство из-под князя Бисмарка, эту никчемную,
порожденную торгашескими интригами бумажонку – Конституцию, спалить в камине. И
если бы не кое-кто, из здесь сидящих, уже сто раз бы так и сделал!
Я, Король Пруссии и германский Император, до сего дня вынужден был просто-
напросто завидовать той свободе рук и решений, которыми обладает самодержец России!
А он… этот!.. Может, у него просто… Nicht alle Tassen im Schrank!14 Я не нахожу других
слов! Он что делает, этот царек несчастный? Может, и в правду не ведает, что творит? Или
это происки кого-то из его семейки и камарильи? Вы только подумайте: взять и самолично
отречься от божественной сути и предназначения самодержавного государя, от полноты
власти и бремени ответственности, дарованных единственно Всевышним!
Разве способен в трезвом рассудке и душевном здравии на такое святотатство
миропомазанный монарх? Если бы я знал это сегодня утром, то вместо вас - военных и
дельцов - загрузил бы мои корабли лучшими психиатрами Рейха! О! Как мне сейчас не
хватает здесь моего славного Гинце, Пауль то должен точно знать, что там у них на самом
деле случилось.
Так что же вы молчите, мои любимые, обожаемые господа адмиралы!? Притаились,
словно жирные караси под корягой? Ну, скажите же мне, что нам теперь делать?
Однако, даже этот пассаж с прямым вопросом в финале, остался гласом вопиющего в
пустыне. Все слишком хорошо знали: если попасть Вильгельму под горячую руку, то «на
раздаче» можно услышать о себе столько занятного, что человеку с совестью и честью
будет трудно смотреть в глаза тем, кто при этом его унижении присутствовал. Причем, как
правило, при унижении вовсе не заслуженном. Случай на «Гогенцоллерне», когда на
хамскую выходку Экселенца, молодой лейтенант ответил ему оскорблением действием,
ничему кайзера не научил. Офицера вынудили застрелиться. Неприятность забылась…
- Ну, какой, скажите мне, может быть парламент в России?! И как нам теперь иметь с
ними дело? – Вильгельм вопрошающе пожал плечами, - Ведь русские записные трепачи-
интеллигенты – это даже не их знаменитое замшелое допетровское боярство. Теперь эти
мерзавцы станут заволынивать в этой своей Думе все и вся! Представляете, какие взятки
придется на каждом шагу платить им нашим промышленникам? За каждую закорючку!
Вместо помощников кузен наплодит толпу голодных, беспринципных кровососов. И все
наши планы пойдут кошке под хвост. Предательство будет караулить нас на каждом шагу!
Генрих15, брат мой, ты согласен с этим?
14 Не все чашки в шкафу. нем. Аналог русского «Не все дома».
15 Генрих Альберт Вильгельм, принц Прусский, родился 14-го августа 1862-го года в Потсдаме.
Младший и единственный из трех братьев германского Императора Вильгельма II, доживший до
совершеннолетия. Сделал блестящую карьеру на военно-морском поприще. Убежденный сторонник
67
Взоры Тирпица и остальных присутствующих обратились в сторону командующего
Кильской базы, чей характерный, гогенцоллерновский профиль четко рисовался в абрисе
иллюминатора на фоне темно-серого неба, словно портрет в круглой раме.
Принц Генрих успел глубокомысленно нахмурить августейший лоб и даже набрать в
легкие побольше воздуха, как вдруг, с другой стороны стола, раздался прерывающийся,
вымученный голос:
- Ваше величество… позвольте…
- Ага! Все-таки наш дорогой Бернгард хочет выступить первым.
- Пожалуйста, позвольте покинуть вас на несколько минут…
