— Я хочу тебя... — прошептал он, на секунду прервав поцелуй и выразив в этой короткой фразе всю свою неутолённую страсть. — Хочу безумно.
Не дав Гермионе ответить, он снова вернулся к её губам, целуя их ещё более жадно и неутомимо; его язык нахально проник в её рот, и от него словно повеяло жаром. Всё это было в прямом смысле умопомрачительно, и Гермиона почти ничего не соображала, но когда рука Нотта, по-прежнему находящаяся на её талии, начала медленно расстёгивать молнию на юбке, девушку кольнул непонятный, но очень ощутимый страх. Она резко отстранилась, попятилась и чуть не упала с кровати, сбивчиво шепча:
— Нет, Тео, прости... я ещё не... не готова.
Ему стоило большого труда взять себя в руки, но он справился с собой и, удержав Гермиону рядом, уткнулся лбом ей в плечо, переводя дыхание.
— Даже не знаю, что мне доставляет больший кайф, — сказал он, приказывая своему воображению не дорисовывать дальнейшее развитие только что прерванных ласк, — твоя ревность или то, как ты называешь меня по имени.
— О... — Гермиона, спохватившись, прижала пальцы к горящим губам. Она уже давно звала Нотта по имени в своих мыслях, поэтому было неудивительно, что в такой волнительный момент мысли облеклись в слова.
— А извиняться не нужно. Я подожду... недолго, конечно. Но сегодня даю слово тебя не трогать.
Я ведь знал, что так будет.
Он стянул с себя расстёгнутую рубашку и прямо в брюках забрался под зелёное покрывало.
— Если хочешь, ложись со мной. Если нет, то выбирай любую кровать, которая тебе по вкусу, — он махнул рукой в сторону остальных четырёх точно таких же кроватей. — Но уйти отсюда я тебе не дам — по крайней мере, до утра.
— Но если мы будем в одной постели... ты же...
Его прикосновения и поцелуи не только распалили Гермиону, но и всколыхнули в её памяти тот случай в учительской: от переполнявших её эмоций она никак не могла чётко сформулировать свой вопрос. Сделав глубокий вдох, она предприняла очередную попытку:
— В прошлый раз, когда у нас зашло так далеко, ты меня прогнал в башню Гриффиндора, потому что...
— Едва тебя не изнасиловал, — закончил за неё Тео. — Я всё помню.
Она нервно сглотнула.
— А... сейчас?
— Не беспокойся, — с напускной беззаботностью сказал он, отодвигаясь на край кровати и тем самым освобождая место для Гермионы. — Считай, что я воспитываю в себе силу воли.
Несколько долгих тягучих секунд она кусала губы, раздумывая, какое решение принять.
— Погаси свет... пожалуйста, — наконец вымученно прошептала она; даже голос подвёл её, не говоря уже о собственной «силе воли». Искушение провести целую ночь в объятиях любимого человека было столь непреодолимым, что у неё не осталось шансов.
Деликатно промолчав, Тео взмахнул палочкой, и комната в одно мгновение погрузилась во тьму. Сначала Гермиона не поняла, почему не видно даже дорожки лунного света или приглушённого мерцания звёзд, но потом её осенило: они же находились в самых недрах замка, под Чёрным озером!
Господи, да как тут не стать Пожирателем смерти, когда семь лет живёшь в столь угрюмой давящей обстановке!
Убедившись, что в спальне действительно темно хоть глаз выколи, Гермиона на цыпочках подошла к шкафу, сняла галстук, юбку и обувь, а рубашку трясущимися от волнения руками с третьего раза трансфигурировала в длинную, абсолютно непрозрачную сорочку. Мысленно говоря себе, что окончательно сошла с ума и что последствия этой ночи ещё долго будут ей аукаться, она так же тихонько подошла к кровати и юркнула под тёплое одеяло, устроившись на боку, спиной к Нотту.
Он осторожно обнял её, чтобы не спугнуть, а его губы тронула не видимая в темноте ухмылка: помнится, отец рассказывал ему, что у Пожирателей повернуться спиной к кому бы то ни было считалось одной из тягчайших тактических ошибок. «Никогда не выпускай из поля зрения даже того, кто на твоей стороне, потому что завтра он убьёт тебя исподтишка, и ты даже не узнаешь, кто это был», — так говорил отец, волшебник, набравшийся немало опыта в сражениях и битвах, но оттого не менее осторожный.
Однако осторожность не спасла его от тяжёлых ранений в июне девяносто шестого. Как и эту хрупкую девушку, которая так запросто подставляет мне свою спину.
Просто она доверяет мне. Мерлин...
Тео почувствовал, как проваливается в дремоту, но, вопреки своему обыкновению, не хотел этому противиться. Сейчас ему было наплевать как на Волан-де-Морта, так и на жуткие сны с его участием. Живительное тепло, исходившее от замершей в его руках Гермионы, согревало лучше любых чар или каминов и проникало в самое сердце, с треском ломая его ледяные оковы и заставляя биться чаще.
Обняв Гермиону чуть крепче, Тео закрыл глаза, и его тут же стало затягивать в царство Морфея. Последними ощущениями, что он запомнил, были приятная расслабленность в преддверии долгожданного отдыха и самая настоящая эйфория.
За несколько месяцев это была его первая ночь без кошмаров.
На следующий день, когда Гермиона открыла глаза, было совершенно непонятно, наступило ли утро или ещё была ночь. На свежую голову соображалось гораздо чётче, и она сразу вспомнила, где находится, равно как и с кем. Мысль о том, что она несколько часов проспала в одной постели с жестоким, опасным, но в то же время таким желанным парнем, ошеломила Гермиону будто ушат холодной воды. Ей никогда ещё не было так неловко и так... хорошо.
Она чуть шевельнулась, жмурясь от удовольствия и всем телом впитывая ощущение теплой руки Нотта, так и лежащей на её талии. Вчера она буквально валилась с ног от усталости и потому всю ночь проспала, ни разу не сменив положение, а это значило, что у неё не было возможности посмотреть на спящего Тео.
А так хотелось!
Гермиона аккуратно, почти не дыша, повернулась на живот и, вытянув шею, украдкой взглянула на Нотта. Его глаза были закрыты, тёмные ресницы сомкнуты, дыхание размеренно; весь его вид олицетворял покой и безмятежность, чего никогда не бывало во время бодрствования. Днём Гермиона привыкла видеть его предельно собранным, надменным, хмурым или насмешливым и почти всегда недовольным всем вокруг. Сейчас же она словно увидела его без маски, с новой стороны, и хоть такой Тео был для неё полной неожиданностью, тем не менее притягивал её ещё сильнее.
Гермиона забыла о времени, о том, что нужно идти на занятия... Приподнявшись на локте и протянув руку, она осторожно убрала растрёпанные чёрные волосы со лба Тео.
Ей бы на этом остановиться, но нет.
Мягко, едва ощутимо погладив его по щеке, она поддалась внезапному порыву и, наклонившись, прижалась губами к гладко выбритой коже.
Тео стремительно перехватил её губы, оставив на них ласковый, но предусмотрительно короткий поцелуй.
Гермиона так и опешила.
— Ты что, всё это время не спал?!
— И тебе доброго утра, милая, — ухмыльнулся Тео, откидывая одеяло и потягиваясь, давая ей ещё одну возможность рассмотреть его потрясающее тело. — Кстати, спасибо. Давно я так хорошо не высыпался. Слушай, давай ты всё время будешь ночевать здесь? Похоже, перед тем светом, который ты источаешь, отступают даже самые назойливые тени.
— Как образно, — Гермиона закатила глаза, взяв отброшенное в сторону одеяло и завернувшись в него как в кокон, дабы лишний раз не провоцировать Нотта. — Я тебе не ночная лампа. И не мог бы ты...
Она кивнула на шкаф, потом на дверь. Тео удивлённо вскинул бровь.
— Забрать твои вещи и уйти? Это я запросто.
Он метнулся к шкафу, но Гермиона успела запечатать дверцы невербальным Коллопортусом. Всё произошло так быстро и эффектно, что Тео зааплодировал.
— Кто бы мог подумать, что после ночи в слизеринских подземельях вы будете настолько потрясающе колдовать, мисс Грейнджер, — иронично протянул он.
— Следующее заклятие полетит в тебя, — парировала Гермиона, тряхнув волосами.
Тео словно невзначай ощупал древко своей палочки.
— Это ты так думаешь, — но всё-таки предпочёл уступить, уж больно завораживающе выглядела эта огненная гриффиндорка, когда была так сосредоточена. Он вышел из комнаты и направился по коридору в сторону гостиной, на ходу надевая рубашку и затягивая галстук. В просторной и оттого более холодной общей комнате было человек восемь: одни повторяли лекцию, другие дописывали реферат. Часы над камином, в котором тлели угли, показывали без четверти девять — значит, завтрак был в самом разгаре, а до первого урока оставалось пятнадцать минут.
