− Судя по валяющемуся журналу и тишине, ты о чем-то задумалась, – это были его первые слова. Отец только что приехал из аэропорта. В Москве проходила какая-то деловая встреча, на которой он задержался на пару дней. – Все еще скулишь над своей скучной жизнью?

Анна привыкла к языку отца, который иногда грубовато, но всегда точно, одним или двумя словами передавал смысл, который у некоторых занимал не одно предложение. В общении с дочерью он даже никогда не повышал тона, не то, чтобы хоть когда-нибудь поссориться с ней; но иногда мог применить непечатные выражения, направленные, конечно же, не в адрес Анны. Дочь не зацикливала на этом своего внимания, тем более что подобное было очень редко и выражало только крайнюю степень негодования отца, которое нужно было еще заслужить. С детства он выбрал правильную тактику даже не воспитания, а общения с дочерью. Он был ей скорее сверстник, друг, равный ей, чем старший по возрасту или отец, которого нужно остерегаться и не перечить. Он знал, что общение с его друзьями, с самого маленького возраста, на любые общедоступные темы избавит в будущем его дочь от многих проблем в отношениях с противоположным полом. Он добился этим главного – дочь понимала психологию мужчин, и знала, с чем их едят, и как укрощают. Благодаря тому, что все его друзья были умными и интересными в разговоре людьми, дочь тоже выросла далеко не глупой. Общение происходило, когда он перекидывался с кем-то из товарищей в присутствии дочери в бильярд, или жарил шашлыки на заднем дворе дома. Конечно же, когда они распивали горячительные напитки, дочь находилась где угодно, но не в их компании. Умному человеку вложить в голову ребенку правильные моральные принципы, при условии, что с ребенком есть взаимопонимание, не составляет труда. В период подросткового максимализма он ненавязчиво контролировал дочь, делая вид, что сильно не влезает в ее дела. Единственное, он ей не раз напоминал, что она для него значит, и просил ставить в известность, во сколько ее ждать дома, и с кем она идет, не ограничивая круг общения и не связывая по времени. Он всегда избегал долгих нотаций и пояснений, называя только причину и последствия, но дочь прекрасно понимала, что чем грозит. Главный принцип жизни он вдолбил ей в голову с самого раннего детства: чтобы ты не делала, и под наплывом каких бы то ни было чувств, оставайся человеком и девушкой в первую очередь, уважай себя и семью, в которой ты выросла. Она так и делала, и могла с уверенностью сказать, что порочного за собой ничего не знает. С детства отец подобрал к ней ключик: он понял, дочь бесполезно заставлять чем-то заниматься, если ее это не интересует. Таким образом, всегда удавалось настоять на своем, показывая вещи с нужной стороны.

− Ага. Скулю…. Я рада, что ты вернулся, наконец-таки. Задержался на переговорах, или отдыхал?

− Я совместил и то, и то. Днем переговоры, по вечерам отдых, – он улыбнулся.

− Седина в бороду, бес в ребро… – многозначно изрекла дочь. Настроение с приходом отца, как ртуть в термометре с наступлением жары, поползло быстро вверх.

− Я еще не так стар, чтобы искать покоя, – он достал сигарету, чтобы понюхать ее, не закуривая. От привычки курить он так и не избавился, но в комнате дочери никогда не курил. – Так сказать, в самом расцвете сил.

− Верю. Но мог бы приехать и пораньше. Я скучала, – она укоризненно посмотрела на отца.

− Ну, судя по движению средств на счетах, скука много времени не занимала. Ты все вещи в городе скупила?

− Все, – передразнила его Анна. Девушка знала, что это не укор, а просто маленькая колкость. Ее отец любил поязвить. – А что мне еще оставалось делать? Сидеть дома и книги читать? Я так зрение посажу.

− Ну, уж тебе ли не знать, что правильно и со вкусом подобранные очки не портят имиджа, а иногда даже наоборот дают изюминку. Ты столько знаешь о вкусах и моде, что давно могла бы преподавать где-нибудь в Милане тамошним модельерам.

− Хватит, – она лениво махнула рукой. – Ты никогда так не многословен, как в общении со мной. Значит, тоже скучал.

− А как иначе? – он покачал головой. – Ответь на мой вопрос: чего ты хандришь уже третью неделю? Или четвертую?

− Четвертую, – она скривила губы. – Не отпускает что-то.

− Чего тебе не хватает? – он удивился. – Я впервые встречаю женщину, которой не подняло настроение солнце Испании.

− Я первая, – она подняла с пола журнал. – И единственная в своем роде.

− Понятно. Сборка несерийная, ручная работа…

− Ручная?.. – она засмеялась.

− Дочь! – отец погрозил пальцем, тоже в шутку. – Без ваших грязных намеков обойдусь. Мужика тебе хорошего надо, сразу вся дурь и тоска исчезнет. Летать по дому будешь…

− Отец! – она так же шутливо погрозила ему, но уже кулаком. – И без ваших намеков…

− Да я прямо говорю. Не школьница уже ведь. Двадцать два. Некоторые и замуж по два раза к этому возрасту выходят. А ты меня за все эти годы ни с кем, ни разу не познакомила из парней. Это как называется?

− Я очень избирательна, и всякое в дом не таскаю. А ты, почему ни разу не знакомил меня со своими дамами? Мне же тоже интересно!

− Ну, я их словом «всякое» назвать не могу, потому как сам очень требователен, к сожалению… – он возвел очи к небу, – но зачем тащить в дом кого-то с кем через пару месяцев я уже не буду?

− И я так считаю. Вопросы есть?

− Нет, начальник. Ох, горе. Ну, вот скажи, почему ты такая умная на мою голову? Где сядешь, там и слезешь! – жаловался он красивой брюнетке на обложке журнала, который взял в руки.

− Сам старался с детства. Кто книги по психологии рекламировал мне? Фрейд, Юнг, Берн! – она села на кровать, обняв подушку, и снова немного погрустнев.

− Перестарался. Не дочь выросла, а Совет Федерации. Прям ректор МГУ, только в юбке, – брюнетка эту отповедь слушала очень внимательно, даже не мигала. Боялась слова пропустить, наверное.

− Не смотри на нее так. Покраснеет, – сквозь зубы проронила Анна.

− Покраснеет, – Анатолий Борисович, кривляясь, передразнил дочь. – Я его с собой заберу, почитаю на досуге, – он собрался положить журнал в карман.

− Отец!

− Ладно, шучу, – он кинул журнал на кровать. – Когда на работу пойдешь? – резко сменил он тон, и уже серьезно смотрел на дочь.

− А надо? – Анна искоса посмотрела на него.

− Надо. Хотя бы чтобы узнать, что это такое. Сама выбери должность и фирму, я устрою. Устройся, поработай пару месяцев, а там сама решишь, что тебе надо. Настаивать не буду, санкций каких-то вводить тоже, но тебе это самой пригодится в будущем – опыт работы с людьми в коллективе. Я бы на твоем месте попробовал, по крайней мере, от хандры избавишься, и жизнь изменишь. Меньше времени будет на мысли о всякой бредятине.

− Работа. Четкий график, ранние подъемы… – она мотала головой, хотя уже согласилась внутренне с отцом, просто хотела его немного подначить.

− Я же тебя не кирпичи класть, и не на завод в токарный цех отправляю, – он засмеялся. – С твоим маникюром, я представляю: «Папа, я сегодня треугольную многозаходную резьбу на штифты наносила». Ха…ха…ха! – его согнуло от смеха. – Не могу! Я тогда все на свете попутаю. О такой дочери мечтать только можно.

− Ага. Почему бы мне в таком случае сантехником не пойти работать? – она рассерженно посмотрела на него. − За бутылку паленки унитазы чинить? Тоже мне юморист нашелся.

− Анюта, работа любая уважаема, если она не одним местом делается, – отец укоризненно посмотрел на дочь. – Ты же на финансиста училась, в этом разбираешься хорошо, и любила предметы. Давай, я тебя на эту должность устрою куда-нибудь. Но к себе не возьму, а то гонять буду по работе, без снисхождений.

− А я к тебе и не пойду, – она положила на подушку голову. – В воскресенье я тебе назову место, куда я устроюсь. Дай время подумать.

− Не вопрос. Не выспалась?

− Да, вчера танцевала всю ночь.

− Ну тогда спи. Не мешаю, – он развернулся.

− Ага. Давай, увидимся.

− Давай.