Теперь Малфой больше всего боялся ошибиться. После чтения досье Драко понимал мотивы мстительной троицы. Самое страшное и непоправимое — понять врага. Понять, но не простить. Нет, прощать Грим не умел. Об этом не могло быть и речи.

Янус Маккинси, Гавейн Робардс и Сэмюель Стамп были злом. Но злом, запутавшимся в своей боли, в своей мести, в своем горе. По своей природе эти люди не были плохими. Плохими не рождаются. Ими становятся под давлением обстоятельств, окружения…

Несмотря на то, что эти люди были убийцами, что они отняли у Драко его будущее, Малфой не был готов их убить. Одно дело прикончить мерзкую тварь Фенрира Сивого в борьбе за свою жизнь. Совсем другое — целенаправленно идти лишать кого-то жизни. Как там говорила Анабель?

«Убивать же просто так, без боя, невзирая на личные привязанности, на просьбы, убивать по-своему желанию. Убивать тех, у кого есть любящие семьи, дети, пожилые родители — хорошие добрые люди. Убивать — тоже сложно. Ведь надо находить в себе силы обрывать чьи-то судьбы».

Драко снова посмотрел на часы. Пол-четвертого.

«Пора ложиться. Завтра день рождения Блеза. Поход в Хогсмид, праздничные шарики, куча подарков, обещанная выпивка. Черт. Что ж так не вовремя!» — подумал Малфой, расстегивая рубашку.

Он подумает об этом завтра. Завтра, после дня рождения своего лучшего друга. Тогда он и решит, быть ему еще человеком или по-настоящему стать Гримом.

*

Как и предполагал Драко, день начался с кучи праздничных шариков в гостиной Слизерина. Блеза Забини шумно поздравлял весь факультет. Самого именинника усадили посреди гостиной и начали подносить к нему подарки, словно дары языческому божку.

Блез все это принимал с блаженной улыбкой на своем красивом смуглом лице. Возле него уже скопилась достаточно высокая гора подарков. Некоторые из них подпрыгивали, другие визжали, из третьих вырывались искры, и лишь некоторые не подавали никаких признаков жизни.

Сквозь гвалт, стоящий в гостиной, раздался громкий, усиленный Сонорусом голос профессора МакГонагалл:

— Прошу тишины.

Через какое-то время наступила тишина.

— Мистер Малфой, пройдите за мной, — произнесла директор.

Драко удивленно изогнул бровь. Он не представлял, что от него могло понадобиться профессору. Разве что отчитать за то, что он забросил обязанности старосты.

— Я скоро, — Драко кивнул Блезу и направился вслед за директором.

«Странно. Старая мымра ощущает жалость и сочувствие. Ко мне».

Они подошли к кабинету директора.

— Мистер Малфой, вас там ожидает отец. Не буду вам мешать.

Драко с тяжелым предчувствием зашел в кабинет директора. Если отец вернулся из Китая (он там лечился от какого-то недуга, подхваченного в Азкабане), значит, дела по-настоящему плохи.

Драко хватило одного взгляда на отца, чтобы понять, что он был прав. Лицо Люциуса было серо, глаза были красными от слез, мантия сидела кое-как. Отец никогда не позволял себе так выглядеть. Даже в сугубо домашней обстановке.

В воздухе ощутимо витало горе. Грим почувствовал его тяжесть.

— Отец, — хрипло спросил Драко. Внутри все пугливо замерло в ожидание тех самых слов. Слов, которые навсегда оборвут его прежнюю жизнь.

— Нарцисса… Нарцисса убита.

На лице Драко не дрогнул ни один мускул. Только перед глазами все почему-то расплылось.

«Убита…».

Одно слово — и мертвое сердце разрывается от боли.

Грим не кричал, что это неправда. Он понял сразу, сразу принял это. Страница жизни снова перевернулась на «до» и «после».

— Сегодня утром ко мне трансгрессировал один из наших домовиков. Сказал, что хозяйка убита. Я не поверил. А там… Мертвая Нарцисса и раненый эльф. И такая тишина, — Люциус сглотнул, говорить ему было трудно. — Сейчас в поместье куча мракоборцев, расследуют. Эльф в Мунго. Он живой, а она…

— Во сколько… это случилось? — надломлено спросил Драко.

— Около четырех утра. Убийцы не знали, что Нарцисса вернулась домой, не осталась со мной. Я не должен был ее отпускать.

Люциус замолчал, невидящим взглядом уткнувшись куда-то в стену. Впервые в жизни Люциус был разбит. Его сломали. Сломала смерть любимой. То, что не смогли сделать ни Азкабан, ни опала Темного лорда, ни всеобщее презрение.

— Я обо всем договорился с МакГонагалл. Ты возвращаешься домой.

«Когда ее убивали, я спокойно спал», — единственная мысль эхом отдавалась в пустой голове Драко.

Вместе с отцом он зашел в камин, перемещаясь в Малфой-менор. Впервые Драко не рад был возвращению домой. Без матери — это не его дом, это — лишь груда камней. Просто здание с номером дома, с названием местности. Стены, мебель и куча воспоминаний.

Мимо хозяев прошмыгнуло несколько мракоборцев с суровым и в то же время деятельным выражением лица. Увидев Малфоя-младшего, они остановились.

— Дайте ему возможность проститься. Потом… потом унесете, — попросил Люциус.

Мракоборцы кивнули.

Вокруг все было слишком нереально. Или наоборот слишком реально. Чересчур настоящее сочувствие предков на картинах и снующих туда-сюда мракоборцев, чересчур тихая тишина на улице. Все слишком настоящее, чтобы быть правдой.

Раньше Драко никогда не задумывался, как длинна дорога в родительскую комнату. И как же ему страшно зайти в нее.

Он сразу увидел мать. Казалось, она всего лишь устала и на секунду прилегла отдохнуть на кровать.

Нарцисса была как всегда царственно прекрасна. Идеально симметричное лицо, каким оно становится у всех людей после смерти, роскошные белые волосы, неестественная бледность, застывшая улыбка, полная горечи. На скуле виднелся кровоподтек, руки исцарапаны. Это не вписывалось в привычный, любимый образ его матери.

— Мам! — еле слышно позвал Драко. — Мам! Пожалуйста…

«Господи, соверши чудо! Пусть она очнется. Или очнусь я от этого кошмара! Господи, пожалуйста! Единственный раз молю тебя!»

Но чуда не случилось. Все то же мертвенно-бледное лицо, закрытые глаза, которым уже больше не суждено открыться, застывшая улыбка перед несущим смерть лучом.

Малфой провел с матерью пару минут. А потом в комнату, немного сконфуженные видом семейного горя, вошли мракоборцы.

Драко поцеловал мать в лоб, судорожно сжал ее руку, а затем отвернулся, чтобы не видеть, как тело его матери плывет по воздуху, увлекаемое заклятием волшебной палочки мракоборца. Им ведь все равно. Еще одно убийство. Обыкновенная рутина.

Для Драко же — это его жизнь.

Малфой не плакал. Нет. Внутри была боль и ярость, дикая, всепоглощающая и иступленная.

Он знал, что эльфа ранили убийцы его матери. Значит, он их видел. Перед тем, как они бросили его подыхать. Но домовик оказался крепким.

Каких-то десять минут, потраченных на выяснение, в какой палате положили раненного эльфа, и Грим уже в больнице Святого Мунго.

Этим домовиком оказался Твинки. Твинки, который знал про Грима, про новые способности Малфоя, эльф, все лето носивший и готовящий своему хозяину всевозможные заживляющие и обезболивающие зелья.

— Хозяин! — позвал Твинки. — Хозяин, простите меня… Я не смог спасти хозяйку. Я пытаться, но они быть сильнее.

Маленькие кулачки, лежавшие на идеально белой простыне, слабо сжались.

— Я знаю, Твинки, — тихо произнес Драко. — Ты помоги мне. Я должен знать, кто убил мою мать. Ты же видел их.

— Да, хозяин. Но как я вам покажу их? Твинки не знать.

— Есть одно заклинание. Я проникну в твою память. Пожалуйста, Твинки. Я не приказываю… Я прошу. Умоляю.

Глаза нестерпимо жгло. Но Драко не давал волю слезам. Не сейчас. На слезы нет времени и сил. Все его силы пригодятся для другого. Для того, чьи очертания незримо появлялись в его голове.

— Да, мистер Малфой.

«Legilimens panselene», — в последний раз Малфой применял это заклинание на Грейнджер, когда проникал в ее память.

Зрачки расширились, Драко почувствовал, как сознание растворяется в больших, полных слез глазах домовика.