Книга была потрясающей: эмоционально насыщенной, затягивающей, оригинальной. Сюжетные линии извивались, словно клубок диковинных змей. Она заставляла сопереживать и смеяться вместе с ее персонажами, вдыхать новые запахи их таинственных миров, вместо бумажного переплета чувствовать под пальцами приятную прохладу аппаратуры космических кораблей, впитывать звездный блеск необъятного космоса. И конечно, до умопомрачения любить странноватую, необъяснимо загадочную девушку, потомка то ли кочевников Серой солнечной системы, то ли вождей блуждающей планеты. Страницы освещались светом ее глаз, сосредоточенный, немного безумный взгляд пробирался под кожу и оседал в крови, а сладковатый запах волос будоражил обоняние.

Перечитывая в который раз, он и сегодня никак не мог прерваться, слыша за шорохом листов звук ее голоса, и лишь накопившаяся усталость ослабила хватку судорожно сжимавших книгу пальцев. Учебники и медицинские справочники с превосходством и укоризной взирали на выскользнувшую из рук хозяина соперницу, мечтая отрастить конечности и выкинуть ее в окно.

Темнота сна засмеялась так задорно и искренне, как может смеяться только очень легкий, целостный и счастливый человек на стыке лет меж детством и шальной юностью.

Она сжала в жадную пригоршню все его силы, скомкала в липком кулаке и сдула с ладошки в сизое море.

1

В детской его не было, на балконе тоже, в спальне лишь измятое покрывало намекало на его недавнее присутствие. Эля заглянула на кухню, заранее готовясь увидеть, как сын, вскарабкавшись на шаткий стул с хромированной спинкой, тянется к полке с конфетами, но и там его не оказалось. Страх не заставил себя долго ждать, в который раз показав Эле, что за себя бояться проще, чем за своего ребенка. Запертая изнутри дверь не оставляла сомнений: сквозь нее никто не выходил, не говоря уж о том, что не достигший еще и трех лет малыш попросту не смог бы отомкнуть хитрый замок.

– Кроха… – еле слышно захрипел не к месту осипший Элин голос, пока его обладательница металась по комнатам, в панике проверяя по второму кругу запоры окон, шкафы, ванную.

Уже не веря ни себе, ни элементарной логике, она трясшейся рукой дернула задвижку окна и, распахнув створку, боязливо глянула вниз с четвертого этажа. Но там колыхалась лишь непримятая трава и матерый дворовый котище пробирался по ней, маневрируя, как гондола в узких каналах Венеции. Растерянный взгляд девушки перескакивал с одной детали внутреннего дворика на другую, она боялась, что на этот раз ее маленький сынок не вернется.

Но тут со стороны прихожей раздался знакомый приглушенный звук и невнятное детское бормотание. Эля еще никогда так быстро не бегала. Механизм замка сухо щелкнул.

В тамбуре между двумя квартирами прямо на полу сидел хорошенький мальчик, он смеялся и жестикулировал, а еще бормотал что-то невнятное, глядя в стену, причем так осознанно, будто с кем-то разговаривал.

– Эмиль! – с облегчением выдохнула девушка и подхватила на руки мигом потянувшегося навстречу грязными ручками ребенка. – Как же ты меня напугал!

Крошечное сердечко радостно забилось ей в плечо; когда-то она и предположить не могла, что только это будет погружать ее в ощущение полного спокойствия и счастья. Малыш пах клубничными конфетами и пластилином, для Эли этот запах ассоциировался с беззаботностью.

– Ма-ма… – пробормотал он и обнял ее за шею.

От удивления девушка остановилась как вкопанная, так и не переступив порог квартиры.

– Зубиии… Зубббиии, – забавно коверкая слово, выдохнул ей в ухо ребенок и радостно засмеялся, тыча пальчиком в стену, у которой только что сидел.

– Какие зубы? – Эля шагнула за порог и через плечо обернулась в направлении, которое указывал сын.

– Там зуби и глаза, – указал ребенок на стену, частично покрытую облупившейся зеленой краской.

– Ты их боишься, мой фантазер?

В ответ сын только радостно засмеялся.

Целый день она не спускала с него глаз, порою, прервав дела, порывисто обнимала и чмокала в светлую макушку, – просто так, чтобы удостовериться, что он рядом, что никуда не делся.

Страх уже давно сплел клубок в ее сердце, еще с тех пор, как Эмиль научился говорить. Сначала ей казалось, что все его слова – выдумка разошедшегося детского воображения, многие малыши болтают несусветную чушь, но родители, естественно, не принимают ее всерьез.

Элин сын не только болтал. Он указывал пальчиком в совершенно пустые углы, будто видел там что-то недоступное маминому зрению, ни с того ни с сего начинал заливисто смеяться над чем-то, что слышал и понимал только он. Он пытался объяснить «бестолковой» маме, что вот там, где Эля видит шкаф, еще есть дерево с синими листиками, а внутри вон той игрушки прячется чья-то когтистая рука. Со временем девушка привыкла спокойно воспринимать заявления, что от печки на кухне начинается белая вода, а к вечеру там же стоит темный страшный человек. Может, оттого, что сама всегда была неисправимой фантазеркой и, прочитав очередную книгу, «селила» в человеческий мир то прекрасных вампиров, то отвратительных чудовищ, а то и прирученных василисков. Выдумки мальчика все время менялись, и чем лучше он говорил, тем четче становились описания видимых только им персонажей и событий и тем больше укоренялся в Эле безотчетный страх, напоминавший то ли холодную змею, свернувшуюся в животе, то ли предчувствие грядущей беды.

Своими опасениями она могла поделиться только с двумя людьми, чем и занялась вечером.

Эмиль безмятежно спал в своей комнате: еще бы, на этот раз вокруг него махали крылышками разноцветные бабочки, чем он не преминул поделиться с Элей, прежде чем закрыл уставшие, но восхищенные глазенки.

Кухню освещал лишь мутный кружок желтого света, так что все предметы, кроме стола, прятались в тени. Мохнатый абажур лампы был опущен низко. Редкие гости давно перестали спрашивать о том, действительно ли он сделан из натурального меха, – и к лучшему, ведь хозяйка квартиры никогда не рассказывала, из чего и как мастерит свои экзотические аксессуары для интерьеров. На совершенно немыслимой по цвету и форме полке стучали, сталкиваясь, шарики вечного двигателя Ньютона. А обтянутый мягким покрытием подоконник, расшитый стеклярусом, сверкал, как драгоценность из сокровищницы царицы Савской, на нем-то Эля и примостилась, свесив ноги и сложив руки на коленях, как прилежная школьница.

– В нашем мире бывает все что угодно, поэтому можно брать в расчет прохождение сквозь стены или даже телепортацию, – Лем говорил медленно, вдумчиво, растягивая слова, а порой глотая окончания. Его мыслительная деятельность всегда опережала вербальную.

Эля с легкостью представляла, как все гипотезы и предположения еле умещаются в кудрявой голове, иногда ей даже казалось, что серпантин волос, торчавших во все стороны, лишь закономерное продолжение его чересчур активного мозга. Однако ответить не успела, в замке входной двери повернулся ключ, и она с радостью соскочила с подоконника, направляясь в прихожую.

Молодой человек разувался в темноте у двери. Эля, как обычно, подавила желание повиснуть у него на шее, лишь тихо застыла, прислонившись виском к стене.

От него пахло трудным разговором и ветреной кокетливой девушкой – тяжелый запах сигарет и легкий флер цитрусовых духов. Пассивным курильщиком Янош становился только в кабинете начальника, ну а аромат парфюма явно зацепил при общении с новой поклонницей.

– Представляю, что он наплел тебе, – сказал Ян, пренебрежительно отпихивая в сторону новомодные кроссовки Лема.

– Я все слышу, – раздалось из кухни.

– Слышать – это неплохо, но порою надо еще и думать. В очередной раз подпитываешь ее фантазии своим неуемным вниманием? – бросил Ян, проходя мимо девушки в кухню и присаживаясь на свой любимый стул.

Тот был такой же фундаментальный, непоколебимый и надежный, как и сам Янош, и в этой квартире, среди разномастной, порой нефункциональной, а порой даже нелепой мебели, этот стул единственный не претерпел изменений от рук хозяйки. Он нравился Яношу, а значит, приукрашивать его на свой вкус Эле даже в голову бы не пришло.