Я третьего дня подрался с одним студентом, он поступил в СА уже после меня. Сначала у нас зашел спор о стачке, потом он меня назвал большевиком и рабочей свиньей. Я рассвирепел, пустил ему красную юшку. Он хотел пырнуть меня ножом. Я полез в карман за маузером. Нас разняли.

Все смотрят друг на друга волком. Один парень, очень молчаливый и насупленный, исчез из казармы; говорят, что ушел к коммунистам. Некоторые наши штурмовики приносят «Шварце фане» Отто Штрассера и журнал Стеннеса[19].

Вчера была выдача денег, и нам выдали только по три марки на неделю. Фон Люкке объяснил, что у нас в кассе нет денег и что Гитлер уже задолжал несколько миллионов марок. Кто это ему, интересно, дал столько денег взаймы? Как я понимаю, это делают банки, а ведь мы с ними боремся.

Леман, который говорит обычно только о жратве и пиве, вдруг начал скандалить:

– Нам не дают монеты, а вожди покупают автомобили.

Фон Люкке налетел на него, но, к моему удивлению, Лемана поддержали многие ребята, и фон Люкке сразу изменил тон:

– Берите пример со Шредера – он настоящий национал-социалист и не будет из-за брюха изменять вождю.

Потом он что-то говорил о германском идеализме и еврейском материализме, но я этого не понял.

Вечером Карл Гроссе рассказывал, что у нас наверху неладно: некоторые вожди, как, например, Фрик, считают, что Гитлер должен был согласиться хотя бы на пост вице-канцлера. Это все же лучше, чем ничего. Может быть, удалось бы получить еще какие-нибудь посты в правительстве и наскрести денег для прокормления СА. Другой вождь, наш главный начальник Рем, называет всех трусами и обещает разгромить половину Берлина со своими СА.

Я думаю, что Рем прав: если бы нас только вывели на улицу, мы набросились бы на всех, как голодные волки. Говорят, что в одном Берлине есть несколько десятков тысяч СА. Но как бы то ни было, я буду исполнять приказания и не изменю Гитлеру. В 1924 году он был разбит, так как его предали. Я пойду с ним. Главное, чтобы все скорее решилось, очень уж трудно ждать. Дросте говорит, что скоро потечет кровь и покатятся головы.

Я спросил Дросте, кем он хочет быть в «третьей империи». Он ответил, что полицейским офицером. А я даже и не думал до сих пор, кем хочу сделаться после нашей революции. На завод мне уже идти не хочется; самое лучшее остаться в СА, например, в качестве начальника штурма. Но все это пустяки. Главное – уничтожить всех врагов германского народа и выполнить нашу программу, тогда все будет в порядке.

В течение последних трех недель я не имел свободной минуты не только для того, чтобы взяться за дневник, но и для того, чтобы собраться с мыслями. Нас почти беспрерывно посылают то на учение, то на демонстрации, то на ночную работу. Я исполняю приказания начальства без колебаний и как будто даже без всяких угрызений совести. Несколько раз мы нападали на коммунистов. Я теперь уже не лезу, как дурак, с кулаками, научился действовать «ногтечисткой». Все это, однако, очень однообразно, и не хочется об этом писать. Начнешь писать, и опять полезут в голову разные неприятные мысли.

На днях мы сошлись в нашей пивной с двумя людьми из СС. У нас были случайно деньги, и мы угощали людей из СС пивом. После трех-четырех кружек мы начали хвастаться нашими подвигами. Охранники возражали, говоря, что все это чепуха, что самые серьезные дела выполняют они. Вот, например, на днях трое их ребят специально ездили в Гамбург и там в трамвае убили одного известного коммуниста. Он сразу свалился, как мешок.

Меня удивило, что эту операцию проделали люди из Берлина, в Гамбурге ведь тоже есть подходящие парни. Один из охранников с продавленным носом и черными зубами объяснил, что приезжему легче удрать. Конечно, если арестуют, то ничего особенного не сделают, но все же посадят, и скандал выйдет немалый. Охранники еще долго хвастались. В конце концов и мы и они здорово напились и по-настоящему подрались. В пивной были и другие из СС. Поднялся крик:

– Наших бьют!

Появилась полиция. Мы перестали драться и начали вместе лупить «зеленых». В общем, было довольно весело.

Несмотря на то, что нас здорово муштруют и нет свободной минуты, многие СА становятся все более недовольны, говорят, что нам дурят голову, что вожди нас предают. Боюсь, что, если вскоре ничего не произойдет, настанет тяжелое время. Я сам чувствую, как начинаю терять веру и мне все делается безразлично. Часто я читаю, что многие люди кончают с собой. Я иногда прикладываю дуло маузера к виску: холодно и страшно. Прерываю запись, так как нас опять куда- то посылают.

Я со стыдом перечитываю то, что писал недавно. Только теперь я вижу, как прав был наш вождь и каким дураком я был, сомневаясь в успехе. С 30 января Адольф Гитлер рейхсканцлер и держит в руках власть. Шлейхера выбросили; все его хитрости и мошенничества не помогли ему. Старый президент не напрасно был военным героем. Он понял, что только мы можем спасти Германию. Теперь скоро начнется «третья империя»…

Произошло все это следующим образом. 29 января вечером была объявлена мобилизация СА, наши парни были разосланы во все концы города собирать штурмовиков. Поздно ночью нам объявили, что теперь решается судьба родины, что изменник фон Шлейхер хотел арестовать президента Гинденбурга, убить Гитлера, Геббельса, Геринга и других наших вождей, объявить военную диктатуру и разогнать штурмовые отряды. Наш Геринг сумел все это пронюхать, и в последнюю минуту Гитлер предупредил Гинденбурга об опасности. Поэтому теперь необходимо мобилизовать СА и СС, чтобы охранять фельдмаршала и нашего вождя. Кроме того, очень возможно, что коммунисты используют суматоху для выполнения своих планов. Тогда мы им зададим трепку.

Кажется, что напряженное ожидание никогда не кончится. Мы сидим в казарме и ждем. Прекратились даже обычные разговоры, только Леман ноет, что сегодня не дали ужинать. Вдруг телефонный звонок из командования берлинской группы СА: Адольф Гитлер – рейхсканцлер. Сейчас начинается демонстрация СА. Мы уже не прячем револьверы в карманы, а надеваем кобуру на пояс сверху, выходим на улицу, соединяемся с другими отрядами и идем маршем по Унтер ден Линден. Еще недавно эта улица была закрыта для демонстраций – теперь она наша. Под музыку мы идем по Вильгельмштрассе, заворачиваем налево, проходим мимо президентского дворца, кричим «ура» Гинденбургу. На балконе – Адольф Гитлер, улица гремит от криков «хайль». Мы проходим с вытянутой правой рукой.

Еще никогда я не чувствовал такой радости. Наконец-то мы победили! Если нам помешают осуществить нашу программу, то тогда покатятся головы. Гитлер еще несколько лет назад предупреждал наших врагов, что мы будем беспощадны и не остановимся ни перед какой расправой. Пусть течет кровь, теперь мы отомстим тем, кто над нами издевался. Я вспоминаю все оскорбления, которым подвергался, когда был простым безработным. После демонстрации мы ходим по улицам, из многих окон нам машут национал-социалистскими флагами. Меня только удивляет, что в рабочих кварталах на нас смотрят с нескрываемой ненавистью. Когда эти люди начнут что-либо соображать?

Вечером мы отпраздновали победу – пропили все деньги, шумели, избили на улице нескольких евреев, разбили несколько витрин в магазинах.

На другой день Геббельс в «Ангриффе» замечательно написал: «Невидимая могущественная рука перевернула грязную кровавую страницу истории. В книге судеб германского народа видны новые, светлые просторы; грифель твердыми и быстрыми линиями пишет: “Гитлер пришел к власти”. Теперь мы хозяева в Берлине, он прежде назывался красным, теперь он стал коричневым. Берлин был прежде столицей Веймарской республики, теперь он будет столицей “третьей империи”».

1 февраля по всему городу было расклеено обращение Гитлера, нашего вождя и рейхсканцлера, к народу. Я выписал отдельные места в свой дневник, так как хочу их запомнить.