221

ся я и с Гингером. Нечего и говорить, до чего меня обрадовала весть о том,

что к двум «сопалатникам» я теперь могу прибавить и третьего — Вас.

Четвертый — я, Талов «воскрес из мертвых» [...]. В Тбилиси я увиделся с

Ладо Гудиашвили. Мы с ним смеялись сквозь слезы, вспоминая Париж и

глубоко сожалея, что были настолько неразумны, что не догадались сняться

всем содружеством «Палаты поэтов»! [...] Жив еще и пятый сопалатник —

Борис Борисович Божнев [...] Остальные два, Парнах и Струве умерли».

28. За десять лет жизни в Париже М. Т стал неотъемлемой частью мира

Монпарнаса.

«В колонии иностранцев квартала Монпарнас уже добрых десять лет

заметна интересная литературная личность — Марк- Мария-Людовик Талов.

Лицо в высшей степени выразительное — страдающего поэта,

пессимистического мечтателя, кузнеца образов — вот это лицо Талова.

Учтивый, приветливый, он пробирается между столиками Больших

художественных кафе, и со всех сторон ему протягивают руки. Поэт с

сияющими голубыми глазами, с чувственным ртом, с по-славянски курносым

носом нежно улыбается, а его матовое лицо выражает неизъяснимое страдание,

потому что поэт Талов — он сущий поэт, именно русский поэт в изгнании, и

как таковому ему лишь с трудом удается утолить свой голод.

Ах! Если бы поэт Талов писал в русских газетах, если бы он умел

смешиваться с будничной жизнью, слишком будничной, увы! он, может быть,

был бы «материально обеспечен». Но этот неподкупный мечтатель, этот

неисправимый ловец образов поклялся в верности своей музе.

Как в течение уже десяти лет живет поэт, каким чудом удается ему, не имея

никакой настоящей профессии, удовлетворять потребности своего желудка?

Это Талов расскажет нам, если решится взяться за низменную прозу. И тогда

мы, несомненно, будем иметь любопытные страницы о мученичестве

неприспособленного поэта, заблудившегося в меркантильном XX веке.

...Он здоров и молод, вокруг него волнуется жизнь, полная изобилия и

роскоши. Он блуждает по улицам в поисках новых ощущений. Всеми своими

чувствами поэт поглощает впечатле-

222

ния, накапливает их и с любовью превращает в прекрасные стихи. Он весь в

своем первом впечатлении — у него образ и дыхание пульсируют в одном

ритме.

Вот почему все, что подписано фамилией Талов, заключает в себе столько

простодушия, решительного очарования и неизъяснимой прелести...» (Les

hommes du jour, 29.04.1922).

«Прощай

На литературном и художественном Монпарнасе на днях произошло

трогательное событие. И грустное и радостное.

Я говорю об отъезде Марк-Мария-Людовика Талова.

Русский поэт, нашедший убежище в Париже, наконец-то может покинуть

этот город Искусства и Литературы, где он провел десять лет жизни, полной

лишений и бедствий, — лучшие годы своей молодости.

Неоспоримо, Монпарнас теряет в нем характерно монпарнасскую фигуру и

последнего представителя богемы...

Поистине в этом мире всему есть предел, и мучительному голоду тоже.

Поэтому русский поэт Талов перебрался в Берлин, где уже живет его друг,

такой же, как и он полуголодный поэт Парнах.

Пожелаем же нашему славному лирику Талову больше не знать постоянных

трансов голода; за свою кротость, как и за свой настоящий талант, он

заслуживает лучшей доли.

(Journal du Peuple, VI или VII, 1922). Le Pecquenot»

29. И после отъезда M. Т. из Парижа в журналах появлялись его стихи, статьи о

нем, рецензии. Так, в журнале «Монпарнас» № 15 от 1.IX.22, в колонке

«Силуэты Монпарнаса» помещен портрет M. Т. работы Гальена (впервые

опубликован в La Vie des Lettres, янв. 1921 г.) и статья главного редактора

журнала Поля Юссона:

«Марк-Мария-Людовик Талов.

Мы все его знали. И хотя его нет уже на Монпарнасе, мы узнаем этот силуэт

голодающего поэта. Поэт жесткий. Как и Вийон, он живописал муки голода и

желаний. Но у Талова это выглядит более приземленно, менее духовно, хотя он

и взывает в своих стихах к Богу. В поэзии Талова есть жесткая откровенность,

но все же он откровенен не до конца. Чувствуется,

223

что перед ним неотступно стоят великие образцы — Вийона и Верлена. Между

тем мы предпочли бы видеть в его поэзии его самого — с его наивностью, с его

лукавством.

Между тем Талов из тех иностранных поэтов, которые оставили свой след на

Монпарнасе, о которых мы любим вспоминать. На наших страницах было

опубликовано несколько переводов из его книги «Любовь и голод», в которых

есть пронзительные сильные места.

Постоянные посетители первого «Хамелеона» часто слушали, как он

вдохновенно читал свои лучшие стихи. Мы помним, как на вечере,

посвященном русской поэзии, он пылко прочел «Скифов» умершего незадолго

до этого Александра Блока.

Талов, несколько месяцев назад уехавший в Берлин, грустит по Парижу и

Монпарнасу.

Р. Н.»

4 июня 1922 г. М. Т пишет друзьям в Париж: «...Как это ни странно, в Париж

меня еще тянет, но я не поддамся искушению ни за что. Останусь здесь и, если

тронусь с места, то только для России, для моей возлюбленной России. Дорогая

Россия с ее гиблыми тайгами, хмурыми полями. Туда, туда!..»

11 марта 1969 г., незадолго до смерти, М. Т. запишет в дневнике:

«Чувство «бездомья» не покидает эмигранта вплоть до той поры, когда он

наконец возвращается на родину. Тогда появляется какое-то новое, дотоле

неведомое, парадоксальное чувство — он начинает воспринимать чужую

страну, в которой он по необходимости провел десяток-другой лет, как свою

вторую родину».

30. Путь на родину лежал через Берлин. Один из способов выехать из Парижа в

Берлин А. М. Ремизов подсказывал в своем письме из Берлина (сохранены

орфография и синтаксис подлинника):

«Марк-Людовик Талов

За стихи ваши «Любовь и голод» спасибо. О визе в Германию надо

попробовать так сделать: напишите заявление в дом искусств в Берлин и

пошлите на имя секретаря Herm dr. Kaplun Ansbacher st. 20-21 Gartenhaus berlin

W50 и объясните, что вы Марк Людовик Талов автор «Любови и голода» едете

в Россию и проездом хотите в Берлине побыть.

Алексей Ремизов

24.02.1922».

224

Из письма, полученного от А. М. Ремизова вскоре после приезда М. Т. в

Берлин:

«Ludowik Mark Talow письмо ваше меня обрадовало давно уж думал, еще в

России, о «Святой Германии» спрашивал, и не нашел человека, кто б указал эти

камушки по трудным дорогам. И думаю, что Вы мне поможете [...] Приходите в

воскресенье к 8-ми (если можно). Ехать по унтергрунду до Wilhelmplatz, а

потом повернуть налево по [неразборчиво] к церкви на Kirchstr...» (далее

приведена схема маршрута, выполненная Ремизовым). «...Если вам неудобно в

воскресенье позвоните мне если час не подходит и можете позже — час. в 10

вечер., позвоните из ближайшего от нас кабака Weinstube, я отопру вам и

впущу.

Alexei Remisow Kirchst 2II bei Delion

Charlottenburg 1 Wilhelm 25-31.»

С. Шаршун вспоминал, что M. Т познакомил его с А. М. Ремизовым.

Сохранилась записка:

«Дорогой Марк Владимирович! 9.VI. 1922 Не сердитесь на меня: я должен был

уйти и никак не мог вас предупредить: письмо ваше получено вечером вчера.

Прошу Вас и С. Шершуна в воскресенье в 6ть.