Старый доктор распрямил ноги и вздохнул.

- Я представляю себе, - продолжил он, - каким ничтожным и беспомощным должен был казаться Сурд в таком обществе, но он, дорогой мой Альберт, нисколько не страшился их и не собирался стереть свой закат с неба, как бы они ни пугали. Он только отрицательно качал головой на их угрозы и отвечал: "Можете ли вы измыслить муку, какой я еще не испытал?"

Тогда он встал и заговорил:

- Может быть, когда люди в Колёсии поймут мой закат, они отвергнут ненависть, жестокость и несправедливость, как это сделал я. Может быть, они, наконец, поймут то, что я хотел им сказать, и поверят в милосердие, доброту и любовь, как верю в них я.

Поэтому когда боги увидели, что ничего не смогут с ним поделать, они убили его, думая, что избавившись от него, они избавятся и от закатов. Для верности они размололи его тело между двух жерновов и развеяли прах по ветру, чтобы он никогда не осквернил солнечный дворец. На этом и кончается наша история.

Доктор Эрлих усмехнулся ласково и пристыжено. Он достал трубку и набил ее, уплотняя табак тонкими потемневшими пальцами, подхватывая просыпавшиеся через край крошки и слегка пристукивая их. Когда он раскурил трубку, он улыбнулся, плотнее обнял мальчика и опять посмотрел на небо.

- Вот, дорогой Альберт, - сказал он, помолчав, - каковы голые факты, но рассказ вовсе не заканчивается на этом месте. Он из тех рассказов, которые только начинаются, когда все факты уже известны.

Доктор задумчиво сузил глаза.

- Да, рассказ, конечно, мог закончиться на этом месте, если бы языческие боги, вместо того, чтобы развеять прах Сурда, собрали его, запечатали в сосуде и где-то спрятали. Но это, как мы знаем, не пришло им в голову.

Доктор Эрлих затянулся с еле слышным всасывающим звуком.

- Да, - повторил он, - языческие боги совершили ошибку, когда развеяли прах Сурда, потому что прах его разнесли ветра, и часть его вновь осела на Колёсию. Часть осела и на нашей земле в те давние дни, но это были только крошечные пылинки... Видишь ли, Альберт, эти боги не понимали, что дух Сурда не уходит в небытие с его смертью. Его прах заключал в себе часть его духа, и с тех пор, как только такая пылинка коснется человека, в нем вспыхивает нечто подобное маленькому первому закату. Такие люди становятся истинными последователями Сурда. Они самые прекрасные люди земли, и подтверждают это своей жизнью или своим трудом. Каждый сообразно своему таланту передают послание Сурда о красоте, милосердии, и любви.

Старый доктор наклонился вперед и погрузил свое лицо в чашечку рук. Когда он снова заговорил, речь его была медленной, как если бы он впервые вкладывал в слова мысли, которые долго втайне обдумывал.

Иногда Бывает, - заговорил он опять, - что какой-то человек столь достоин доверия, или порошинка Сурда проникла в него так глубоко, что он становится велик, как сам Сурд. Эти великие люди не единственные последователи Сурда - они его дети, их предназначение отвратить мир от жестокости и ненависти и вернуть его обратно к спокойствию и достоинству.

Мальчик помолчал немного, обдумывая слова доктора, и спросил:

- Ты один из сыновей Сурда?

- Нет, - печально ответил старик. - Я не оказался среди избранных. Мне не была оказана эта высокая честь. Я лишь один из тех, кто поверил.

В эту минуту миссис Лэнгкейбл и миссис Иванс вышли на крыльцо. Миссис Иванс держала в руках шапочку и пальто своего сына: пора было возвращаться домой. Увидев их, доктор Эрлих встал со ступенек и сказал, что для удобства он выведет их машину из-за амбара, где он ее припарковал, проедет по дороге и оставит ее перед домом. Миссис Иванс посмотрела на его удаляющуюся фигуру и грустно покачала головой.

- Просто невозможно поверить в то, о чем ты мне сегодня рассказала. После этого можно совсем утратить веру и уступить отчаянию. Сама я не могу представить, как он вынес всё то, что ему пришлось. Я бы не смогла, я это знаю.

- Для меня в этом тоже какая-то тайна, - сказала миссис Лэнгкейбл. - Иногда мне кажется, что она находит утешение и надежду в том, о чем мы ничего не знаем.

Мальчишка вдруг оторвался от матери и побежал к амбару, куда пошел старик. Он был еще так мал, что борозды в его мозгу еще не сомкнулись, и глубокие первобытные части его существа не закрылись для сознания. В этот полдень он воспринял рассказ старика всем своим существом, а несообразности этой истории не вызвали в нем протеста. Неким образом она показалась ему даже более реальной, более осмысленной, чем десятки явлений, которые он каждый день признавал истинными, даже более достойными доверия, чем жестокости, о которых говорили его мать и миссис Лэнгкейбл.

Доктор Арнольд стоял у амбара, будто предвидя, что мальчик придет и поджидал его. Арнольд заговорил, едва переведя дыхание, неотрывно глядя в лицо доктора.

- Ветер всё еще разносит прах Сурда над миром?

- Да, - ответил старик. - Не сомневайся в этом.

- Откуда ты знаешь? Почему ты так уверен?

Доктор Эрлих сказал:

- Я думаю, что и ты уверишься в этом, когда я закончу историю и доскажу тебе то, что приберег напоследок. Вот как было дело, Альберт.

Перед тем, как умереть, Сурд рассказал то, во что боги тогда не поверили, но что оказалось правдой. Он сказал, что закат станет знаком вещей, в которые он верит, и останется на небе, пока красота, добросердечие и любовь сохранятся среди людей. А когда они в людях умрут, закат уйдет вместе с ними и погаснет на небе.

- Они, конечно, насмехались над Сурдом, когда он говорил всё это, - серьезно сказал мальчик. - Могу поспорить, они думали, что он хочет их одурачить.

- Да, согласился доктор Эрлих, - воображаю, что они так и думали, но не сомневайся, что Сурду было всё равно, насмехаются они над ним или нет, потому что он думал в эти минуты, как тяжка была жизнь в мире нетерпимости и жестокости, и как несчастлив он был. Он знал, что тем, кто пойдет за ним? тоже будет нелегко. Это в ту минуту заботило его больше всего, и поэтому он решил, что закат будет возвращаться каждый день, когда солнечный дворец будет проходить по краю пространства и засияет на западном небосклоне, и тогда дети в минуту слабости и беспомощности смогут взглянуть на него и поймут, что они не одиноки в этом мире.

Мальчик задумался на минуту, тщательно взвешивая следующий вопрос:

- Когда мы сидели с тобой на ступеньках, - начал он, - ты сказал, что иногда на человека попадает столько праха Сурда, что он сам начинает поступать, как Сурд, и ведет мир к тому, каким он должен быть в представлении Сурда.

Он прервался, постоял, насупив брови, и опять быстро заговорил.

- Доктор Эрлих, живет ли сейчас в мире кто-то из сыновей Сурда? Вы верите, что в эту минуту в мире есть такой человек?

Доктор Эрлих протер глаза как от большой усталости.

- Да, - сказал он. - Я в это верю. Я не знаю, дорогой Альберт, кто он и где он находится, но он здесь. Я чувствую сердцем, что он есть где-то в этом мире.

Доктор опустил руку, и она устало повисла.

- Да я в это верю. Если бы я не верил, у меня не хватило бы смелости жить.

Он неожиданно замолк, а его губы поднялись в странной усмешке.

- Ты находишь меня сентиментальным? Думаешь я малость не того? Тебе стыдно за меня?

Мальчик отрицательно покачал головой.

Доктор Эрлих прислонился к двери амбара и посмотрел вниз на тезку усталым взглядом.

- Странно, - сказал он, - но иногда человек может без стыда, во весь голос, закричать о свой ненависти и чувствовать себя при этом человеком разумным и сохранившим достоинство. Но если он осмелится сказать, что в нем есть духовное начало, он должен произнести это извиняясь и шепотом, а друзья его ощутят неловкость от такого спектакля.

Он беспомощно поднял руки и засмеялся мягко и заискивающе.

- Странная ситуация, но ты сам поймешь это, когда подрастешь.

Глаза его дрогнули и опустились к земле, где он разгребал ногой брошенную солому.