Изучать особо было нечего. Кусок мыла. Котелок. Кружка. Пару грязных тряпок. Немного пожухлого лука, четвертинка жаренной на костре птички, ложка, спички, и пожалуй и все…Кабы не кожаная планшетка с затертыми до дыр картами. Вот в карты я и углубился. И очень вспоминал и жалел, что рядом нет всезнающего Хаймовича. И если первая для меня была темный лес, то вторая…Во второй мне и без Хаймовича удалось опознать по названиям улиц родной город. Правда, он карте прошлого соответствовал поскольку постольку. Не было уже домов и целых районов нарисованных здесь. Как не было и вокзала, и всей промзоны по ту сторону железной дороги. Не высилась в центре телебашня. Ржавые ребра, которой до сих пор валяются, придавив здание мединститута. А вот памятный мне институт с пятиэтажным подвалом на карте был. И был помечен крестиком. Что меня несколько напрягло. А когда на третей карте я обнаружил, что…Ах, черт! Это был план подвальных помещений с росписью всех этажей. Так вот. На плане их было шесть! Под пятью мне известными находился еще один. И обозначен он был как нулевой. Энергетический! Вот где собака порылась! Вот откуда ток идет!

Когда я это уразумел. Мне стало не по себе и сильно под ложечкой засосало. Предчувствие, что меня помимо моей воли опять впутывают в какую-то авантюру и пытаются использовать втемную. Нах, мне эти авантюры! Мне своих найти надо. Ощущение чужой воли толкающей меня на определенные шаги и поступки стало на миг настолько сильной, что я оглянулся, словно пытаясь увидеть эти незримые морды. Словно стоят они сейчас за моей спиной и уже знают, что я буду завтра делать. Я не знаю, а Они знают. Бесило меня это до невозможности. Просто дым из ушей повалил. На миг захотелось порвать эти карты и выкинуть в болото, прирезать Сивуча, находящегося в отключке, и пойти своей дорогой. Но моя дорога как не странно к этому треклятому подвалу и вела. Именно там я надеялся обнаружить Розу со всей честной компанией. От сознания неизбежного пути, стало муторно на душе и в желудке, словно лягушонка проглотил. Вот те, на! Получалось, что ничего я по большому счету изменить то и не могу. Не знаю, как изменить. Кто-то застонал. Сивуч очухался. Наверное сон плохой приснился.

– Чего тебе? Сердечный? – склонился я над связанным.

– А тебе?

– Мне ничего.

– Связал зачем?

– Да, вот не решил еще, что с тобой делать.

– Тугодум. Решай быстрей. Или убей, или развяжи.

– Помереть торопишься?

– Не очень, а вот нужду справить есть необходимость.

– А мне торопится некуда. Если хочешь, так брошу, и пойду дальше. Ты мне не нужен.

– Сволочь.

– А спасибо где?

– За что спасибо?

– За спасение от волков.

– Зачем тебе мое спасибо,- скривился Сивуч.

– Мне незачем, к слову пришлось. Знаешь Сивуч, – сказал я, и по дрогнувшему лицу незнакомцу понял, что с именем угадал, – Я тебя пожалуй отпущу, если ты мне ответишь на один вопрос. Только честно.

– А как ты узнаешь, честно я отвечу, или нет?

– Есть у меня на этот счет кое-какие догадки.

– А если я ответа не знаю?

– Знаешь.

– Спрашивай. Отвечу.

– Зачем тебе понадобился институт генной инженерии? Лицо Сивуча вытянулось, словно я на его глазах в медведя превратился.

– А ты откуда про него знаешь?

– Вопрос я задаю. Помнишь? А ты отвечаешь.

– Хорошо. Взорвать его к чертовой матери. Развязывай, терпение на исходе.

Вытащив нож, я прошелся им по веревке стягивающей локти Сивуча за спиной. И пока он опорожнялся. В моей голове созрел план. Сотня Сивуча против банды Джокера. Силы примерно равны. Что незнакомец не последний боец в своей команде у меня сомнений не было. Что-то типа Хаймовича, раз карты при нем. Да и командовать он любит, это однозначно. Стало быть моя задача стравить его людей с Джокером, если они там уже не сами не сцепились. Дед-шатун говорил с месяц прошло.

К ночи глубина колодца достигла 10 метров. Земля пошла сальная, жирная, хоть на хлеб намазывай. Влажная. В полной темноте колодца, хоть сверху и подсвечивали факелом, бойцы напряженно ждали воды. Вглядывались под ноги. Ждали, что засочится, закапает со стены, захлюпает под ногами. Ожидания были тщетны. Андрей был крайне раздосадован и раздражен. Норму воды копальщикам пришлось выдать полную, вместо половинной. Иначе было нельзя.

– Всем спать. Отбой бойцы. Завтра докопаем, – устало скомандовал Сивуч, и отправился к себе. Бока пролеживать на ненавистном топчане, и предаваться невеселым думам. Рядом присев на корточки пристроился Опраксин. Прапорщик Опраксин всегда крутился возле Сивуча старшего, за что младший Сивуч его, мягко говоря, недолюбливал. Был даже однажды у Андрея крупный разговор с отцом. Тогда Андрей прямо в лоб отцу и высказал все что думает:

"Опраксин человек вздорный, подхалим и лизоблюд, вечно суетится, лебезит, только, что в жопу полковника не целует. В подразделении авторитетом не пользуется, поскольку глуп, и все это видят. Мало того считают, что звания своего он недостоин. Прапорщиком и своим замом полковник мог назначить любого сержанта. Взять того же Курбана. Немногословного и добросовестного."

Сивуч старший ответствовал так же прямо: " Что у кого-то молоко на губах не обсохло, его учить. Подрастешь – поймешь. Словом не его собачье дело".

На этом инцидент был исчерпан. Андрей дулся на отца примерно неделю. Со временем они помирились, но осадок и непонимание остались. Стану полковником, разжалую Опраксина в рядовые тут же, решил Андрей про себя. Став же в одночасье полковником он не то, чтобы забыл о своем обещании, тогда в болоте было не до кадровых перестановок. А позже вдруг с ужасом обнаружил, что Опраксин незаменим. Именно Опраксин, был тем винтиком, благодаря которому все крутилось. Именно он бегал и доводил приказы, именно он следил за их исполнением и докладывал полковнику обстановку. Именно на него вымещали свое недовольство подчиненные, а полковник всегда оставался прав и мудр. Поскольку если случались ошибки – виноватым был Опраксин, а слава победителю доставалась Сивучу. И для Андрея выбор бойца на должность прапорщика стал очевиден: Опраксин и только Опраксин. Любить, или хотя бы хорошо относится к Опраксину после открывшейся истины, Андрей не стал. Он так же едва терпел своего зама, но признавая его нужность, гнать от себя передумал.

– Слышь, полковник,- обратился шепотом Опраксин. Его лицо с извечно подобострастным выражением Андрей не видел. После отбоя свечи все затушили. Только у входа у часовых тлел один огарок. Чтобы человек спросонья мог сориентироваться, куда идти по нужде. В обязанность часовых Андрей вменил сопровождать выходящих. Поскольку если гадить где живешь, то недолго в это самое и превратится. А сопровождать, поскольку тварь какая поблизости оказаться может. В подвале царила почти полная темнота. Не смотря на команду отбой, гул голосов не смолкал. Кто-то переговаривался, где-то плакал проснувшийся ребенок. Где-то доносились приглушенные стоны. Но это не раненые стонали…В общем, жизнь продолжалась. Но шум стоял такой, что Опраксин почти не шептал, а говорил нормальным голосом, иначе полковник бы его не услышал.

– Ну?

– Тут такое дело…Бучя зреет. Народ говорит, что если завтра воды не будет, уходить назад в леса надо.

– А кто им разрешит?

– Да, если честно сбежать хотят.

– Кто говорит? Кто бежать собрался? – с металлом в голосе спросил Андрей. Он лежал на топчане, уставившись невидящим взглядом в потолок, и услышав новость, даже головы не повернул. Чего-то подобного он уже ждал.

– Курбан зачинщик. Он первый своих бойцов и подбивает. Завтра к обеду если воды не найдут, хотят со своими семьями назад в лес пробиваться.

– И что? Кто с ним согласен? Опраксин замялся.

– Да все согласны. Трисеев тот же, Давлетияров молчит, но его бойцы на взводе. Говорят, что лучше с боем пробиваться в лес, чем здесь от голода издохнуть.