Мне казалось, что с тех пор прошла вечность. Для меня самого пробежала и окончилась третья жизнь, нынешняя – четвёртая – так разительно отличалась от тех, прежних, что я не узнавал себя в воспоминаниях. Не хотелось мне сюда возвращаться. Здесь я не был счастлив и сделал несчастными многих людей. Тех, кто оказался под рукой Рейна. Эйнгард был большой сволочью, но он был сволочью цивилизованной.

Нынешние были варварами до самых печёнок. Не знаю, кого ненавижу больше. На роже самого Рейна это было намалёвано яркими красками. Мне он не понравился прочно и сразу: маленькие глазки, засевшие в тени громадных надбровий, как крысы под корягой, челюсти, как жернова, нос, валуном выступающий посреди лица. Грузное тело, бычий загривок. Как есть, герой – наследник Донара-Таргитая-Геракла! И мысль в громадной голове помещалась только одна:

- Почему я должен верить вам, наёмники врагов?

Визарий потом признался мне, что труднее разговаривал только с амазонской царицей Мириной. Если учесть, что Мирина сама была убийцей, это наводит на выводы. Не знаю, сделал ли их Длинный.

- Потому что мы можем найти твою пропажу.

- Для кого ты хочешь её найти? Для орды чумазых степняков? – в разговор вмешался какой-то слепой маломерок, по уши закутанный в волчьи шкуры. Этот сидел рядом с вождём и, видимо, имел на это право.

Визарий ответил уклончиво. Надо будет его спросить, как он намеревается поступить с этим дивом, в самом деле?

- Меня не интересует, кому принадлежит пояс Геракла сегодня. У него был один хозяин, и это было давно. Меня интересует только загадка. Я её разгадаю, а с поясом хозяева поступят, как им вздумается.

Загадка его интересует, как же! Длинный, конечно, умнее всех. Но в подобные дела ввязывается не от большого ума, а потому что ему всех жалко. Но Рейну и его плюгавому советчику об этом знать неоткуда. Да и незачем.

Визарий – само смирение и доброжелательность. Он всегда такой, когда нужно расспросить трудных свидетелей. И глаза добрые-добрые! Только что по головке не гладит. Ага, скорее возьмёт за шиворот и тряхнёт так, что зубы посыплются. Но до этого пока не дошло, хотя я вижу, что ему уже хочется.

- Скажи мне, жрец, какую силу даёт обладателю пояс Донара? Я слышал ваши сказания о Поясе Силы. Что в них правда?

Длинный, однако, разгадал положение слепого коротышки. Интересно, каким образом? Оберегов и жезлов у него не больше, чем у Рейна. Услыхав вопрос Визария, только что зубами не заскрипел:

- Ты не смеешь произносить имя Донара-Громоносца, чужак! Наш бог, подарив нам силу, не велел болтать о ней. Ступайте отсюда прочь, наёмники сарматов!

Вождь удивлённо повёл в его сторону тяжёлой башкой, но ничего не сказал. Ай да слепец! В чём же его власть, если этот боров у него под сапогом?

У меня хороший слух, улавливаю их шёпот:

- Тотила, с ними воля Тиу. А если они найдут?

- Есть способ отыскать его самим…

Мы выходим наружу, воины Рейна расступаются, давая нам дорогу. Они тоже удивлены, но своего колдуна побаиваются больше, чем нас. Я поймал только один враждебный взгляд из задних рядов – не успел увидеть, кто. Чей-то взгляд – совершенно иной – ласково погладил затылок. Я тискал черен меча, любой ловушки ждал. Что это они все смотрят на меня?

Аяна благоразумно смоталась из дружинной хоромины ещё прежде, чем нас выгнали. Ждала нас снаружи, и вид был потрясённый. Ещё бы, её облома ненаглядного обидели – не послушали! Сейчас в зал кинется – хозяевам морды бить.

Не кинулась. Вместо этого при всех взяла Визария за руку, заглянула в лицо. Длинный усмехался загадочно. Ему полегчало, не надо больше политикой заниматься.

- Интересная парочка вождей: йотун и цверг .

Кто-то рядом внятно хмыкнул. Я обернулся. Под навесом стоял белобрысый парень, по германским меркам красивый, но с редкостно мерзкой улыбкой – губки углом. Слова Визария ему понравились, вон как расцвёл. Поймав мой взгляд, он развернулся и ушёл, поигрывая широкими плечами. Привык девкам нравиться, вот что! Однако дружина не слишком любит своих вождей. Скоро тут станет весело.

- Что мы будем делать? – спрашивает Аяна.

Меч Истины продолжает ухмыляться:

- Это погост, значит, есть и харчевня. Оттуда нас никто не выгонит, если деньги заплатим. А деньги у нас есть. Я хочу здесь задержаться – удивительно приветливое место!

Вот таким он был, когда я узнал его. Чужая ненависть делает Визария жёстким и упругим, как дублёная кожа. У него загадочный взгляд, его мысли неуловимы. Неудивительно, что такого его боятся. Я тоже боялся.

- Скажи лучше - ищешь собутыльника! Того громадного Эрика, что заманил нас сюда.

- А что, не помешало бы. Мне нужно кое о чём его порасспросить.

- А именно?

Он кидает мне лукавый взгляд:

- Хочется знать, как это воинство интерпретирует подвиги Геракла. А ты противник выпивки с героями? Хорошо, я всё вылакаю сам.

Да пошёл ты со своими шутками!

…Тогда мне ещё казалось, что можно прожить, испачкавшись в крови, но не коснувшись грязи.

- Не обижать антов, - приказал вождь. – Незачем прибегать к насилию без нужды.

Этим он меня купил. Эйнгард всегда поступал разумно. И очень любил свои решения подробно объяснять. Таким он мне и запомнился: жестоким и величавым, вдохновенно воспевающим силу. Любая иная дружина уже ловила бы девчонок за косы и вздымала кур на пики. Эйнгарду это было не нужно, поэтому мы вели себя гостями. Поход за данью под его началом не превращался в разбой, его руку принимали если не с радостью, то и без отчаянья. Жаль, в тот раз вышло не так. И Боги не пронесли меня мимо этой деревни.

В Эйнгарде не было ничего германского, кроме имени. Кажется, он был римский бастард. Сейчас, когда я пытаюсь вспоминать, он совсем не кажется мне красивым: чёрный, с огромным носом, больше всего походивший на ворона. Особенно когда поглядывал искоса, поводя этим клювом. А когда говорил, рот искажала гримаса – память о давнем ранении. Он пережил много битв.

- Запомни, солдат, никто не должен думать за тебя! Как тебе остаться в живых? Разве это дело полководца? Полководец решает великие задачи, он выигрывает сражения.

Я ничего не спрашивал, он мог говорить за двоих.

- Хочешь сказать: как выигрывать сражения, когда проиграна война? Рим падёт завтра, если он ещё не пал сегодня. Есть ответ, только он не для простых солдат. Ты готов к нему?

Вино не кончалось, красноречие Эйнгарда тоже.

- Сильный сам устанавливает законы. Это особенно важно сейчас, когда иных законов нет. Ты – сам себе герой, полководец и бог. Веди битву так, чтобы не проиграть свою войну.

Угрюмый испанец цедит сквозь зубы:

- В одиночку не выигрывают войны.

Эйнгард пускает взгляд, как стрелу:

- Ты не готов сам быть себе полководцем, Мунд? Тогда доверься мне!

Альви всегда был жизнерадостным:

- Мы доверимся тебе, а ты продашь наши задницы при первой возможности! – и весело скалится. Он молод, но у него гнилые зубы.

Ворон щерится в привычной гримасе, иногда она заменяет ему улыбку:

- Непременно! Почему ты сомневаешься?

Нет, нас он долго не продавал, мы были его любимцами: я, Альви и Мунд. Он пестовал нас, учил, наставлял. Я много раз видел, как Эйнгард приносил друзей в жертву обстоятельствам, но думал, это не коснётся меня. Вернее сказать, у Ворона не было друзей. Он не позволял себе привязываться к кому бы то ни было.

- Привязанность ослабляет, Лугий, запомни это! Зачем тебе друг? Чтобы опереться на него? Ты что – хромой? А если нет, нужны ли тебе костыли?

Мундом он пожертвовал, когда лесное племя потребовало Божьего Суда. Испанец был силён на мечах, но их кузнец на всё решился, бросая вызов. Силища в его теле была немереная. Они с Мундом просто искромсали друг друга. Не помню, как вождь объяснял тамошним ничейный результат поединка. Нам всё равно пришлось уйти. Я впервые жалел. А, может, и к лучшему – не успел к ней привязаться.