Это произошло совсем недавно в небольшом западногерманском городе.

На кровати, натянув до подбородка едко-лиловое одеяло, лежал поджарый, со впалыми щеками человек. Его холодные, водянисто-зеленые глаза тупо смотрели в потолок. Там, на белой до синевы штукатурке, четко выступал ржавый подтек. Подтек чем-то напоминал голову с очень узким лицом и острым носом…

У окна, прижавшись лбом к стеклу, стояла женщина и пристально смотрела на улицу.- Ее фигуру скрывал свободный, с широкими рукавами, халат. На плечах лежали темные пышные непричесанные волосы. Женщина напряженно смотрела на большой серый дом, около которого стояли двое мужчин и полицейский. Мужчины, размахивая руками, что-то доказывали полицейскому. Тот невозмутимо слушал и молчал.

- Ну?.. - не разжимая губ, выдавил из-под одеяла человек.

- Собираются, - ответила, не оборачиваясь, женщина.

- Ага… - Он опять уставился в потолок.

Прошло несколько минут. От напряжения глаза у лежавшего на кровати подернулись влагой. Он нервно и резко позвал:

- Адель!

Женщина вздрогнула, сжалась и, медленно повернувшись, прошептала:

- Да, Макс…

Человек под одеялом неожиданно мягко улыбнулся и по-детски капризно приказал:

- Да вытри же мне глаза.

На миловидном, но уже немолодом лице Адели вспыхнул румянец. Она стыдливо прижала к груди чуть распахнувшийся халат, торопливо принесла полотенце и осторожно накрыла расслабленное, чем-то виноватое и как будто даже нежное лицо Макса… Но потом, когда сняла полотенце, лицо его было бледно, с брезгливо-злыми глазами. Прошла еще минута. Адель все еще стояла около Макса. Макс, не отрывая глаз от потолка, облизал сухие губы… Адель метнулась к столику, вынула из коробочки сигарету, сама прикурила и сунула в рот Максу. Глубоко затянувшись, Макс выдохнул вместе с клубком дыма:

- Ну что там?..

Адель вернулась к окну и радостно воскликнула:

- Толпа, Макс!.. Настоящая толпа.

- Ага!.. - И Макс громко рассмеялся.

На улице около большого серого дома шумела толпа. Здесь были и женщины с продуктовыми сумками, и рабочие в кепках, в легких не по сезону пальто, и обыватели в кожанках с меховыми воротниками, в калошах, и возбужденные, радостные ребятишки, и - один полицейский.

Человек в кожаной куртке соскребал ножом со стены дома свежую черную краску. Однако огромная свастика плотно впились в стену… Толпа возбужденно гудела:

- Долой фашизм!..

- Наци! Ваши волчьи следы видны снова… Мы не потерпим, слышите, наци!..

- Тихо. Тихо надо. Прошу разойтись, - твердил полицейский. - Разберемся.

Адель оторвалась от окна. Лицо теперь у нее было бледное, испуганное и усталое.

- Они идут сюда, Макс, - прошептала она.

- Ну и что?..

Адель зябко закуталась в халат и вяло опустилась на стул.

Полицейский и двое штатских вошли прямо в спальню.

- Прошу встать и одеться, - сказал полицейский.

Человек под одеялом усмехнулся. Адель рывком сбросила на пол одеяло. Полицейский вздрогнул и переступил с ноги на ногу. Штатские растерянно переглянулись. На кровати лежал безрукий инвалид. Что-то жуткое было в его фигуре, завернутой в безукоризненно чистое белье… Он очень напоминал статую. Бледное, с бескровными губами и холодными глазами лицо, тонкое, как ствол, туловище с обрезанными плечами и длинные жилистые ноги с плоскими ступнями. Человек вдруг закашлял. И туловище заходило, словно на шарнирах, а ступни ног застучали по спинке кровати, как деревянные. Полицейский солидно нагнулся, поднял одеяло и аккуратно Покрыл им безрукое туловище…

Допрос был коротким.

- Как вас зовут?

- Макс Оссе.

- А вас?

- Адель.

- Жена?

- Да.

- Свидетельство о браке?

- Потеряно.

- Когда поженились?

- О, это длинная и забавная история, - усмехнулся безрукий. - Были знакомы, потом любили. Потом война и прочее. Все перемешалось. В сутолоке внезапно потерялись…

- А потом?..

- А потом… - Он бросил на Адель жесткий взгляд. Та опустила голову.-Как видите, она снова со мной. И опять счастливы.

Полицейский подошел к шкафу и распахнул дверцы. Среди костюмов висел голубой мундир с серебристыми погонами.

- Осторожней, не запачкай мой мундир, - предупредил Макс.

Один из штатских прикусил губу. Другой - смотрел в окно, затем, обернувшись, резко спросил:

- Скажите, знаком ли вам Карл Шульц?.. - Помолчав, добавил: - И Антон Штрейтвизер?..

Безрукий передернул обрубками плеч:

- Может быть, и знакомы… Какое это имеет отношение ко мне?

- Они члены «немецкой имперской партии», замешаны в антиконституционных действиях.

- Чепуха, - нахмурился Макс. - Наша партия, в отличие от коммунистов, на легальном положении.

Полицейский, взглянул на штатских, потом, на Макса и, вздохнув, протянул ему бумагу:

- Распишитесь.

Макс высоко поднял ногу с плоской, как доска, ступней.

- Какой прикажете? Правой?- Он поднял ногу и протянул ее в сторону штатских: - А хотите, могу и левой!..

- Извините, - смешался полицейский и растерянно повертел в руках листок бумаги.

- Такие вещи не забывают. В другом случае я бы вас ударил… - стальным голосом отчеканил Макс. - Адель, распишись там, - равнодушно добавил он и отвернулся.

Они ушли…

Макс все еще лежал лицом к стене. Адель нервно вышагивал# по спальне.

- Макс, - наконец осмелилась спросить она. - Они могут арестовать нас?

- Черта с два, - пробурчал Макс. - Это будет полнейшим нарушением демократии Федеративной Республики Германии. Успокойся, детка. Дай мне сигарету.

Адель наклонилась, подавая ему дымящуюся сигарету. Макс сжал зубами сигарету и уткнул ее в шею женщины. Адель дернулась в сторону, на глазах ее блеснули слезы.

- Что, больно? - прищурясь, спросил Макс.- А мне разве не было больно, когда вы, как вонючие крысы, бежали из лагеря?.. Помнишь?

Я тоже помню! Я был не только очевидцем, но и участником тех событий, о которых хочу рассказать. В эти дни, когда в Западной Германии вновь подняли головы недобитые гитлеровцы, когда опять начали они бряцать оружием, мне особенно ярко вспоминаются картины прошлого, и все пережитое встает перед глазами во всех подробностях.

Концлагерь… Узкая, темная, как труба, комната мастерской бытового обслуживания, вся завалена рамами и колесами от старых велосипедов, патефонами, электроплитками, кусками жести, мотками проволоки, фанерой и прочим хламом. На стене - часы. Бесшумно и медленно качается маятник. На столе - радиоприемник. Около него - седенький, щуплый австриец Лемке и русский майор Новодаров. Они напряженно к чему-то прислушиваются. Одежда на них полосатая, с черными номерами и знаками. Головы от лба до затылка прострижены дорожкой.

Лемке смотрит на часы. Стрелки показывают ровно девять.

Мусс опять запаздывает. Это хорошо. Как пала Вена, он ходит, словно пришибленный…

- Да и все они, как волки… Думают об одном: как бы унести ноги, - говорит Новодаров.

С улицы в открытую форточку голос скрипки неожиданно доносит вальс Штрауса «Над прекрасным голубым Дунаем».

Лицо Лемке оживляется:

- Адам подает сигнал!..

Новодаров прикрывает форточку. Лемке осторожно включает радиоприемник, насмешливо качает головой:

- На двенадцатом году каторги я впервые «удостоен такой высокой чести» - ремонтировать приемник самому коменданту герру штурмбанфюреру Штофхену…