Кто-то думает, что человек, привыкший быть солдатом, не может адаптироваться к простой жизни человека гражданского…. Это смотря, что за человек. Да, понятно, есть люди, рожденные гладиаторами, место которым на арене Колизея под восхищенными криками толпы, осыпающей победителя лепестками роз, но никак не на работе в офисе или за станком. Есть люди полной противоположности, место которым в лоне церкви или в кругу аристократической интеллигенции. Александр Свечкин не относился ни к тем и не к другим. И за станковым пулеметом и за столом для игры в вист, он был одним и тем же – спокойным и осмотрительным. Просто он не путал работу с жизнью, и не находил удовольствие в бою, как некоторые из бывших сослуживцев. Работа есть работа, и удовольствия она приносить не должна. Александр был умен и начитан, он всегда старался как можно больше общаться с людьми, что не давало закрыться в себе и отвыкнуть от общества. Да и немало значила тонкая работа психологов, отслеживающих любые изменения характера бойцов. Неблагонадежные исключались. Когда-то давно, в Чечне была просто резня, в Косово и других конфликтах такого ужаса не наблюдалось, хотя и там не было ничего приятного. Одним словом, не было ничего более устойчивого, чем психика Александра. За годы войн она не поменялась, и в нем все еще жили, пусть и где-то в глубине души, вера в добро и любовь. Может, эта вера и помогла остаться человеком? Кто его знает? Опять по губам промелькнула улыбка. Что-то часто он улыбается в последнее время. Может, наконец-таки начал оттаивать? Может быть. А может он всего лишь был счастлив видеть свой родной город, улицы которого оживали в памяти, и метры исхоженных тротуаров целыми пачками выхватывали воспоминания о детстве, как выплавляет солнце из-под снега весеннюю зелень.
В аэропорту на него косились представители доблестной милиции, принимая его за уголовного элемента. Если бы не тонкий и элегантный костюм-тройка по последней парижской моде, его бы наверняка задержали для проверки документов; хотя строгость и властность человека, привыкшего командовать, ощущалась на клеточном уровне, и патрули даже не пытались подойти. Документы гражданина РФ еще надлежало восстановить, поэтому в родное отечество Александр въезжал как гость, Анри Дю Труа. Чистота его произношения за годы службы не пострадала. В Иностранном легионе хватало соотечественников из бывшего Союза, и разговаривать с ними на языке предков уставом не возбранялось, по крайней мере, в свободное от занятий время. Единственное, что добавилось в речи Александра, так это легкая картавость, которая его не портила. Владея в совершенстве французским языком от этого дефекта речи избавиться было невозможно. Но, как бы то ни было, мужчина за столом паспортного контроля, видя перед собой внешне типичного средиземноморца, очень удивился, слыша от этого субъекта прекрасную русскую речь. Его подмывало спросить, не из эмигрантов ли Анри Дю Труа, но сталь холодных глаз не позволила этого сделать. Занервничав, он несколько поспешно поставил отметку в визе, и лихорадочно сунул документы обратно со стандартной фразой приветствия. Анри никому и ничего не будет объяснять.
Куда он поехал из аэропорта? В ближайшую к району, в котором вырос, дешевую гостиницу. Там он оставил свои вещи и переоделся. В спортивном костюме Александр походил на откинувшегося с зоны особо опасного рецидивиста, но ему это было побоку. Пусть боятся, если хотят. Первым делом был визит к другу детства, в котором Свечкин все еще оставался уверен. Открыла жена, друг был в командировке на севере, и ближайшие несколько месяцев ожидать встречи не приходилось. Александр вышел на улицу и сел на пустые качели во дворе дома, закурив. В Легионе курение отнюдь не поощрялось, и он мог обходиться без сигарет, но когда была возможность, Саша непременно курил, так как находил в этом удовольствие. Куда же ему идти? К дяде? А жив ли он? Нужно проведать. От дома друга до квартиры родителей было не более пятнадцати минут хода, и ноги вели через дворы на автомате. Знакомую стальную дверь открыла совершенно незнакомая женщина. Интуиция тут же шепнула, что дядя уже не жилец, и разговор будет бесполезен.
– Добрый вечер. Подскажите, а Николай Свечкин, не здесь ли проживает? По крайней мере, он здесь жил…
– Здравствуйте. Нет, не здесь. Эта квартира вот уже два года как наша. Мы ее купили у женщины.… Как же ее звали… Березанская, если не ошибаюсь. Но она одна жила.
– Спасибо вам, – Александр кивнул, отступая. – Значит, дядя Коля уже с батей…. – добавил он в полтона сам себе.
– Что вы говорите? – женщина не поняла.
– Нет, ничего. Адресат, говорю, выбыл. Прощайте, – Свечкин махнул рукой, разворачиваясь. Спускаясь по лестнице, он прошептал строчки из лирики Мандельштама: – Петербург! Я еще не хочу умирать, у тебя телефонов моих номера. Петербург! У меня еще есть адреса, по которым найду мертвецов голоса…
Он решил, что завтра же снимет жилье, пока не уладит вопросы с покупкой квартиры или лучше частного дома. Наверняка его уже давно выписали из отчей хаты, это просто не подлежало сомнению. Конечно, можно пободаться по этому поводу с народом, но никто не даст гарантий, что Свечкину удастся выиграть дело в суде. Да и не хотел он селиться в квартире родителей, до отказа заполненной не самыми теплыми воспоминаниями. К тому же привлекать к себе излишнее внимание властей было не самой лучшей затеей. Есть такая статья в УК РФ под номером 359, называющаяся «наемничество». Третья ее часть предусматривает ответственность наемника за участие в вооруженном конфликте или военных действиях лишением свободы на срок от трех до семи лет. И приятного в этом было мало. Да, для Александра, неплохо подкованного в юриспруденции, не было секретом, что по законам международного права, обозначенным Женевской конвенцией, боец Иностранного Легиона французской армии не был наемником по нескольким показателям; но сейчас Саша попал в Россию, и знал, с недавних пор дела о наемничестве расследует уже не милиция, а ФСБ, и с этими парнями шутки были плохи. Кто его знает, как российское законодательство отреагирует на появление Анри Дю Труа? Докажи, что ты не верблюд. Да хрен с ней, с этой квартирой, он и ночи бы там не провел! У него есть деньги, их хватит и на дом, и на машину, и на раскрутку собственного бизнеса. В России горизонты для предпринимательства безграничны, в то время как во Франции законы обойти куда сложнее.
Прогулка пешком по вечернему центру стала бы лучшим продолжением нового знакомства с городом своей юности, но Александр выбрал поездку на троллейбусе. Любовь к этому виду транспорта у него шла из детства, – каждый день, возвращаясь домой из секции бокса, он ездил именно на троллейбусе, любуясь огнями вечернего города и о чем-то мечтая. Как же были благородны мечты детства, – вырасти шпионом, мушкетером, пиратом или сыщиком…. И как потом обломала их жизнь, столкнув личность с обстоятельствами. Вырос мальчик наемником, мушкетером современности. Низменно, как скажут некоторые. Свечкин смотрел в окно и вспоминал время юности. Маршрут троллейбуса проходил через весь центр, и то тут, то там взгляд цеплял из серой череды зданий знакомые с детства силуэты домов, как-то связанных с прошлой жизнью. Город для Александра преобразился до неузнаваемости, разрезая тьму миллионами вывесок и сотнями тысяч автомобильных фар; знакомыми оставались лишь названия улиц. Вон в том доме жил тренер, а чуть дальше высотка, где на крыше Саша некогда целовался со своей первой любовью, провожая ее домой. Александр ждал, когда за сквером его глазам откроется невысокое приземистое здание станкостроительного техникума, на территории которого раньше была секция бокса. А вот и она, точно такая же, как и двадцать лет назад, когда он пришел туда впервые. Это радовало. «А сколько же должно быть лет Семенычу, тренеру? Ему тогда за шестьдесят было. Сейчас за восемьдесят, если жив… Уж не тренирует. Нужно будет проведать», – подумал Александр, и сердце запоздалым раскаянием резанула совесть. Это ж почти второй отец, а ты исчез как тень при полуденном солнце. Только бы он был жив.
