- Дыши носом! Глубже! - раздался шепот, стоящего рядом, высокого студента. ═

Я почувствовал руки, поддерживающие мои плечи. Внезапно в носу что-то сильно и больно укололо, боль пронзила, казалось, всю голову. В глазах посветлело. Это Алеша дал мне понюхать ватку с нашатырем.

- Выйдем на свежий воздух? - спросил брат.

Неожиданно для себя я отрицательно покачал головой. В это время голос у операционного стола тихо командовал:

- Есть! Скальпель! Отсос! Турунду!

В нос ударила отвратительная вонь разбитого протухшего яйца. Рот опять наполнился слюной. Я снова стал глубоко дышать носом. Полегчало...

Наконец Алеша сказал:

- Подождем в коридоре. Скоро будут размываться.

Умываться - ясно. Это мы делаем каждый день. А размываться? Это как?

Наконец хирурги вышли в коридор. Валевич оказался молодым высоким широкоплечим крепышом, похожим на какого-то известного артиста или спортсмена с обложки журнала. Высокий студент подошел к нему. Что-то тихо сказал.

- Зачем ждать? - ответил Валевич. - Пока Саша опишет операцию, я посмотрю.

Меня повели в полутемную комнату в самом конце коридора. Валевич усадил меня на стул, включил, закрепленную в стене рядом с моей головой, лампу:

- Слушаю. Что тебя беспокоит?

- Нос кривой.

Алеша неопределенно хмыкнул. А Валевич очень серьезно повторил вопросы, уже заданные мне Алешей. Затем, приподняв голову, сунул мне в нос неприятно холодный инструмент. Я резко отдернул голову и ударился затылком об кафельные плитки стены.

- Необъезженный! - совсем непонятно сказал Валевич.

Смотрел он меня долго. Потом щупал нос снаружи. Затем долго рассматривал мой череп на снимках. Наконец Валевич выпрямился:

- Искривление есть. Средней степени. Дыхание нарушено незначительно. Никто не даст гарантии, что после операции дыхание улучшится. Не вижу смысла...

- Нос кривой? - Более "умного" вопроса я тогда придумать не смог.

- Нос почти прямой. Для того, чтобы поправить форму носа, надо под наркозом специальным инструментом разбить нос с противоположной стороны, а потом сопоставлять и долго носить специальные пелоты, закрепленные на голове. Таз крови и много головной боли.

Мне как-то сразу расхотелось быть красивым. А Валевич продолжил:

- Настоящего мужчину шрамы только украшают, молодой человек!

Молодым человеком меня назвали впервые в жизни. Я сразу вырос в собственных глазах. А Валевич снова:

- А вообще, мужчина должен быть чуть красивее обезьяны. Но при этом он должен быть настоящим мужчиной. Тогда он красив!

Это был первый в моей жизни сеанс психотерапии. Не до конца осознанные тогда слова Валевича почему-то отпечатались в моей памяти на всю жизнь. Оперировать тогда меня никто не стал, а актуальность косметического недостатка была задвинута навсегда куда-то на самый задний план.

Прошло много лет. Я учился на последнем курсе Кишиневского медицинского института. Распределение и трудоустройство выпускников тогда проводилось в "добровольно-принудительном" порядке. Как увлекающийся техникой, в субординатуре я попал в группу рентгенологов.

Обучаясь в мединституте, все годы обучения я подрабатывал лаборантом на кафедре гистологии, в физиологическом отделе центральной научно-исследовательской лаборатории института. Последние два года работал лаборантом-биохимиком под руководством главного врача лечсанупра, заслуженного деятеля наук, заведующего ЛОР-кафедрой, профессора Михаила Григорьевича Загарских.

Закончив субординатуру и получив диплом с направлением в район, я подал заявление об освобождении меня от должности лаборанта. Подписывая мое заявление, Михаил Григорьевич спросил:

- Куда на работу и кем?

- В Дондюшаны. Врачом-рентгенологом.

Решение профессора было молниеносным:

- Это не для тебя! Отоларингологом желаешь стать?

- Желаю...

Уйти из рентгенологии было нелегко. В течение недели заслуженный деятель наук безуспешно обивал пороги управлений министерства. Я уже смирился, потушил в себе искорку слабой надежды стать ЛОР-врачом. Но на Михаила Григорьевича отказы действовали с точностью до наоборот. Его настойчивость не знала границ. Что он во мне увидел?

В конце недели, после визита профессора к министру, я держал в руках направление министерства на работу отоларингологом в родной район и предписание в интернатуру на кафедру, которой руководил сам Михаил Григорьевич. Так нечаянно в одночасье я стал ЛОР-врачом.

В семьдесят седьмом по путевке минздрава я прибыл на курсы повышения квалификации в ЛОР-клинику Харьковского института усовершенствования врачей. Заведующая кафедрой профессор Нина Александровна Московченко знакомилась с нашей группой по списку в алфавитном порядке.

Одной из первых прозвучала фамилия Валевича. В соседнем ряду поднялся плотный человек средних лет. Я узнал его сразу. Это был Михаил Андреевич Валевич, консультировавший меня в Черновцах двадцать лет назад. А в шестьдесят третьем, по рассказам брата, Михаил Андреевич удалил осложненное инородное тело в нижней трети пищевода у моего двухлетнего племянника - Сережи.

Подняла Нина Александровна и меня.

В перерыве Михаил Андреевич подошел ко мне сам:

- У вас были родственники в Черновцах?

- Да. Я знаю, что вы удалили моему племяннику инородное тело пищевода. А раньше, в пятьдесят девятом, вы консультировали меня.

- Так это вы? Вспомнил ваш нос и снимки. Как тесен мир!

На следующий день я пригласил его отобедать в ближайшем кафе:

- Не откажите, в знак признательности, Михаил Андреевич!

Знакомясь с меню, я спросил Валевича:

- Коньяк? Сухое вино?

- Спасибо, ничего. Я не пью.

В тот день мы обедали без горячительного.

Через два-три дня Нина Александровна уточнила у курсантов объем выполняемых оперативных вмешательств. Распределила нас по подгруппам в зависимости от диапазона выполняемых операций. С Валевичем она говорила как со старым знакомым, уважительно, без чувства собственного превосходства и менторства. Неожиданно профессор заявила:

- После перерыва первая подгруппа собирается у операционного блока. Сегодня осложненный эпитимпанит. Прооперировать попросим Михаила Андреевича. Вы готовы?

Валевич согласно опустил голову.

Пока готовили больного, Михаил Андреевич очень долго тщательно изучал рентгеновские снимки. Затем осмотрел само ухо, исследовал слух камертонами. Постриг ногти, после чего старательно мыл руки. Потом его одели. Наконец операционная сестра пригласила:

- Больной готов!

Происходящее в тот день отпечаталось в моей памяти надолго. Всю местную анестезию операционной области Валевич сделал с единственного прокола кожи, молниеносно продвигая иглу в намеченных направлениях.

Когда операционная сестра подавала скальпель, мне показалось, что рука хирурга крупно дрогнула. Но это длилось только одно мгновение. Рука Валевича уверенно захватила инструмент и скальпель мгновенно провел разрез по небольшой условной дуге. Ассистент, старый врач клиники, еще останавливал кровотечение из мелких сосудов, а Михаил Андреевич уже обнажил сосцевидный отросток и закрепил "лиру" - ранорасширитель для уха. И без того незначительное кровотечение остановилось за счет натяжения мягких тканей.

А дальше... В ход пошли ушные долота и стамески. Что делал Валевич, осознавали только мы, уже неоднократно оперировавшие ухо. Вот вскрыта пещера сосцевидного отростка. Образование общей полости, сглаживание шпоры, удаление кариозно измененных ячеек, пластика слухового прохода. Формирование лоскута и его фиксация, ушивание раны. Все, казалось, прошло на одном дыхании.

Когда Михаил Андреевич затянул последний шов, раздался шумный коллективный вздох:

- Вот это да-а!

Доцент кафедры Владимир Тимофеевич Лисовец, руководитель одной из подгрупп произнес:

- Мастер-класс!

После операции мы долго обсуждали увиденное, каждый приводил свои наблюдения, случаи из практики.