– Да. Согласен.
– Мне кажется, это просто отличная идея. Очень точная, – подхватил порхающий свеже-зеленый Роджер. – Плюс в основе есть этот мнемоник, который поддерживается слоганом.
– А какой был слоган? – попытался вспомнить Петр.
– «Herz und herz. Двойная уверенность в будущем», – услужливо проложился Ваня.
Герман наблюдал классическую сцену презентации: ASAP в полном составе обрабатывал клиента.
– Сильная сторона идеи еще и в том, что она мультиплицируется, – зацокола скорпиониха Шишунова. – Тема автомобилей и сравнение сердца с мотором – это биг айдиа, большая территория, которая позволит нам создать TTL-коммуникацию как минимум на год…
– Честно говоря… как бы тоже… сравнение немного банальное.
Ясно, что главным в этой паре был блондин. Однако и Петр не выглядел простым бренд-менеджером, подвякивающим начальству. «Скорей всего, совладелец», – подумал Герман.
– А у вас что-то есть? – вдруг обратился к нему главный.
– В принципе, да, но… – засомневался Третьяковский в своем фирменном стиле.
– Мы, правда, этого пока не видели, – бросился на амбразуру Роджер, в ужасе переглянувшись с Сашей Борисовной. – Может быть, стоит вначале сделать внутреннюю презентацию.
– Пусть расскажет, раз уж пришел, – гоготнув по-простому, позволил Сергей.
– Так, ну… честно говоря…
Герман достал скрипт:
– Я лучше просто зачитаю.
Наступила тишина. Та самая тишина, которую так любил старший копирайтер, – тишина внемлющая, словно перепаханное поле, готовое принять любого сеятеля, даже весьма неторопливого.
– Лес, – начал спокойно он. – Вечер. Мы видим взрослого мужчину лет шестидесяти, который продирается через ветки. За спиной у него походный рюкзак с самым необходимым. Вот он ступает на бетонные плиты, между которыми пробивается трава. Это заброшенный аэропорт. За кустом, выросшим прямо в центре пустыря, сверкает что-то белое. Мужчина приближается. Мы видим, что это… корпус космического корабля. Наш герой касается гладкого округлого борта. Дверь поднимается. Он вступает в поток белого излучения, льющийся из тарелки. Механический голос объявляет: «Добро пожаловать на борт. До галактики Herz und herz триста двадцать три года». Дверь за ним закрывается.
Слоган: «Herz und herz. Настало время пожить для вечности».
Корабль взлетает над лесом и исчезает в бесконечном космосе.
Герман положил на стол иллюстрацию-референс.
Он оглядел собравшихся. В большой переговорной повисла пауза. Именно на такой эффект стоило рассчитывать. Им нужно время, чтобы переварить.
– Интересно, – наконец вымолвил Сергей и посмотрел на Петра, – только я не понял, при чем тут космос.
Петр наморщил лоб:
– Там не про космос, а про возраст. Триста лет же, да?
Герман кивнул.
– Все равно как-то… – Сергей оглядел комнату, сверкнув белками, – те были лучше, да?
Петр задумчиво кивнул.
– Дело в том, что, как мы знаем из исследований, наш потребитель, уйдя с работы или передав управление фирмой, к шестидесяти годам хочет чего-то совсем другого, – снова пришла на помощь клиентам Шишунова. – Но вряд ли это может быть связано с какими-то путешествиями в космос.
– Вы-то откуда знаете? – вдруг тихо произнес Герман, впервые в истории агентства возвышая голос свой против Шишуновой. И в тот же миг семь хищных, жаждущих крови голов повернулись в его сторону. – Откуда вы знаете вообще, чего хочет потребитель?
Он устало и едко улыбнулся.
– У нас есть данные исследований, – сухо заметила Шишунова, спалив его взглядом. – Было бы желание, могли бы ознакомиться.
– Какие исследования! – Герман махнул рукой. – Я – ваша аудитория. И я бы улетел отсюда ко всем чертям.
Уже сказав это, он почувствовал, что потерял контроль. Голова закружилось, буйки, державшие его на плаву, закачались, он снова сел на диван. Из какого-то ватного колодца, куда можно было падать и падать, дослушивал остаток диалога.
– Эскейпизм… – голос Роджера.
– Да, скорее эскейпизм, чем призыв к активному образу жизни, о котором мы хотели сказать. – Чешуйчатый шелест Шишуновой.
– Но, с другой стороны, – приятный и мужественный тембр Петра, его обеспокоенные глаза, – мы не знаем трендов. Вспомните Ричарда Брэнсона, он же полетел.
– Да, это может быть довольно инспирэйшнл.
– А разве это не может быть Биг айдией.
– Если дотюнить вордниг и усилить брендинг…
Сергей наконец ударил по столу бархатистой пятерней и откинулся на спинку дивана. Он был похож на большого мягкого быка-производителя.
– Давайте короче. Если хотите, возьмем в тестирование… Одной идеей больше, одной меньше.
– Итак, – произнесла Жульетта, – на фокус-группы пойдут две концепции.
Они уже вставали. Герман ловил реакции зала. Горбун Ваня и гамадрил Миша, никакие после ночного брейн-шторминга, смотрели на него исподлобья, у них-то из трех взяли только одну идею. Жульетта вдруг бросила на старшего копирайтера глубокий, интригующий взгляд. И сама от этого показалась заманчиво сдобной. Бледная немочь всех тускло поблагодарила и вышла бочком. Роджер, прежде чем убежать за клиентом, яростно шепнул: «Так нельзя».
Но его слова не смутили Германа. Он торжествовал. Что ни говори, а маленькая победа: старая гвардия снова на коне.
Последним подошел Дима с поджатым хвостом.
– Отличная идея, – промямлил стажер в надежде, что его попросят вернуться в команду. – Мне очень понравился скрипт. Как тебе приходят такие мысли?
Герман посмотрел на него с жалостью и тихо произнес бескровными губами:
– Откровение, сынок.
В 13:45 того же чудесного дня Третьяковский снова сидел на открытой веранде бара Maxim. Теперь заказ состоял из фаланги краба на гриле с рататуем и соусом терияки, рыбы дорадо с цветной капустой, лимоном, шампиньонами и чесноком, бутылки белого вина Pino Grigio и двойной порции бурбона; все вместе, по предварительным подсчетам, стоимостью не менее пяти тысяч рублей.
Перед ним, как суперприз-пирожное, расположилась на подушках Надя, в легкомысленно топорщившемся снизу желтом платье, из которого торчали голые загорелые ноги, аккуратно защелкнутые на замок голыми загорелыми коленками. Волосы Надя гладко убрала назад и заколола залихватским подсолнухом.
– Ну, что? Как ты? Рассказывай.
Герман сразу понял, кто звонит, несмотря на то что давно удалил ее номер. Видно, цифры еще хранились в благодарной памяти. Она предложила пообедать, потому что «все равно» проезжала мимо.
– У меня по-старому. А у тебя?
Взяла щипчиками и поковыряла сахар:
– Почему на свадьбу не приехал?
– Не помню, занят был…
– Ну, конечно.
Надя закатила глаза и тут же обиженно стрельнула ими в Германа. Она всегда отличалась подвижной мимикой – слишком хотела понравиться.
– Как с мужем?
– Супер, как! Радуемся жизни. Есть такие люди, – лирически наклонив голову, Надя снова занялась колупанием сахара, – которые как бы в сознании перешли на другой уровень по сравнению с остальными.
Герман хлопнул глазами:
– Просветленные, что ли?
– Ну, типа того.
– Ясно.
Почесал в затылке. Уселся поудобнее, расправил складки везде, где только мог. Приехала рассказать о муже?
– Хорошо, что ты позвонила. А то у меня в последнее время… депрессия. И сердце болит. Чуть в лифте сознание не потерял, представляешь?
Оставив сахар, она откинулась, посмотрела на него, как на экспонат:
– Да, выглядишь не очень. ЭКГ сделай.
– Мне было откровение.
– Опять?
– В смысле «опять»?
– У тебя же раньше тоже все время видения были?
– Серьезно?
– Ну да. Постоянно.
Он вздохнул:
– Не помню, чтобы я тебе рассказывал.
