Девочка, полистав древний фолиант, в свете библиотечного окна, так увлеклась, что просидела у широкого, нагретого солнцем подоконника до самого вечера. Она открыла для себя много нового. К примеру, в школьных учебниках по истории, ни разу не упоминался ее однофамилец - Семенов Владимир Андреевич. По мнению автора книги, именно он был основателем не только первого города на этом материке, но и всей русской колонии. Описанные там события, рисовали страшную картину раздела власти. "Судя по имеющимся данным, - писал историк, - Владимир Семенов, был убит заговорщиками в 1332 году, сразу после открытия судоверфи". До сих пор, Лера не могла понять, был ли этот Владимир тем самым ее прапрадедом, о котором упомянул когда-то отец. Она показала эту книгу бабушке, в надежде, что та более осведомлена об их семейном древе, но вместо ответа, обычно уравновешенная бабушка, накричала на нее. Лера, по ее мнению, занимается глупостями, и лучше было бы, если она подтянет математику, и наконец, уберется в кладовке. Девочка так и не поняла, что тогда произошло, посчитав это обычным нервным срывом. Однако Иветта Алексеевна с тех пор часто, словно колеблясь, поглядывала на свою внучку. Да только закрутившие обстоятельства, так и не позволили, решиться на самый главный разговор в их жизни.
Спустя десять дней, Лера окончательно окрепла. К тому времени, холода усилились, из-за чего занятия в школе отменили. Так что, ей ничего не оставалось, как просиживать весь день до вечера у окна, слушая тревожные вести с фронта. Вот в один из таких печальных вечеров, Лера услышала громкие крики, и выглянув на улицу, в надвигающихся сумерках, разглядела небольшую толпу на перекрестке. Что-то в груди больно екнуло. Бабушка давно уже должна вернуться. Магазин находился совсем рядом, и дорога туда занимала минут десять не более. Взглянув на часы, Лера поняла - что-то случилось. Никогда до сих пор, бабушка не ходила за хлебом так долго. Прошло уже больше трех часов, а ее все не было.
Накинув пальто, Лера поспешила на улицу. Подъездная дверь выпустила ее в холодный сумрак. Обжигающий ветер, сыпанул ледяной крупой, стеганул по глазам, сбил дыхание. Девочка завернула за угол, и тут, на перекрестке увидела зажженные фары нескольких автомобилей, и молчаливую толпу зевак. Осторожно приблизившись, она услышала знакомый голос:
- Ах, сволочи! Ах, изверги! Нет на них Бога!
Лера, узнав соседку Варвару Михайловну, протиснулась сквозь толпу, и здесь, едва не лишилась чувств.
На грязном снегу, раскинув руки, лежала бабушка. Над ней громко причитая, склонилась тетя Варя, и еще какая-то незнакомая женщина. Ноги у Леры подкосились, она едва не упала на обледенелый тротуар, но чьи-то руки подхватили сзади. Кто-то тихо сказал:
- Бедняжка! Как она теперь одна?
Лера все-таки упала. Упала, распластавшись на родное, уже остывшее на морозе тело. Ее попытались оторвать, какие-то люди подступили с носилками, но Лера так закричала, что ухватившие ее женщины, испуганно отпрянули.
- Не-е-ет!!! Не-е-ет!!! Нет!
Срывая до крови слабые ногти, Лера вцепилась в еще пахнущий самым родным человеком свитер. Она не видела страшную рваную рану на затылке, казалось, что бабушка просто потеряла сознание от голода. Такое бывало не раз, и Лера, с трудом удерживаясь на краю, пыталась привести ее в чувство.
Толпа все увеличивалась. Неожиданно, кто-то из сердобольных старушек крикнул застывшим в растерянности полицейским:
- Чего вы стоите! Не видите, она сейчас умом тронется!
Наконец, чьи-то крепкие пальцы оторвали девочку от безжизненного тела, и погрузив его на носилки, затолкали в черный фургон. Лера в этот момент, словно обезумела. Она вырывалась, кричала, билась в истерике, пока тетя Варя не утащила ее насильно с продуваемого насквозь перекрестка.
Следующие две недели, выпали из памяти. Лера пребывала в некоем пограничном состоянии, пугая несчастную тетю Варю отсутствующим видом, и полным безразличием ко всему на свете.
Бабушку похоронили соседи. Опасаясь новых истерик, Леру на похороны не взяли. Она лежала дома безжизненной тряпичной куклой, совершенно неподвижная, без единой мысли в голове, без единого желания. Дважды в день, тетя Варя приходила в их квартиру, кормила ничего не соображающую девочку, и проверив, все ли в порядке, уходила.
Ночью Лере было особенно тяжко. На нее накатывали приступы дикого удушья. А абсолютная, какая-то всепоглощающая тишина, казалось, вытягивала из нее последние крохи жизненной силы.
Так прошло много времени. Изредка она приходила в сознание, пробовала вставать, пыталась самостоятельно чего-то приготовить, но тут же, вновь в изнеможении валилась на диван, и забывалась в привычном полуобмороке.
Несколько раз город сильно бомбили. В один из таких дней, Лера сидела у окна, и видела, как с запада в небе появились черные крестики, а затем, где-то за домами упали первые бомбы. Звенели оклеенные бумагой стекла, дрожали стены, а откуда-то издалека, надвигался тяжкий рокочущий гул. Снова бомбили завод. Лера знала, что их город поставляет на фронт танки, самолеты, и прочее вооружение. Небо прочертили сверкающие дорожки, один из черных крестиков, выпал из ровного строя, и задымив, понесся к земле. Раздался страшный грохот. Далеко за городом в небо поднялась черная туча, но Лера смотрела на все так, словно действие происходило на экране. И она сто раз уже видела это кино, и все эти носившиеся в дикой карусели истребители, тяжелые туши бомбардировщиков, огненные трассы, прочертившие небо во все стороны, казались нарисованными. В эти дни ее словно не было на этом свете. Ничто и никто казалось, не мог сейчас вернуть ее в действительность. Но постепенно, полуобморочное состояние охватывало ее все реже. Все реже ее преследовали страшные приступы по ночам. А в один из солнечных дней, тетя Варя вместо еды, принесла какие-то бумажки.
- Вот, милая! - прошамкала она беззубым ртом, - Это карточки. Мы с Гавриловной выбили для тебя. Здесь на целый месяц.
Лера, взяла протянутые ей бумажки, и когда за соседкой закрылась дверь, поняла: - "все, теперь только сама!"
На улице было неожиданно хорошо. Светило солнце, слепящими искрами играл свежевыпавший снег. Лера шатающейся походкой добрела к магазину, и отстояв длиннющую очередь, взяла обычный продуктовый набор. Он состоял из буханки черного хлеба, килограмма непонятного происхождения крупы, и трех маленьких луковиц. В магазине конечно было еще много всего, но карточки на остальной товар, выдавали только рабочим с оборонных заводов, да городским чиновникам, которые и без того выглядели так, словно и не было войны, словно не было сотен и тысяч умирающих от голода детей.
Со двора магазина, обложенного со всех сторон мешками с песком, то и дело выезжали какие-то автомобили, несколько раз Лера заметила на заднем сиденье упаковки с консервами и черным шоколадом, который по слухам выдавался лишь военным летчикам. В толпе неодобрительно ворчали, но к подобному давно привыкли. Все знали: будешь возмущаться, и последнее отнимут.
Домой она вернулась только к обеду. Мокрая и бледная, с трудом взобралась на свой этаж, и стащив тяжелое пальто, без сил свалилась в кресло. Руки и ноги дрожали. В глазах рябило. Нужно было срочно поесть. Лера, передохнув, поплелась на кухню. Здесь разобрав сумку, выложила продукты, и тут, на столе, среди луковых корней, неожиданно сверкнул драгоценный блеск. Девочка неверяще потянула к себе одну из остро пахнущих головок, и в удивлении замерла. Это было колечко, свитое из тонких золотых проволочек, с маленьким красным камешком в центре красивого узора. Украшение запуталось в луковичных корешках. Лера долго разглядывала колечко, пытаясь сообразить, как оно могло оказаться в ее сумке. Но голова от голода и общей усталости совсем не желала думать, потому, решив пока отложить вопрос, поставила кастрюлю с водой на жадно сопящий примус, и отсыпала из пакета немного крупы.
О находке Лера вспомнила только через несколько дней, когда пришла пора снова отправляться в магазин.
