На секунду ей показалось, что он повернет назад и бегом бросится обратно к ней.

Вчера Люси «позаимствовала» из армейского наследия своего дедушки плащ-палатку и одеяла цвета хаки. Попросив у подруги велосипед, она засветло привезла все необходимое в башню. Там она выбрала себе место у стены на верхнем этаже, на уровне ниже парапета. Сумка из декоративной ткани с ручкой через плечо должна была послужить подушкой.

Она прекрасно понимала, что затеяла большую и опасную игру. Что, если прочитав письмо с требованием выкупа, ее дед откажется от своих привычек и обратится к властям? Что ж, те не смогут найти ее здесь. Да и никто бы не смог. Это место оказалось заброшено многие годы тому назад.

Конечно, завтра будет суббота, и дед не сможет пойти в банк. Но Люси принимала это в расчет. Пусть он как следует попотеет, пусть помучается и всю субботу, и воскресенье. Пусть почувствует, что сходит с ума. Тогда утром в понедельник он будет первым, кто откроет двери банка.

Люси нахмурилась. Конечно, вполне могло оказаться и так, что у него на самом деле нет ее наследства, что он давно проиграл его или растратил его и просто морочил ей голову все эти годы, говоря о каком-то неопределенном будущем, которое якобы начнется с рассветом 6 августа этого года, с ее двадцать первого дня рождения.

В таком случае ему бы лучше всего узнать, как раздобыть деньги, потому что они ей нужны. Она зажила бы тогда своей жизнью, не имеющей ничего общего с ним и его оружием, военной формой, медалями, всей этой древней ерундой.

В темноте что-то коснулось лица Люси. Будто какое-то невидимое существо пронеслось над ее волосами, издавая едва различимое постукивание. Она лежала очень тихо. А башня, казалось, жила своей собственной жизнью, двигалась и дышала. Ее укромные уголки и трещины хранили запах давнишних урожаев. В горле словно теснилась древняя пыль, от которой першило. Серые каменные стены башни дышали вечностью, деревянный пол – страданием и распадом.

«Вышедшее из употребления строение» – так наверняка описал бы ее Дилан, если бы башне довелось оказаться в каталогах компании «Крукер и Ко», агентов по продаже недвижимости.

Люси выбрала эту башню как место своего тайного местопребывания после того, как отказалась от всех остальных вариантов. Дилан рисковал бы остаться без работы, если бы предоставил ей укрытие в своих комнатах, расположенных над офисом компании. Подруги могли не понять ее решения и необходимость хранить все дело в тайне. К тому же у подруг были матери, которые вполне могли и проболтаться.

Была и еще одна причина, не имевшая ничего общего с логикой или здравым смыслом: в детстве Люси обожала сказки. Она чувствовала в них отголосок истины, созвучной с чем-то в ее душе. Героиня этих сказок – девушка, дочь мельника или принцесса, – поняв свое истинное «я», получала в награду исполнение заветного желания. Но для этого она должна была выдержать некое испытание, в одиночку сразиться с обстоятельствами без всякой уверенности в успехе.

Не умея облечь это в слова, Люси знала, что, если проведет три ночи в этой башне, то ее будущее окажется у нее в руках. И это должны быть именно три ночи, волшебное число «три». Сегодня, в ночь с пятницы на субботу, ее дед наверняка спит крепким сном, ничего не подозревая. Но в субботу утром, когда письмо с требованием выкупа окажется на половике у двери, он должен начать беспокоиться. Весь субботний день он будет ломать голову и соображать, как раздобыть деньги – тысячу фунтов стерлингов. Возможно, он достанет свои банковские книги и примется за подсчеты. Обычно мысль о расставании даже с самой ничтожной суммой приводила его в ярость. Когда приходил какой-либо счет, весь дом начинал ходить ходуном. До чего же Люси была рада, что скоро вырвется из этого мавзолея! Всю ночь с субботы на воскресенье ее дед проведет без сна. Весь воскресный день он будет мерить шагами свою комнату. Единственным человеком, который, возможно, обо все узнает, станет мистер Милнер – его партнер по настольным играм и единомышленник по планам о том, как разрушить ее жизнь. Если так, то пусть они вместе думают о том, где раздобыть деньги. Утром в понедельник ее дед должен отправиться в банк. А к полудню понедельника придет ее избавление.

Бедный старый дедушка. Люси ничего не могла с собой поделать – в глубине души она его жалела. Но ему не следовало быть таким скаредным. Он прожил свою жизнь, а теперь она вправе жить по-своему!

Люси поплотнее закуталась в одеяло. Чтобы поскорее заснуть, она принялась рисовать в воображении все башни сказочных замков из прочитанных книг.

Она перебирала в памяти все хитросплетения сказочных интриг. В ее видениях возникали шелковистые волосы, плывущие в небе и переплетающиеся со звездами. Перед ее мысленным взором возникал старичок-гном, разрывавший себя надвое. Она представляла себя Анной из пьесы, получившей наследство, но все же не знающей, как жить. Люси казалось, что она садится на волшебный поезд снов.

Однако свисток паровоза этого чудесного поезда сменился вдруг уханьем совы. Люси проснулась, парализованная страхом.

Кто-то стоял там, заполняя собой пространство лестничной клетки. Люси хотела заговорить, встать и спросить: «Кто вы такой?» – но оттуда не доносилось ни звука. Сама же она не могла пошевелить и пальцем.

Когда она снова открыла глаза, фигура, испугавшая ее, исчезла. Люси задумалась, не был ли это один из снов, когда ты наверняка знаешь, что спишь, но кто-то присутствует в твоем сне. Но в таком сне ты все же можешь пошевелить рукой.

Люси села.

– Есть кто-то здесь? Дилан!

Никто не ответил.

Надев туфли, она снова произнесла:

– Есть кто там?

Исподволь она даже ждала, что какой-нибудь гном набросит на нее шелковое лассо или ведьма прошепчет проклятья.

По шаткой винтовой лестнице Люси поднялась на верхнюю площадку башни и подошла к зубчатому парапету. В сумрачном свете луны дальние копны сена приобрели очертания жилища ведьмы. Аромат клевера доносился словно из другого времени, из давно прошедших столетий. В глубине леса что-то двигалось – может, лиса вышла на охоту, или же там спокойно пасся олень, чувствуя себя в безопасности в этот предрассветный час.

Скоро, очень скоро ее жизнь наконец двинется правильной дорогой.

Все-таки это ужасно – закончить жизненный путь таким образом, дождливой ночью у входа в магазин. Какое-то время, показавшееся очень долгим, я ждала, когда Мэриэл возвратится и скажет, что полиция уже направляется к нам.

Я прошлась от аллеи до шоссе, где был припаркован автомобиль мистера Милнера. По противоположной стороне улицы шла какая-то парочка. Женщина хихикала в ответ на шутки своего спутника. Он бросил взгляд на меня и прошептал ей что-то на ухо. Дама тоже взглянула на меня, праздношатающуюся одиночку, и оба ускорили шаг. Стало понятно, за кого они меня приняли.

Ночь вступала в свои права, начинало холодать. Я вернулась на аллею, подальше от входа в магазин. Возможно, будущие покупатели и рабочие магазина иногда почувствуют холод, пересекая порог, где сейчас лежит тело. Дверной проем может сохранить память об ужасном деянии и о последних мгновениях жизни мистера Милнера…

Не об этом сейчас нужно размышлять, одернула я себя. Нужно еще раз взглянуть на тело. Мне показалось, что оно шевельнулось. Пересиливая себя, я снова проверила пульс у мистера Милнера. Нет ни проблеска жизни, ни полувздоха… Тело уже успело остыть.

Кинжал вонзился ему в сердце. Он вошел так глубоко, что снаружи виднелась одна лишь рукоять. Небольшое кровавое пятно на одежде образовало почти симметричный рисунок. Я отвернулась и снова зашагала по аллее. Почему же не приезжает полиция?

Цилиндр мистера Милнера лежал на краю тротуара, около его автомобиля. Разрезы на шинах казались какими-то нелепыми. Неужели недостаточно было убить человека – зачем вымещать свою ненависть еще и на резине его покрышек? Мне это казалось актом гнева или безумия.