– Вот, указатель! – радостно воскликнул Аурей. – Я же помню, что видел. Теперь не потеряемся.

Следуя указаниям, они быстро добрались до комендатуры, которая, кстати, располагалась тут же, на площади, на чердаке переоборудованного в торговый пассаж старого кинотеатра. Местные, естественно, ни о чем таком не подозревали.

Предупрежденный об их прибытии, комендант уже ждал.

– Как добрались? – спросил он ангелов вместо приветствия.

– Быстро, – ответствовал Белый. – Долго искать не пришлось.

– С указателем вы славно придумали, – подхватил Рыжий. – Креативненько так.

Комендант смущенно улыбнулся. Было видно, как приятна ему похвала, и это наводило на очевидную мысль, что идея с использованием портрета в качестве основы для нанесения знаков принадлежит ему. Да, собственно, кому же еще? Ведь это его прямая обязанность.

– Эта, – сказал комендант, – меня предупредили, что не следует вам мешать, поэтому путаться у вас под ногами не буду. У меня, честно говоря, и без вас хлопот хватает. Округ большой, а я в нем один. Я и комендант, и околоточный, и благочинный – един в трех лицах. Сотрешься о пространство, носясь с места на место, пока тебя заметят. Ну, а чтобы оценили, про это и вовсе молчу. Из разночинцев ведь мы… Поэтому, если что нужно, говорите сразу, потом я сам не знаю, куда меня занесет.

Друзья переглянулись и пожали плечами.

– Ничего не нужно! – ответили хором.– Все есть!

– Вот и ладненько, – резюмировал комендант. – А если нужда появится – вызовете, тут написано, как. Он указал на тайные знаки на стене. – По сему, не мешкая, откланиваюсь.

Он опустил глаза и пропал из виду.

Друзья некоторое время оторопело смотрели на внезапно опустевшее место в пространстве.

– Надо же, разночинец, – протянул, наконец, Рыжий. – Это кто же такие, разночинцы?

– Ась? – вновь, сверкнув глазами, явился под крышей на прежнем месте комендант.

– Ничего, ничего! – созвучно успокоили его ангелы.

– А и ладно! – успокоился комендант.

Он снова погасил глаза и пропал, теперь уж окончательно.

Ангелы-попаданцы, попридержав дыхание, выдержали молчаливую паузу, достаточную для того, чтобы быть уверенными, что уж теперь-то они остались одни. После чего одновременно выдохнули и расслабились. Белый хлопнул в ладоши и стал потирать одну руку другой, Рыжий же подошел к слуховому оконцу и посмотрел наружу, где, неосведомленная об их прибытии и потому к нему равнодушная, бурлила местная разновидность жизни. Понаблюдав какое-то время за ее проявлениями, попадающими в поле зрения, он удовлетворенно хмыкнул и, повернувшись к товарищу, спросил:

– Ну, с чего начнем миссию?

Нивей перестал тереть руки и устремил к другу свое остренькое птичье лицо.

– Для начала надо бы уяснить, в чем миссия заключается, – с вызовом заявил он. – А то послать послали, а никакого полетного задания или там предписания не выдали.

– Ты бы не шумел по-пустому, – сразу предложил перейти к конструктиву Рыжий. – Или ты думаешь, что Яхве слова на ветер бросает? Он, конечно, Пастырь добрый, но справедливый, и я тебя прошу, прикуси язык свой ангельский, пока он не подвел по монастырь и меня вместе с тобой.

– А я что? – поспешно согласился с ним Белый. – Я ничего. Я говорю – конкретики маловато. Надо бы четче задачу сформулировать.

– Да все, в общем, понятно. Нам с тобой надо определиться: карать или все же лучше миловать.

– Это как же нам сделать? Целую вечность до нас над этим думали и ничего не придумали, Господь, вон, сам весь в сомнениях и раздумьях, а мы такие с тобой скорые и деловые, прилетели и сразу все решили! Вот как реально нам это сделать?

– А что, – ухмыльнулся Аурей, – мы такие, мы могем. Да не бойся, справимся. Я предлагаю прибегнуть к теории малых чисел.

– Как это? – вопросил Нивей.

– Все просто! – разъяснил диспозицию Рыжий. – Если мы с тобой здесь, в, прости Господи, Каках найдем хотя бы одного человека, которого мы оба захотели бы помиловать, это будет означать, что и на всем человечестве крест ставить рано. Я думаю, что этот человек должен нас чем-то удивить, или даже восхитить. Еще лучше, если он нас в чем-то сможет превзойти.

– Смеешься? – не уловив иронии, поинтересовался Белый. – Разве же это возможно, чтобы человек превзошел ангела?

– Знаю, что невозможно, – прозвонил в грустный колокольчик Рыжий. – Знаю. Но, для чистоты эксперимента…

Нивей с подозрением посмотрел на друга. От острого приступа проницательности даже зазолотились, словно нити накаливания, редкие волоски на подбородке, раскалился кончик носа.

– Ну да, – сказал он, – для чистоты эксперимента. Если ты рассчитываешь, что я тебе подыграю – напрасно. Ты мою принципиальную позицию знаешь. В драку больше не полезу, но и в поддавки играть не намерен. На что ты надеешься?

Рыжий, рассыпав по плечам огненные кудри, покачал головой.

– Я просто уверен в своей правоте, – отвечал он. – Надеюсь, что и у тебя будет возможность убедиться в том же.

– Посмотрим, посмотрим… – произнес Белый в ответ, нервно улыбнулся и оскалился. – Уж к какому-то выводу прийти должны. В конце концов, иначе нам отсюда не выбраться.

Из комендатуры на чердаке бывшего кинотеатра, друзья вновь перенеслись на площадь, в самый ее центр, туда, откуда, собственно, и началось их пребывание в Каках.

Утвердившись на плоскости, Аурей раскинул во всю ширь руки и, запрокинув голову, подставил лицо под золотой поток благодати, льющийся из зенита, из переполненного ей солнца. Не удержав восторга, он вскричал:

– Как хорошо-то! Лепота! Благословенно творение твое, Господи!

В отличие от друга, Нивей предпочитал держать свои восторги при себе, если они вообще имели какое-то место. Он лишь поджал губки и потянул носом воздух, демонстративно принюхиваясь.

– Каки, – огласил он результаты своего экспресс-анализа. – Каки.

– Унылое ты все-таки дерьмо, Белый, – выразил свое отношение к подходу друга Рыжий. – Зануда ты, и настоящих как не нюхивал. Но нюхнешь еще, гарантирую. Вот, кстати…

Раздался резкий, пробивающий до мороза по коже, до выгиба позвоночника и опрокидывания горизонта скрип тормозов, следом за которым сквозь темное зеркало тишины, зазмеившееся визгливыми трещинами, проник короткий, как всплеск, глухой вскрик. А потом тишина словно вскипела, и площадь накрыл беспокойным валом гул людских голосов.

Аурей, параллельно с восторгами по поводу творения, и вообще, давно уже наблюдал за ситуацией, которая складывалась в непосредственной от него близости, на пешеходном переходе прямо перед ними.