– Что там этот гад вытворяет? – Рудольф метнулся к стенке, ударил кулаком.

– Сбежать он пытается, – мрачно сказал Йонге. – Не могу его осуждать.

– Он допрыгается, что их шваркнут! – Рудольф снова ударил. Зашипел от боли. – Сайнжа! Черт, не слышно нихрена… Ну корабль-то зачем ломать?!

От толпы техников отделился силуэт и помчался навстречу Аннели, размахивая руками.

Ровный свет мигнул и сменился на пульсирующий желтый. За монопластом вспыхнуло. Фигура Аннели превратилась в черный силуэт. Йонге вскинул руку, прикрывая глаза.

– Сайнжа!

Рудольф сорвался на хрип. Сияние погасло, но взамен налилась аварийкой половина видимого сектора.

Потеряв дар речи, Йонге смотрел, как одна за другой прозрачные лифтовые шахты вспыхивают тревожными маяками. Шестиугольные футляры ячеек точно также вспыхивали и поднимали стены. Чей-то груз покатился по перекосившимся рельсам.

Терзающий плиту оверэскер торопливо откатился и отключил растопыренные диски молекуляторов.

Станция содрогнулась. Над головой, под ногами – со всех сторон раскатился протяжный вибрирующий гул сдвигающихся конструкций.

Аннели потерял равновесие. В ячейке снова вспыхнуло. Дрожащие протуберанцы окутали корабль. В лифте отчаянно взвыла сирена.

– Внимание! – грянуло со всех сторон. – Всех гостей станции, находящихся в блоках, отмеченных аварийными маркерами, просим проследовать к эвакуационным выходам! Следуйте за указателями!

Йонге открыл рот. Рудольф метнулся назад, и точно так же кинулся обратно к лифту майор. Механики разбегались к эвакуационным выходам, прыгали в стволы и уносились вниз. Брошенное оборудование мигало маячками. Йонге попробовал встать, ноги подкосились, и Рудольф поймал его, успев бухнуться на колени.

– Что за херня?!

– Соблюдайте спокойствие. Прогноз гравитационного искажения – минус сорок восемь баллов, – станционник перешел уже совсем на апокалиптический голос. – Экипажи прибывших судов просим оставаться на борту! Аварийный сброс парковок через сорок секунд!

– Что значит – минус?! – выкрикнул Рудольф.

Аннели дико оглянулся. Серые глаза превратились в пылающие голубым бойницы. Станция вновь качнулась. Рудольф вцепился в ребра напарника так, что Йонге охнул.

– Scheisse, мы прокляты!

За прозрачной плитой вспыхнуло крошечное солнце. Черное, окутанное безумной лиловой короной.

Монопласт вспучился, покрываясь белесой паутиной трещин. Аннели попятился и вскинул руку.

– Фелиция! – взвыл Рудольф.

Йонге глотал воздух, не в силах вздохнуть сквозь хватку напарника. Взгляд тонул в провале, всасывающем свет.

По ту сторону заградителя беззвучно распускалась черная дыра.

И страшнее непрерывного воя сирены, страшнее рвущегося монопласта был полный штиль.

Секунду назад вся станция должна была превратиться в размазанные по пространству гравитоны – но солнце не гасло, и внешний створ, отделяющий футляр от вакуума, по-прежнему стоял нерушимо.

По станции прокатился грохот отцепляющихся секторов, мгновенно слившийся в чудовищный гул.

– Сохраняйте спокойствие, все аварийные блоки оснащены маяками, – прогремел станционник. – Аварийный сброс через десять секунд! Девять! Восемь!

– Аннели! – заорал Йонге, хватая напарника за руки. – Сука, гори в аду!

– Четыре! – надрывался станционник. – Три!

Станция вздрогнула. Черная дыра свернулась в крохотную ослепительную точку и исчезла. Монопласт рывком втянуло назад. Кристалл взорвался, разлетаясь ошметками, как обычный страховочный пузырь. Лифт врезался в стену, и под полом отчетливо лопнул один из упорных кронштейнов.

Йонге сжал руки изо всех сил.

Отсчет прекратился. Сирена замолчала.

Красный аварийный все еще горел, но буквально пару секунд спустя сменился оранжевым, а потом вновь стандартным. Помаргивающим, ослабевшим, но уверенно-белым.

В ячейке две тысячи четыреста сорок один царила пустота.

В чудовищной тишине Йонге слышал свое дыхание. Даже не Рудольфа – хотя горячий воздух ерошил волосы на макушке. За спиной гулко стучало сердце напарника. Йонге боялся даже пошевелиться. Казалось, малейшее движение – и чертов лифт сорвется в шахту, а первый пилот разом получит инфаркт с инсультом.

Секунды шли под неумолчный звон в ушах.

– Отпусти, – прошипел Йонге. – Ох бока…

– Сам отпусти… Корабль где?!

Йонге отдернул закаменевшие ладони. Рудольф медленно, палец за пальцем разжал руки. Так же медленно поднялся, шагнул в сторону и протянул руку напарнику. Йонге пару секунд сомневался в своих способностях, но потом все же рискнул – и Рудольф вытянул его, как гравик. Йонге покачнулся, но выстоял.

– Фелиция, – чуть не плача, сказал Рудольф. – Сайнжа!

Йонге пытался найти хоть слово, но поднимающееся из живота отчаяние сжимало легкие ледяной судорогой. Рудольф стиснул его пальцы. Боль пронзила суставы, но Йонге не мог даже пошевелиться.

Синтетик развернулся. Лицо застыло в перекошенной гримасе. Дернув головой, Аннели медленно направился к лифту. Выражение лица у него было такое, что Йонге невольно попятился, увлекая напарника за собой.

– Куда, – прохрипел майор, будто сорвал свои синтетические связки. – Куда, сукины вы дети… Какого, мать его, хрена?!

Рудольф дернулся.

– Молчать! – заорал майор, в бешенстве выкатывая глаза.

Коридор вспыхнул. Истошный вой сирены заполнил каждый кубический миллиметр. Йонге развернулся, не разжимая руку, и прыгнул, снося напарника всем весом. Оба рухнули, перекатились, инстинктивно хватаясь друг за друга. Ударились о стену, и Йонге оказался на полу, совсем задавленный, чуть не сломавший шею. Коридор вспыхнул снова. Рудольф нырнул вниз, закрывая напарника.

Но все-таки Йонге увидел, как станция разваливается в клубящихся протуберанцах газов, расцвечивая их яростными вспышками толчковых двигателей.

Шестигранные футляры парковок разлетались диковинными снарядами.

Их собственный футляр содрогнулся, отделяясь от станции, медленно перекувыркнулся, уходя в свободный полет, и на фоне полыхающего паруса Йонге увидел невозможное.

Глаза нестерпимо жгло, слезы хлынули ручьем, но он смаргивал их с отчаянным упорством, вытягивал шею и не мог поверить. Прямо в голове пронзительно стонало, выло, содрогалось.

Он все-таки видел собственными глазами…

Как из черного прорыва – пожирающего пространство метр за метром, окаймленного свирепой лиловой каймой – выползает тупой бронированный борт. Как слезает с него хлопьями защитное покрытие, утаскивая за собой буквы “cetta”, и остается только до боли знакомое “Feli”.

– А-автоно-омный режи-им… – прохрипел станционник.

И полностью отключился.

Фелиция прошла вперед ровно на полтора корпуса, снося заградители и вспарывая технические этажи футляра. Развернулась, доламывая конструкции, и тяжело опустилась, уйдя всей грузовой частью в “подвал”. Разряды за кормой налились неистовым голубым, переходя в бешеную пульсацию. Йонге зажмурился, обхватил напарника еще крепче и попытался закрыть белобрысую голову, словно мог остановить молекулярный распад голыми руками.

Низкочастотный гул прокатился по всему футляру, вытряхнул кости и небрежно впихнул их обратно. Йонге тихо взвыл – позвоночник загорелся, словно раскаленный стержень. И тут же боль исчезла. Приоткрыв глаз, Йонге увидел, что волосы на руках стоят дыбом и даже чуть шевелятся.

А руки – целые.

– Мы умерли? – придушенно осведомился Рудольф.

Смаргивая слезы, Йонге пытался рассмотреть, что с футляром, но Фелиция загораживала весь вид. И все же ему показалось, что за ней – по-прежнему монолитный внешний шлюз.

– Не знаю, – шепотом ответил он.