Не знаю, как там с прошлыми делами, но сейчас он испортил мне прекрасную возможность. Ничего другого не оставалось, я вышел из-за сарая в тот самый миг, когда удивительно маленькая, измождённая и совершенно седая женщина подхватила на руки златокудрую девочку лет трёх и почти бегом припустилась прочь. Только подол белой льняной рубахи развевался, да пятки сверкали.

- Странно, по голосу она показалась мне моложе. Лугий, ты её хоть разглядел?

Статный воин, стоявший под навесом, лениво потянулся. Я уже видел его прежде, это он рассмеялся, когда Тотила без разговоров выгнал нас, а я обозвал его цвергом. Красивый парень, но я германскую красоту не понимаю: белые ресницы и брови не украшают лицо, лишая его большой доли выразительности.

- А чего в ней разглядывать, Меч? Это Гейст, рабыня, ухитрившаяся родить Рейну красавицу-дочку. Девка не стоит того, чтобы о ней говорить.

Хорошо, почему ты тогда с ней говоришь? И почему ты говоришь со мной, когда все твои соплеменники избегают меня, как чумного?

- Я согласен поговорить о чём-нибудь другом, храбрый Хаген. О чём бы ты хотел? У здешнего корчмаря есть доброе пиво, мы можем выпить его вместе.

Парень снова улыбнулся своей треугольной улыбкой:

- Я буду пить пиво, ты напоишь меня и станешь расспрашивать, а, Меч?

Я развёл руками:

- Совершенно верно. А ты будешь молчать, как истинный германец, преданный вождю и этому… как там вашего урода зовут? Но это не беда, Хаген. Я всё равно напою тебя.

Он громко расхохотался. За что люблю германцев – за непритязательное чувство юмора. Сам пошутит, сам посмеётся. Мой галл кривится, слушая это подобие шутки. Что поделать? Обычно у нас шутит Лугий. Я людей почему-то пугаю, и чувство юмора у меня специфическое. Мне верят лишь в самой крайней нужде. А он может непринуждённо лакать что-нибудь крепкое в любой компании, и ему радостно изливают душу. Я потом добытыми сведениями пользуюсь.

Сейчас дело обстояло иначе. Лугия словно подменили, он и арфу свою не достал ни разу. И на Хагена смотрит волком. На меня, кстати, тоже. Хаген женщину обидел, а я не заступился. В некоторых вопросах Лугий непрошибаемо твёрд.

- Я бы пошёл с тобой пить, - отвечает Хаген. – Но здесь ещё галл – Убийца Вождей. Я его боюсь! – и радостно скалится, ожидая Лугиевой реакции.

Мой друг дёрнулся, воспринимая оскорбление совсем всерьёз. Тоже на него непохоже, он всегда умел срезать дерзкого шуткой. Поймав мой тревожный взгляд, напрягся, потом выдавил с ухмылкой:

- Тебе нечего бояться, Хаген. Ведь ты ещё не вождь. Или ты собираешься стать им?

Теперь напрягся Хаген. Как это у них получается – непринуждённо ходить по чужим мозолям? Безошибочно и нагло.

Гот извлёк из недр своего существа почти нормальную улыбку:

- Я бы рад, но место занято. Ты ведь видел сам.

- Ага, - зевает мой друг. – Видел: сидят на троне полтора и половина.

Ему удалось-таки спровоцировать Хагена – в ответ раздался вполне здоровый и дружелюбный смех. Спасибо, Лугий, никогда в тебе не сомневался!

Потом мы сидели в корчме лысого Теокла и пили горькое пиво. И Хаген рассказывал нам то, что мы так жаждали услышать:

- Нет, Визарий, Тотила не всегда был жрецом. Это случилось в той заварухе, когда погиб прежний вождь, его отец. Тогда слепец надел пояс и сделал громилу Рейна вождём.

Вспоминаю рассказ Эрика:

- Что же, пояс подошёл Тотиле? Я слышал, он немногим впору.

Беловолосый гот досадливо морщится. Честное слово, когда он не улыбается, то выглядит куда приятнее:

- Куда там впору! Тотиле его можно на плечах застёгивать. Он всегда носил его, держа руками вокруг бёдер. Как штаны с разрезанным гашником, представляешь себе такое?

Галл зло смеётся над своей кружкой. Я тоже представил, картина комическая.

- Как же вы слушаетесь это жалкое создание? В нём нет ничего от Богов.

Но Хаген качнул головой:

- Меч, ты не видел его с Поясом Донара. Совсем другой человек. Правду сказать, это он был нашим вождём, не Рейн. Хотя и это тоже противно. Противно и страшно.

- Ты хотел рассказать нам, как он надел Пояс.

Хаген прихлёбывает пиво - дожидается, пока плешивый Теокл, принёсший нам закуску, отойдёт прочь. Ему не хочется, чтобы содержание нашего разговора знали, а грек болтлив.

- Я расскажу, хорошо это помню. Никто не ждал, что тот поход за данью обойдётся так дорого. Лесных жителей звали антами, они не наших кровей, но упрямые и дерутся здорово. Ту деревню нашему вождю отдал Эйнгард, искавший с готами союза. Ты должен об этом знать, Визарий, это твой друг зарезал Эйнгарда.

Вот это новости! Нет, я должен был догадаться – очень уж неласково некоторые тут на Лугия смотрят. Киваю, стараясь быть невозмутимым, не хочется, чтобы галл потом над моей наивностью потешался.

- Об этом сейчас не будем. Ты рассказывал о Тотиле.

- О нём. До того дня никто не считал его за человека. Бывают калеки, которых хочется жалеть. Бывают те, кто внушает уважение. Этот не был ни тем, ни другим. Он родился хилым, но зрячим. Моя мать была повитухой, рассказывала, Йегер - отец Тотилы - хотел размозжить ему голову об косяк. Жаль, что он этого не сделал – жена не дала. Она любила своего первенца. Но вторым родился здоровяк Рейн, и вождь успокоился. Урод старше меня всего на несколько лет. Я помню, как он путался у нас под ногами, а мы отпихивали его – он видел хуже крота и мешал в наших играх. Лет в двенадцать он вовсе ослеп.

Неприятная была история. Что она проясняла в наших поисках?

- Я говорил, что он всегда был жалким. Всегда клянчил, ожидая, чтобы его пожалели. Рейн был ему заступой, он не слишком умён, но у него крепкие кулаки.

Внезапно я замечаю, как побелели скулы Лугия. Он почти не слышит гота, но в лице застыло напряжённое внимание:

- Ты сказал, вам отдали деревню антов?

- Да, вожди договорились миром, и мы не ожидали, что там возьмутся за топоры. Их большак пытался с нами спорить, вспоминал, что деревню взял под свою руку Эйнгард. Нам надоело, и Рейн просто снёс ему голову. Но у них были крепкие мужи. Драка случилась большая. Многим проломили головы, а потом мы хватали девок за косы и веселились от души. Кажется, Йегер тоже этим занимался, наш прежний вождь был охоч до баб. Баба его вилами и проткнула. Пояс Донара всегда носили над головой вождя. Когда его убили, пояс упал на землю. И его подобрал Тотила.

Хаген делает такой большой глоток, что его лицо от усилия багровеет. Воин справляется с пивом, но не с воспоминаниями:

- Он нацепил пояс вокруг бёдер и держал его руками, но это не было смешным. Будь я проклят, если когда-нибудь забуду тот день! Почему та баба не проткнула своими вилами заодно и слепого?

- А что произошло? – спросил я. Лугия явно мучило что-то другое.

- Пояс дал ему силу. Не знаю, что это за сила. Но временами, когда он надевал его, казалось, что Тотила ВИДИТ. Видит скрытое от обычного взгляда. Даже голос его звучал страшно. В тот день он был единственным вождём.

- Почему же он не стал им?

- Ты не знаешь наших обычаев, Меч Истины, хоть и рядишься в наши одежды. Вождём не может быть тот, кто испытал телесный ущерб. Это пристало лишь колдуну. Поэтому вождём выбрали Рейна. Слепца это не обрадовало, он думал, что сумеет обойти обычай. Мёртвые глаза Тотилы зрят потустороннее. Он стал волшебной силой Рейна. А заодно его мозгами.

- Так ваш вождь глуп?

- Как эта плошка. В дружине найдутся воины, которые более достойны этого места.

Я подумал, не говорит ли он о себе.

- А кто такая Гуннхильд?

Он моргнул белёсыми ресницами, удивляясь моей осведомлённости:

- Моя сестра. Почему ты спросил о ней?

- Ты сказал, что она должна подарить Рейну сына. С этим какие-то трудности?

Пусть думает, что Визарий, как Тотила, зрит невидимое. Лугий, кстати, тоже выпучил глаза, но этот от крайнего возмущения. Да, я не кинулся на помощь женщине, увы мне! Тут бы сарматам для начала помочь. А я пока не вижу, как.