Елена Крошина работала в прокуратуре уже десять лет. Пришла туда практиканткой и осталась, хотя родители думали, что дочь продолжит семейную традицию и станет адвокатом. Но Лена не хотела семейственности – боялась, что окажется под прессом родительского авторитета. Отец ничего не сказал, хотя и нахмурился недовольно, а мама долго пила в кухне валерьянку, картинно приложив руку ко лбу.

– Ты как себе это представляешь? – Она бросала на сидящую здесь же дочь пронизывающие взгляды. – Ты не желаешь, чтобы все думали, что мы тебя проталкиваем, неудобно тебе. А сталкиваться по делам с одним из нас тебе будет удобно?

– Мама, не преувеличивай. Ты давно не занимаешься уголовными преступлениями, у тебя другая специализация. А папа, мне кажется, даже не заметит.

– Конечно! Он не заметит, что следствие по делу ведет его дочь!

– Не драматизируй, – поморщилась Лена. – Можно подумать, я не в прокуратуру пошла, а, не знаю, в стрип-клуб.

– Еще не хватало! – рявкнула мама, позабыв о рюмке с валерьянкой.

– Вот видишь. А могло быть и так.

– Спасибо тебе, дорогая! Мы и так с отцом еле пережили твое увлечение пул-дэнсом.

– Наташа, прекрати! – властно сказал отец, появившись на пороге кухни. – Это ее жизнь и ее карьера, в конце концов. Пусть делает то, к чему лежит душа.

– Да, к осмотру трупов всяких бомжей душа у нее лежит!

– Хватит, я сказал. Давайте ужинать.

Слово Дениса Васильевича в семье всегда было последним. Наталья Ивановна молча вылила в раковину остатки валерьянки и принялась накрывать стол к ужину.

Столкнуться с отцом в суде за десять лет ей так и не пришлось, и Лена не знала, случайность ли это или отец нарочно избегает дел, которыми занимается дочь.

В вопросах воспитания у родителей смолоду не было единства, и Наталья Ивановна часто винила мужа в том, что Лена выросла слишком замкнутой, скрытной, погруженной в себя. Ее мало интересовали мальчики, она предпочитала проводить время с книгами, которых в доме было предостаточно: много лет Денис Васильевич увлеченно составлял библиотеку, выискивая редкие издания и мыслимыми и немыслимыми способами доставая произведения хороших зарубежных авторов.

Внешне Лена ничем не выделялась: обычная девушка довольно высокого роста, с чуть вьющимися каштановыми волосами. У нее была стройная фигура, однако ноги выглядели слегка полноватыми, что Лена удачно маскировала длинными юбками или брюками. Молодые люди обращали на нее внимание, но она не интересовалась ровесниками, а потому в свои тридцать пять еще не была замужем, что приводило мать в отчаяние. Отец же смотрел на ситуацию иначе – считал, что дочь сама разберется с тем, как ей устраивать свою жизнь.

Единственное, в чем оба родителя были солидарны, – неприязнь к ее нынешнему возлюбленному. Никита Кольцов вызывал у обоих возмущение. Во-первых, он был старше Лены на шестнадцать лет, во-вторых, разведен, в-третьих, жил в одной квартире со взрослым сыном и его семьей, в-четвертых, принадлежал к так не любимой Крошиными богеме – занимался фотографией и был, как назло, достаточно известным.

Лена познакомилась с ним случайно в кафе. Начитанный, умный Никита ошеломил ее своими познаниями, особенно в том, что касалось искусства и литературы. Поскольку читать Лена любила, у них с Никитой оказалось много общих любимых авторов, и беседа затянулась почти до ночи. Кольцов предложил проводить ее домой, и они незаметно прогуляли по набережной до самого утра.

С тех пор и началось. Лена даже не сразу узнала, сколько ему лет на самом деле. Выглядел Никита очень хорошо, тщательно следил за собой, занимался спортом, мало курил и всем спиртным напиткам предпочитал легкое белое вино – не более бокала за вечер. Возраст помехой не стал, и вот уже около года они встречались и периодически снимали квартиру для более близкого общения. Приводить Никиту домой Лена не хотела, хотя была уже самостоятельной и могла не отчитываться перед родителями, кто приходит в ее уютную крошечную комнату. Ей казалось, что подобные вопросы должен брать на себя мужчина. Никита это понял и на ее территорию не претендовал, хотя и к себе не приглашал, ссылаясь на сына и его жену – мол, неудобно беспокоить, не хочется объяснять. Лену это вполне устраивало.

Это, но не то, что за без малого год Никита не заговорил ни о чем серьезном. Как любая женщина, она хотела создать семью, родить ребенка, организовать быт в любимом доме с любимым человеком. Но Никита никаких шагов в этом направлении не делал, и со временем Лена сумела убедить себя, что он пока просто не готов ко второму браку. «Ничего, пройдет время, и он поймет, что со мной ему лучше, чем без меня, – успокаивала она себя. – И тогда все у нас будет».

Время шло, а ничего так и не было.

Лена проснулась от неприятных ощущений в желудке. Так бывало всякий раз, когда предстояло что-то сложное. Паровозников вызвал к себе для беседы домработницу убитых Стрелковых и почему-то настоял на Ленином присутствии. Она нехотя согласилась, и вот теперь придется выбираться из постели и ехать в отдел. За окном накрапывал дождь, серое небо было похоже на тяжелое промокшее одеяло, с которого капала вода. Лена мрачно подумала, что придется доставать резиновые сапоги и плащ потеплее. И хорошо бы не забыть зонт, как она делает это обычно. Всякий раз, уже оказавшись на улице под дождем, она вспоминала, что снова забыла выполнить простое действие – протянуть руку вправо от входной двери и зацепить пальцем изогнутую рукоять большого зонта, стоявшего в специальной подставке. Сегодня она твердо пообещала себе, что без зонта не выйдет.

Под горячей струей в душе Лена окончательно проснулась, и мысли сразу устремились в нужном направлении – какие вопросы задать домработнице, о чем не забыть. Список вопросов она набросала вчера, пока одним глазом следила за развитием сюжета в каком-то бесконечном сериале. Лена не могла находиться в тишине, так что или музыка, или телевизор в ее комнате всегда негромко звучали. Никиту это, кстати, раздражало, – он любил тишину и морщился всякий раз, когда Лена вдруг на съемной квартире тянулась к пульту телевизора.

– Мне хочется молчать, понимаешь? Полчаса тишины. Я успеваю так наговориться за день, что должен помолчать хотя бы дома. Не понимаю, как тебя не мучает необходимость постоянно общаться с людьми. – Он забирал у нее пульт и откладывал так, чтобы его даже видно не было.

Лена этого не понимала. Ее работа тоже связана с людьми, но у нее нет потребности в тишине, скорее наоборот. Едва в помещении становилось тихо, Лену охватывала паника. Ей нужны были любые звуки, пусть даже барабанная дробь. Никита мириться с этим не желал и очень сердился, если Лена пробовала настоять на своем. Она сдавалась, уступала, но обида не проходила: он не понимает ее и не хочет ничем ради нее пожертвовать, даже такой ерундой, как включенный телевизор.

Домработница Стрелковых Ирина Кошкина оказалась довольно молодой женщиной. Одета она была скромно, но Лена сразу поняла, что вещи на ней не с рынка. «Интересно, сколько ей платили, если она может позволить себе туфли почти за пятнадцать тысяч?» – думала Лена, разглядывая бордовые лакированные туфли на устойчивом каблуке. Такую модель недавно мерила Ленина мама, поэтому она знала цену до рубля.

Ирина выглядела спокойной, но комкала в руках платочек и то и дело оглядывалась на Лену, которая заняла место у нее за спиной.

– Вы, Ирина Александровна, давно в доме Стрелковых работаете? – начал Паровозников после того, как с формальностями было покончено.

– Десять лет.

– Да, немало. А что же такую карьеру странную выбрали? Вы же лингвист по специальности, если я правильно понял?

– Много у нас рабочих мест для лингвистов? – слегка огрызнулась Кошкина.

– Не знаю. Но вы же зачем-то выбирали специальность, когда в вуз поступали, правда?

– Конечно! Но не я виновата в том, что домработницы зарабатывают в десять раз больше лингвистов.