каждую фразу в буквальном смысле слова «потрохами» а не обычной рассудительностью.

Поэтому мы снова и снова вслушиваемся всеми фибрами души в заученные наизусть

слова, и чувствуем, что вот-вот нам нынче «как засмотрится… как задышится». Да так

задышится, что мы сможем хотя бы на мгновение заглянуть за фантастическую полоску

горизонта, за которой ровно тридцать лет назад скрылся всегда хмельной и такой

удивительный Орфей, так красиво ходивший «пятками по лезвию ножа» по широким

просторам умирающей Советской Империи.

-----------------------------------------------------------------------------

В ГОСТИ К БОГУ НЕ БЫВАЕТ ОПОЗДАНИЙ

Большая часть творчества Владимира Высоцкого пронизано исключительным

драматизмом, часто переходящим в пафосную философскую притчу, что ставит гений

этого поэта в автономную творческую нишу культурных явлений советской эпохи.

Теперь, когда вся личная и общественная жизнь Высоцкого разобрана по косточкам,

можно с уверенностью утверждать о небывалом жизнелюбии этого неординарного

человека. Несмотря на дурные привычки и сумбурный образ жизни, Высоцкий, если

можно так выразиться «пожирал» жизнь и к своим 42 годам доел её без остатка. Смерти

для него попросту не существовало – об этом свидетельствуют не только

жизнеутверждающий лейтмотив всех его песен, но и отсутствие этого довольно

распространённого поэтического образа во всех стихотворениях и песнях, исключая,

пожалуй, несколько шутливых опусов, которые не стоит принимать во внимание в рамах

данного рассуждения. Что особенно интересно – колченогая старуха Кривая или

безобразная Нелёгкая легко представлялись поэту, и описывал он их с небывалым

мастерством. А вот образ Смерти, в отличие от многих писателей, остро чувствующих

жизненную энергетику и драму нашего существования, так и не был сотворён и описан в

полной мере, хотя мотивы самоубийства и казней встречаются в некоторых песнях

Владимира Семёновича. «Лежу – так больше расстояние до петли…» - если кто-нибудь

переживал мучительное состояние тяжёлого похмелья, тот знает, что точнее и не

скажешь. Итак, отсутствие образа смерти в творчестве Высоцкого, несмотря на его

известную склонность к некоторому трагизму и чёрному юмору, не может не удивлять

некоторых ценителей его таланта. Ведь всем известно, что одушевление явлений,

предметов, животных – основной инструмент образности в созданных песнях и

стихотворениях Гамлета из Таганки. Казалось бы, и карты в руки, но нет - в поэзии

Высоцкого традиционного русского декадентства и тяги к смерти, которым грешили

многие его современники и предшественники, не вписывающиеся в русло

социалистического реализма, мы не находим. Но каждая вторая песня надрывает душу и

заставляет, так или иначе, размышлять о вечных ценностях и о самой Вечности. Где здесь

скрытая пружина?

Методом каких недомолвок и намёков достигаются подобные аллегории и ассоциации –

«Ну вот исчезла дрожь в руках, теперь – наверх…»? Ведь это песня о горах, не более того,

но, сколько мощного провокационного материала содержится в её строках! И так во

многих творениях – поётся об одном, а через строчки проглядывает тёмная Пустота.

Двумя, на мой взгляд, знаковыми исключениями, в которых тема смерти представлена в

явном виде, являются песни «Кони привередливые» и во многом пророческий

«Памятник». И что самое любопытное – именно эти творения стали впоследствии

символом его трагической судьбы, его безусловного проигрыша в борьбе со смертью,

которая словно «обезглавила» поэта в расцвете сил, мстя ему за пренебрежения к

собственной личине. И что прослеживается в причинах ужаса последних дней Высоцкого?

Закономерность, судьба, случайные совпадения? Сегодня об этом можно лишь гадать –

смерть надёжно заметает свои следы, уносясь в чёрных санях за неземные горизонты, где

Владимир оказался одним из первых своих сверстников.

«Я должен первым быть на горизонте!» - не это ли желание было исполнено грозной

вестницей небытия? А может разгадка его судьбы всё-таки содержится в одной из песен?

Пренебрежение или чрезмерный интерес к этой страшной даме, возможно, наказуем, а

может быть наоборот – чреват яркой короткой жизнью, взрывающейся в лучах

посмертной славы.

---------------------------------------------------------------------------------------------------

ПАРЕНИЕ НАД ПУСТОТОЙ

Сегодня становится ясно, что самым колоритным и выразительным носителем

русскоязычного эпоса последних десятилетий является Саша Башлачёв. Невероятный

надрыв, самобичевание и благость, присущая русскому славянству, проживающему на

уже неизвестно какой территории, в песнях Башлачёва получили новую эмоциональную

составляющую – метафизическую обречённость. Теперь уже сложно разобраться в

причинах, заставивших 28-летнего поэта шагнуть из окна высотного дома, но одно

очевидно – он шёл к этому трагическому взлёту сквозь грозный строй своих песен, то

приближаясь, то удаляясь, но никогда не меняя направления. Отмеченный смертью всегда

предчувствует свою участь, особенно в молодом возрасте. Может быть «любимцы богов

умирают молодыми», но нам, живущим в это так сложно поверить, а смириться и вовсе

невозможно.

Творчество Башлачёва подразумевает очень «короткое» знакомство со слушателем,

буквально на расстоянии дыхания. Иначе вся притягательная магия может

восприниматься просто как рок-н-ролльный интеллигибельный порыв в его

классическом понимании. Но здесь нечто гораздо большее – пропуская башлачёвскую

песню-крик через себя, мы точно понимаем, что всё здесь правда от начала и до конца, но

правда ужасная, неотвратимая как сама смерть. И всё это кошмарное богатство так крепко

обрамлено невероятным по силе русским языком, что невольно становится страшно от

предчувствия какого-то неминуемого превращения вычурного хоровода исконно русских

образов в кафкианскую реальность безнадёжности.

В Башлачёве, при всём его личном обаянии, изначально царила тёмная сила небытия,

которая превращала каждый его новый опус в леденящий душу крик славянского назгула

над пустотой бытия, в котором мы существуем. Только смерть могла так чётко расставить

акценты, так выразительно расписать образы в страшную хохлому, сквозь которую уже

проступал провал окна, куда, ужаснувшись самого себя, шагнул Александр Башлачёв. В

чём-то его творчество и его судьба схожи с гоголевским гротескно-кошмарным

коловращением. Но как бы там ни было, все тайны его внезапного полёта над бездной

остались неразгаданными, и снова здесь видится рука истинного мастера маскировки –

смерти.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО ОЛЕГА ЯНКОВСКОГО

Истинно мудрые люди почти всегда озарены неким неземным светом, лучащимся в их

глазах, жестах и фразах. А если они ещё и талантливы – то этот свет усиливается

многократно.

Олег Янковский – мощное явление в нашем кинематографе, которое подобно творчеству

Достоевского, рассекшем в своё время на две условные половины всю русскую

литературу – на «до» и «после». Так случилось и в кинематографии – «до Янковского» не

было в наших кинолентах героя, способно одинаково блестяще сыграть тонкого

философа Мюнхгаузена, злого умного Дракона и выпивающего токаря в фильме

«Влюблён по собственному желанию». И дело даже не в многогранности перевоплощения

– хитроумный Янковский легко узнаваем в любой роли. Его озорно-лукавый взгляд с

лёгким прищуром даже в образе страшного Дракона даже самым непроницательным

зрителям выдаёт истинно светлую личность этого великого актёра.