Оттепель застала нас врасплох. Срочно коптим говядину. Аяна распоряжается. Мне вручили топор и заставили колоть дрова. Галл тоже колет, скинув рубашку, поигрывая мускулами. Хорош, нет слов. Но поздно, друг мой, поздно!

Томба, следящий за огнём, распрямляется, утирает локтем пот, потом коротко тревожно свистит. Так и есть, во дворе чужой. Квинт Требий, собственной персоной. С хорошим синяком на скуле и смущённой улыбкой на лице.

- Визарий, ты позволишь говорить с тобой?

Меньше всего ожидал его прихода, но это не повод быть неучтивым. Ещё не хватало, чтобы он счёл топор в моих руках знаком угрозы.

- Приветствую тебя, Квинт Требий. Я надеюсь, что ты простил меня за это?

Он трогает свой синяк, в глазах уважение:

- Надеюсь, что и ты простил меня. Всё это выглядело странно, я не знал, и всё же я не хотел причинить тебе вред.

Царапина на боку выглядит внушительнее, чем есть на самом деле. Одним шрамом станет больше, это пустяки. Вот только во взгляде Аяны начинают собираться тучи. Нет, так не пойдёт!

- Ты не причинил мне вреда, благородный Требий.

Он хмурится, приступая к главному:

- Мой брат тоже просит прощения. Он сказал: «Это было в логике героя, Визарий не мог поступить иначе!» И через меня передаёт тебе это, - в его руках свиток, целый, не обгорелый. – Сказал, что ему важно твоё мнение. Ты не откажешься прочесть?

Так и быть, не откажусь. Как только мне разрешат отложить колун. Всё же интересно знать, чем он закончил? Хотя, кажется, я догадываюсь.

Всё в порядке! Ветер сменился на попутный. Плывём! Кажется, есть смысл жить дальше. Во всяком случае, у меня внезапно появилась куча дел.

Для начала дать несколько уроков вооружённой борьбы Квинту Требию. Он очень об этом просил. И намекнул, что есть люди, готовые платить за науку деньги. Ладно, поглядим. В конце концов, мне решать, кого я стану учить.

Дочитать трагедию Мейрхиона. Теперь, когда он передал мне оригинал, это будет совсем нетрудно.

Аяна предлагает подумать о сыне. Ей нравится имя Гаяр. А что, Гай Визарий, - это недурно звучит!

Лугий допел свою эпиталаму , и я нашёл, что в этом мало логики, но есть определённый смысл:

От ярости любви

душа подбитой птицей

в ладони упадёт дыханием мечты.

И будут ждать мечты – позволено ли сбыться,

Заполнив весь простор внезапной пустоты?

Я украду тебя –

парить под облаками.

И многому ещё сумею научить:

Как Солнца пить лучи

разбитыми губами,

и времени поток руками разводить.

========== НЕПОДХОДЯЩЕЕ ОРУЖИЕ ==========

Ошибаться – удел молодых.

Только опыт глаза нам откроет.

А слепым – далеко ль до беды?

Вот и сбиты коленки до крови.

Сожаление – старых удел,

Кто не раз поступился собою,

Кто прожить не сумел, как хотел,

И за ложь расплатился судьбою.

Игры с роком трудны испокон.

Путь вслепую неверен и зыбок.

Бытие выставляем на кон -

Себестоимость наших ошибок.

Претерпеть, отстрадать, пережить…

Вот и сердце бронёю оделось.

И не надо на помощь спешить.

И сменяется мудростью смелость.

Бьёшься вновь в бесконечности дней,

Небесам за бессилье пеняя.

Так зачем ты стоял в стороне,

Наблюдая идущих по краю?

Безоглядная жизнь коротка.

Уберечь эту юность непросто!

В отвращающем жесте рука –

И с души отлетают коросты…

Странное это дело – чего-то ждать. Ожидания опасны, как любое обещание Богов. Впрочем, Боги и обещают-то редко, но мы всё равно чего-то ждём, и расстраиваемся, когда получаем нечто совсем иное. Даже если тебе дали больше, чем рассчитывал. Даже если ты сам себе всё придумал, а твоё ожидание основано лишь на сочетании звуков. Тот, кто слышал «Марк Визарий, мастер меча», видимо, представлял себе покрытого шрамами коренастого легионера с благородной сединой в коротко стриженых волосах. Возможно, у ожидания имелась даже изящная тёмная бородка, как у Квинта Требия. Но оно, абсолютно точно, не имело русых волос до плеч по варварской моде и совершенно варварских штанов. Они совершенно варварские даже по моим меркам, а я в одежде неприхотлив с тех пор, как в первый раз натянул обноски дюжего германца лет двадцать тому назад. Просто всему на свете приходит конец, и деньгам, как всему другому. А в этих условиях штаны продираются словно бы в два раза быстрее. Особенно если в них наставлять неуков во владении оружием.

Моё маленькое племя испытывает временные трудности. Лугий ушёл на заработки, но у Меча Истины работа нервная и оплачивается далеко не всегда. Так что я хватаюсь за любое дело, способное принести монету, но другие штаны себе позволить пока не могу. Аяна каждый вечер латает их и смотрит на меня с презрением. Ну, не получается у меня аккуратнее! И не могу я, как Томба в своём огороде, возиться с учениками в одной набедренной повязке – я же не нубиец, я Марк Визарий, мастер меча. И прохладно, не лето всё-таки.

Удивительно, как наличие приличных штанов сказывается на самомнении. Добротная одежда – вопрос статуса. Ещё недавно я был Меч Истины, всеми уважаемый человек. Штаны, впрочем, и тогда не всегда бывали без заплат, но осанка существенно отличалась. Нынешний я, ради заработка скрипящий пером в таверне – это совершенно иное существо. Оно отличается даже от второго нынешнего меня – учителя вооружённого боя. И уж подавно эти два меня не похожи на свирепого гладиатора, который мог сожрать за косой взгляд, или долговязого неоперившегося юнца, ученика библиотекаря. Много меня.

Впрочем, сколько б меня ни было, ни один из этих образов не соответствовал представлениям о Марке Визарии у пожилого слуги, который вздумал меня разыскивать именно сегодня. И на Марка Визария я мало похож, и на учителя фехтования тоже. Гонять новичка я доверил Квинту Требию – он опытный солдат, и давно уже не нуждается в учителях, но ко мне продолжает ходить и учеников поставляет из чистой дружбы. Я же сижу на бревне и слежу за их поединком. Не по причине особой лени, а из-за досадной уязвимости штанов.

Это ещё что! Какой я был вчера, когда добросовестно составлял письмо для какого-то квадратного офицера. Офицер, кстати, не производил впечатления неграмотного, а письмо его было шедевром умолчания пополам с угрозами:

«Уважаемый Фотий!

Ты не сумел выполнить свои обязательства в отношении моего племянника, о чём я весьма сожалею. Но ещё больше я сожалею о том, что ты удалился, не вернув задаток, полученный за эту работу. Я не принадлежу к добрякам, которые легко прощают. А ты вынудил меня искать людей, способных выполнить моё поручение. Думаю так же поискать тех, кто выполнит и другое моё поручение, касающееся тебя».

И далее в том же духе. Одним словом, не хотел бы я оказаться тем Фотием. У офицера был холодный взгляд, мерцающий меж тяжёлых век. И даже когда его тонкие губы складывались в улыбку, эти глаза ни на миг не теплели. Вчерашний я – скромный писарь в потёртой варварской одежде – под этим взглядом казался даже как-то ниже ростом. Офицер был вдвое шире меня и носил меч на бедре – роскошь, в которой мне отказано богами. И если бы этот медведеподобный воин испытал сожаление по поводу меня, я бы всерьёз задумался, не пора ли исчезнуть из мира самому. Хотя в моём возрасте поздновато учиться смирению.