ДАВИД КОНСТАНТИНОВСКИЙ

ЧЕРТЕЙ НАМ ТОЛЬКО НЕ ХВАТАЛО

Легко, вприпрыжку Ромка пересек проспект Науки и быстро двинулся дальше, к Морскому. Вид у него был тридцатилетнего, а внутри потрескивало, орало, бормотало и пело то, что могло принадлежать также и двадцати-, и пятнадцатилетнему; а может, и попросту беззаботному ребенку. Густые курчавые волосы, чуть рыжеватые, облегали голову плотной шапкой, надежным шлемом, ладно украшавшим его; глаза не то что смотрели, а зыркали и вперед, и влево, и вправо, все и всех держа в поле зрения, дабы безошибочно избрать Ромке занятие на этот солнечный воскресный день; нос чуть изгибался, устремленный вперед, как и весь Ромка, и ноздри шевелились, вбирая запахи травы и перегретой хвои от леса, запахи плавящегося асфальта и бензинового дыма - от улицы, и не такие явственные, но слышимые Ромке запахи табака и духов, исписанных бумаг либо свежих ягод от спешащих по своим делам прохожих. Солнце палило нещадно, отдохнув за зиму, оно теперь не жалело сил. Ромка был в ковбойке с закатанными рукавами, производства барабинской швейной фабрики, и джинсах, которые, напротив, попали в Академгородок издалека и достались Ромке как не подошедшие комуто по размеру. Шагал он твердо, быстро и, как сказано, легко; и тут увидел Оксанку. Она была в красном сарафане и выглядела блестяще: высокая, тоненькая, открытые плечи и спина, дочерна загорелые и чуть с веснушками, и темные распущенные волосы.

Ромка догнал ее, минуту шел следом и любовался, потом поравнялся и коснулся ее руки.

- Оксанка!

- Ромка!

- Ты куда?

- А ты?

- Я просто так.

- А я на променаде.

- Пойдем вместе?

- Конечно!

И они пошли вниз по Морскому. Все глядели на Оксанку, мужчины и женщины, она делала вид, что принимает это как должное,- и вспыхивала, улыбалась, расцветала от каждого взгпяда, вспыхивала,- словно пульсирующее сияние исходило от нее, взгляды достигали ее, проникали в нее, - и внутри Оксанки тотчас будто чтото срабатывало, и что-то загоралось бесшумно и ярко, отвечая на взгляд уже сто- и тысячекратно.

- Оксанка, честно, я тебе не мешаю?

- Нет!

- И не компрометирую тебя?

- Да брось ты!

Оксанка весело рассмеялась, и Ромка рассмеялся тоже.

- Куда ж ты, все-таки, ходила?

- А! Хотела клубники купить на базаре.

- Любишь?

- Очень!

- И где же твоя клубника?

- Потом куплю. Дня через три.

Ромка задумался. Так шли они и шли, под воскресным солнышком; Ромка спросил:

- Дорогая очень?

- Жуть.

- Не расстраивайся, - сказал Ромка.

- Да ну! Потерплю. Скоро будет подешевле. И уж тогда я ее, знаешь...

Тут они встретили Леночку. Она шла прямо на них, спортивная, крепенькая, юная; короткая стрижка, загар и озорная походка, и белая невесомая рубашечка, или как это там называется, и белые в обтяжку брюки, и высокие каблуки. Леночка остановилась и уперла руки в бока:

- Это вы что?

- Гуляем, - сказал Ромка.

- Пойдем с нами! - сказала Оксанка.

И пошли они дальше втроем. С прохожими от Леночки делалось нечто невероятное, словно электричество было разлито в воздухе вокруг Леночки, она шагала озорно и весело в собственном своем электрическом облаке, и видно было, когда встречный научный сотрудник, младший или старший - все равно, соприкасается с этим облаком и вступает в него: сначала удивление, беспокойство на лице и напряженность во всей фигуре научного сотрудника, затем человек замирает, съеживается, останавливается, и тут происходит электрический разряд, искра проскакивает, видимая даже при солнечном свете, человека поражает током, несчастный случай на улице, срочная требуется помощь...

- Ты откуда? - спросила Оксанка.

- Да в аптеку бегала, - ответила Леночка, - лекарство заказала!

Тут они увидели Валентину, она переходила дорогу и махала им рукой; они остановились и подождали.

Она подошла к ним неспешно, как всегда ходила, полная, улыбающаяся Валентина, коса на плече, каждое движение плавное и мягкое, нежное, очень женственное, очень ласковое; и ситцевое платье не облегало ее, а только чуть приобнимало, тоже мягко и ласково, с любовью и нежностью к Валентине.

- Как же это понимать? - спросила Валентина.

- Да так и понимать, - ответила Оксанка.

- Что ж тут непонятного? - сказала Леночка.

- Пойдем, пойдем, - сказал Ромка.

И пошли они дальше вчетвером. Тут прохожим полегче стало, от ровного спокойного излучения, которое исходило от Валентины, оно падало на каждого, кто оказывался рядом, и действие оказывало живительное, как бы частицами излучала она свою женственность и свою ласку и каждого одаривала, каждому доставалось хоть по маленькой корпускуле, и это давало людям чуточку прохлады и отдохновения от жары и не только от нее, но также от многого другого; и всякий, с приближением Валентины, увидев ее, исцелялся от чего-то и вдыхал с облегчением, надеждой и желанием жить дальше.

- Ты по делам или так? - спросила Леночка.

- Ну, - ответила Валентина, - какие у меня дела, нет у меня никаких дел!

Так и шли они все вместе, и улица, весь Морской проспект, ярко была освещена уже не солнцем, - оно, воспользовавшись случаем, поднялось повыше передохнуть, - а Оксанкиным сиянием, прямо залита была этим сиянием, вспыхивавшим раз за разом, словно молния без конца ослепительно блистала, только что гром не гремел, и даже становилось жутковато от бесшумности и бесконечности, неиссякаемости ослепительного этого сияния; и в пульсирующем этом сиянии лежали кругом все вповалку, вся улица была в пострадавших от электрических Леночкиных разрядов, сильнее всех мегаватт мира, - случай массового поражения, мужчины всех возрастов лежали, раскинув беспомощно руки-ноги, а по сторонам валялись как попало портфели, чертежи, перфокарты, а также авоськи и рассыпавшиеся по тротуару помидоры; и вся улица полна была счастливых воскресших людей, оживленных корпускулами ласки, Валентиниными мягкостью и нежностью, и по всему Морскому раздавались радостные вздохи, и люди бежали дальше, осененные надеждой и прохладой, крепко ухватив свои портфели, чертежи, перфокарты и помидоры.

Так дошагали они до угла Дома ученых, и Ромка предложил:

- Зайдем?

И они свернули, и вошли, и просторность и полумрак вестибюля охватили их, как бы приглашая и говоря, что они поступили правильно. Пожилая вахтерша подняла на них глаза и пропустила, ничего сперва не сказав, и они пошли дальше, сопровождаемые ее взглядом.

- Чертей нам только не хватало, - донеслось затем до Ромки сказанное вслед, впрочем, беззлобно; личность он был, как-никак, довольно известная. Ромка виду не подал, что услышал, только в зеркало по пути глянул повнимательнее, все ли в порядке, но все было в порядке, и волосы ровной шапкой закрывали ему голову.

Устроились они уютно за столиком, и молоденький щеголеватый официант тут же подскочил к ним, и произошло веселое и тщательное обсуждение, и вот уже официант бежал к бару, и бежал от бара к ним, и хлопнула пробка, и золотистые пузырьки рванулись со дна одного, и другого, и третьего, и четвертого бокала, наперегонки понеслись к пенящейся белой поверхности, темная бутылка отпотела и сделалась матовой, и бокалы сделались матовыми, а после того, как все четверо сдвинули бокалы, и наслушались их звона, и отпили по первому ледяному и жгучему глотку, и вернули бокалы на льняную скатерть, после этого на матовом стекле остались чистые прозрачные следы от пальцев и потом тоже начали делаться матовыми.

Ромка проследил за тем, чтобы официант не забыл про вежливость и чтоб все было на месте, и добавил всем шампанского, и вглядывался в лица и ждал, и дождался наконец, и тогда откинулся на спинку стула.

- Ой, девочки, хорошо! - воскликнула Оксанка.