— У нас все хорошо. Билл работает, ему увеличили за’гплату. Молли часто бывает у меня, мы с ней столько наплани’говали!

Следующие несколько часов Гермиона и Флер говорили о семье Уизли, об отношениях Рона и Гермионы, о войне, снова о рождении ребенка. Количество чашек на столе, съеденных пирожных и конфет быстро увеличивалось, а разговоры не кончались.

Гермиона вернулась в Хогвартс к шести часам, самой последней из всех учеников. Филч недовольно ждал ее у дубовых входных дверей, кутаясь в свою старую облезлую куртку.

В школе до сих пор действовали повышенные меры безопасности, что являлось для Филча дополнительной работой и головной болью. Завхоз за последнее время стал еще более желчным и придирался к ученикам по малейшему поводу.

— Чего так долго? — недовольно проскрипел завхоз. — Я должен тебя весь день ждать?

— Это ваша работа, — сухо ответила Гермиона, неприятно поморщившись, когда Филч ткнул ее Детектором Лжи в плечо.

В гостиной Гриффиндора было уютно и тепло. В камине весело потрескивал огонь, обогревая всех желающих. Гермиона сильно замерзла, возвращаясь из Хогсмида. Теперь же она чувствовала, как вместе с теплом к ней возвращается хорошее настроение.

Но что-то было не так, в гостиной висело подавленное настроение. Симус помахал Гермионе рукой в гипсе, Невилл поздоровался, стараясь не шевелить обмотанной бинтами головой. У Рона были подбиты оба глаза, у Гарри — рассечена губа. Многие гриффиндорцы были разукрашены россыпью синяков и царапин.

— Что здесь произошло? — удивленно спросила Гермиона, подойдя к Гарри. — Война? Волдеморт вернулся, и вы сражались с ним?

— Нет, — смущенно произнес Гарри.

Он рассказал ей обо всем, что произошло на стадионе.

— А потом мадам Трюк привела остальных преподавателей, и они все вместе остановили нас. МакГонагалл так кричала, что сорвала голос. И не она одна. В общем, всех участников ждет наказание.

— И правильно, — жестко произнесла Гермиона. — До сих пор не могу поверить, что в этом участвовала почти вся школа. А куда старосты смотрели?

— Они дрались вместе с остальными.

— Это поразительно! Как они могли? Они должны следить за порядком, а не нарушать его! Да за такое надо лишать значка! — бушевала Гермиона, потрясая кулаком в воздухе. — Они своими действиями подрывают престиж школы. Ты знаешь, что за драки в этом году исключают? МакГонагалл еще в начале года предупреждала всех.

— Но всю школу она не исключит.

— Не исключит, но наказание придумает точно. Не думаю, что кому-то будут сделаны поблажки, даже героям войны. Гарри, зачем ты ввязался в это?

— Да не хотел я, — в сердцах произнес Гарри. — Но потом Теодор Нотт, слизеринец с седьмого курса, пульнул в меня оглушающим заклинанием. Я и не стерпел. Слизеринцы совсем зарвались.

— И, конечно же, вы с Роном и остальными бросились бить слизеринцев! Такой повод, как не отвести душу на ненавистном факультете. Ведете себя как мальчишки. Все, войну пережили, так нет, дайте еще поиграть! Ах, не даете, мы сами ее создадим! — голос Гермионы стал жестким, ее слушали все гриффиндорцы в гостиной. — Чем сильнее мы разжигаем вражду, тем к большим последствиям это может привести. Слизеринцы сейчас обижены на весь свет. Их ненавидят, считают предателями, откровенно презирают. Если так будет продолжаться, они начнут мстить. И лысой Ромильдой мы не обойдемся. Мы сами создаем себе врагов своими руками и с широко открытыми глазами. Человечество на протяжении всего своего существования доказывало это. Но мы как были слепы и глухи, так и остались!

Гарри поднялся во весь рост и раздраженно глядел сверху вниз на Гермиону. Его голос звучал на всю гостиную.

— Я понимаю, что мы поступили неправильно, подвели МакГонагалл. Но как, скажи, мы должны были реагировать? Стать послушной мишенью для битья? Мило махать слизеринцам, пока они бьют нас, и защищаться словами о моральных принципах?

— Гарри, я точно так же как ты ненавижу слизеринцев и точно так же натерпелась от них за семь лет. Один Малфой чего стоит, мастер изводить нервы и втаптывать людей в грязь, или Пэнси с ее грязным языком и не менее грязными сплетнями.

Я не прошу тебя бездействовать, если на тебя напали. Я прошу лишь об одном: не нападай первым. Держись нейтралитета, пока жива последняя возможность примирения. Если отвечать злом на зло, добра в мире не прибавится.

Гарри внимательно смотрел на свою подругу, размышляя над ее словами. Он снова уселся в кресло, протянув ноги к камину и стараясь не смотреть на подругу.

— Я пойду спать, — тихо сказала Гермиона.

— Спокойной ночи, — небрежно бросил Гарри, не глядя на Гермиону. Внутри него бурлило негодование и раздражение. Резкие слова Гермионы неприятно задели его. От хорошего настроения не осталось и следа.

Гермиона с тяжелым сердцем отправилась к себе в комнату. Она не хотела ссориться с Гарри, но сказанные слова не вернешь.

«Не хватало потерять еще одного друга», — горько думала она, расстилая постель.

Гермиона провалилась в сон почти мгновенно, едва коснувшись головой подушки. Но вскоре ее сладкий сон бесцеремонно прервали. Яркий свет слепил глаза даже сквозь плотно закрытые веки.

Гермиона проснулась, не понимая, в чем дело. Перед глазами мельтешили цветные пятна, и она не сразу смогла разобраться в происходящем. В комнате становилось все ярче, свет ослеплял, освещая всю комнату подобно гигантскому светильнику. Его источником был кристалл, лежащий между учебников, свитков и перьев на столе.

Что-то случилось. Это Гермиона поняла сразу. Никогда раньше кристалл не сверкал так сильно, что на него было больно взглянуть. Гермиона в спешке накинула поверх пижамы мантию, выбежала из комнаты и миновала пустую гостиную. Кристалл не переставал светиться. Картины в коридоре проснулись и зашумели. Болонка на одном из полотен истошно залаяла, игроки в покер грозно потрясали кулаками, со сжатыми в них картами, а сэр Кэдоган начал во всю глотку кричать о подлых завистниках.

Гермиона засунула кристалл подальше в темный карман, но и оттуда продолжал бить приглушенный свет. Создавалось впечатление, что гриффиндорка светится изнутри. Она как можно быстрее прошмыгнула через все коридоры с недовольно бурчавшими картинами и, наконец, достигла винтовой лестницы в Астрономическую башню.

Гермиона увидела Грима сразу. Свет осветил его сгорбленную фигуру и погас. Гермиона подошла к нему.

— Побудь со мной, — тихо произнес Грим.

Гермиона опустилась перед ним на колени и обняла его. Она не задумывалась, почему сделала этот жест. Просто почувствовала. Шестое чувство, наитие, интуиция — названий много, но суть они передают лишь отчасти.

От Грима крепко пахло алкоголем. Он молчал, не пытаясь обнять девушку в ответ. Гермиона почувствовала, как его сотрясает дрожь. Грим плакал. Не рыдал навзрыд, не стонал и не кричал. Он плакал молча, его трясло, но с губ Грима не сорвалось ни единого звука.

Гермиона терялась в догадках, что могло случиться с таким сильным человеком, что могло сломать Грима. Недолгое знакомство почти убедило ее в силе, в несгибаемой воле и неуязвимости этого человека.

Она чувствовала, как ему больно. Но не знала, что сделать, как ему помочь. Гермиона просто была рядом, успокаивающе поглаживая его по плечу, шепча какие-то безликие слова. Грим молчал, он уже не плакал, но и не пытался оттолкнуть ее или уйти. Казалось, он вообще не понимал, где и с кем находится. Гермиона беспокоилась за него все сильнее.

«Может, ему надо в больницу?» — мелькнуло в голове, и она почувствовала, что Грим осторожно высвобождается из ее объятий.

Гермиона встала, только теперь замечая, что ее руки в чем-то испачканы. На мантии Грима было что-то темное, блестящее.

На конце волшебной палочки Гермионы засветился крошечный огонек. Мантия Грима, его руки, даже та часть лица, не скрытая капюшоном, были в крови.

— Мерлин, — потрясенно произнесла Гермиона, по ее телу пробежали мурашки. — Это твоя кровь?