- Он представился мсье Дювернуа, как шевалье Эжен Пьер д ’Эгильон.

- И ничего больше не сказал? – удивлённо вскинув бровь, Гийом воззрился на слугу, который, не поднимая глаз, перебирал шёлковые шарфы в ящике комода, - И сам ты ничего о нём не знаешь? Не поверю, - хмыкнул Беранже, одновременно прикладывая к лицу тёмно-розовый шарф, - ты знаешь всё обо всех.

- Знаю, - всё так же невозмутимо поправляя воротник дорогого кафтана, продолжал Тьери, уже предполагая реакцию Гийома на сведения, - Он известен как граф де Сад, де Брессе, де Бюже, де Вальроме и де Жэ.

- И чего он хотел? – настороженно переспросил Беранже.

- Познакомится поближе с моим господином.

- Тьери, ты не забыл ещё о том, что вообще-то хозяин твой – я? – раздражённо начал Гийом, по-своему трактуя ударение, которое сделал на последних словах Лерак, - Сколько у тебя этих господ? Помнится, ты был очень дружен с Андрэ Жирардо, и до моего появления здесь также называл его господином. Ты не находишь это странным?

- Мсье Беранже…

- Гийом, Тьери, моё имя Гийом! - воскликнул Нарцисс, перебивая бывшего друга, - И ты знаешь прекрасно, как меня зовут!

Лерак вздрогнул от неожиданно повысившегося голоса, но продолжил говорить:

- Я слуга. И буду служить тому, к кому меня приставят. Я прислуживал Его Светлости маркизу и тем, кого он поручал моим заботам. Именно так я и попал к Вам и Вашему брату, которого Вы явно задались целью превратить в придворную блудницу. Иначе бы сегодня, видя, как этот самый граф де Сад увивается за ним, хотя бы попытались увести его.

- Да как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне! – закричал Гийом, швыряя в угол флакон с духами, который тут же разлетелся на мелкие осколки, и опочивальня наполнилась резким, концентрированным ароматом, - Может быть, твоему господину Дювернуа было приятно, а ты пытаешься заговорить мне зубы, предъявляя нелепые обвинения! Что ты вообще можешь понимать? Знаешь ли ты, кто подсыпáл мне яд в вино?

Ошарашенный всем, что слышит, Тьери стоял неподвижно, молча глядя на разозлённого Билла. Слишком хорошо он его знал, и привык к подобным проявлениям чувств, но смысл слов заставлял сердце неприятно сжиматься. По мнению Тьери, Гийом по-прежнему не понимал в любви и обыкновенной верности ровно ничего. Пауза была недолгой, и скоро звонкий голос вновь зазвучал, но уже немного глуше:

- Ты даже не заметил, как переодетый женщиной, в будуар маркизы проник твой любимый Жирардо. И вполне может быть, что ты просто не хотел замечать его, а, Тьери? Не подстроено ли это вами обоими?

Едва выдерживая прожигающий, полный недоверия и пренебрежения взгляд потемневших карих глаз, в которые был безвозвратно влюблён, Тьери пытался не дать лишним словам вырваться, но когда услышал последнее заявление, почувствовал, как земля уходит из-под ног.

- Как ты можешь такое говорить? – побледневший Лерак даже забыл о том, как обычно обращался к бывшему возлюбленному, - Билл, я никогда…

- Ну, почему же никогда? – перебил его Гийом, замечая смятение и боль в его глазах, но продолжая произносить слова, от которых в них заблестели слёзы, - Я тебя бросил, я обращаюсь с тобой не лучшим образом… Я не верю в такую любовь, которая способна прощать всё. Вы с Жирардо находитесь в одинаковом положении. А что, если бы не я выпил это вино, его мог бы выпить Тома – твой соперник…

- Гийом! – падая на колени, вскрикнул Тьери, закрывая лицо дрожащими ладонями. Не было больше того Билла, которого он так долго любил и боготворил, пусть жестокого, пусть эгоистичного и самовлюблённого.

Беранже сам был очень взволнован, и весьма некстати, так как перед самым своим ответственным выступлением хотел полностью сосредоточиться, но для этого нужно было полное спокойствие, и надо же было завести беседу столь неудачно! Внутри кипела смесь беспокойства, усталости и некоторого страха, и теперь выплёскивалась на ни в чём не повинного Тьери. Гийом понимал свою неправоту, только теперь было поздно это как-то изменить, и он избрал не самый лучший способ прекратить неприятный разговор:

- Стоишь на коленях, так сделай уже что-нибудь полезное.

Нарцисс не понял, зачем сказал это, и только когда Тьери поднял на него блестящие от жидкой боли глаза, опомнился, и хотел уже как-то перевести всё в шутку, когда слуга поднялся и очень тихо произнёс:

- Если бы то вино досталось Тома – это стало бы наиболее страшной утратой.

Эти слова сопровождались взглядом в упор, и говорил это Тьери таким недобрым тоном, что у Гийома по телу прошли волны мурашек. Он ещё какое-то время молчал, дыша тяжело, и осознавая то, что услышал от обычно бессловесного бывшего любовника, к тому же слуги.

- Пошёл вон, паршивец, - тихо, сквозь зубы сказал Беранже, сжимая кулаки, - и упаси тебя Бог сегодня попасться мне на глаза ещё раз.

- Как прикажете, монсир.

Тьери быстро покинул опочивальню, оставляя Билла осознавать его слова до конца.

Солнце алело на горизонте без единого облака, предвещая тёплую ясную ночь. Соловьи напевали вечерние мотивы за окном, которое Нарцисс поспешил открыть, ибо сгустившийся в помещении аромат фиалки из разбитого флакона начинал удушать своей крепостью и навевал головную боль. Лёгкое настроение уходящего дня вмиг улетучилось, и мысли стаями непоседливых, шумных птиц трепетали в голове, перекрикивая друг друга. Спектакль, Марисэ, Андрэ, Тьери, де Сад, мэтр Лани, Тома… а, кстати, где же Тома? – об этом Гийом подумал в последнюю очередь, и сразу вспомнил, что с Тьери он не возвращался домой, но тогда где же он мог быть?

- Немногим ты неправ, Тьери, - прошептал Нарцисс позолоченным закатом верхушкам деревьев, - Поверь, выпей то вино я – это было бы самой незначительной потерей.

Лучше бы ты никогда не ходил в ту башню.</>

***

Тьери намеренно молчал, не сообщая, где находится Тома, ожидая, что Гийом сам его об этом спросит, и каково же было его удивление, когда Беранже и не заметил, что арфист не дома. Разумеется, Нарцисс волновался перед выступлением, и нельзя сказать, что сам Тьери переживал за него меньше, но не настолько же, чёрт возьми, чтобы напрочь забыть о самом существовании Дювернуа!

Но всё было не настолько плохо. Зная, какими курьёзами порой заканчиваются придворные вакханалии, Жан Бартелеми забрал Тома к себе, в Париж, на весь день и до утра. Он рассудила так, что король будет увлечён гостями и вином, а Гийом занят в постановке, и навряд ли Тьери сможет дать отпор нескольким придворным, который, будучи навеселе, вдруг вломятся в дом. Лани планировал быть в Версале к началу выступления, а по его завершении вернуться к себе, чтобы не оставлять Тома на ночь одного в доме. Узнав о том, что арфист у мэтра, граф де Сад, что утром так настойчиво добивался его внимания, не замедлил нанести Жану Бартелеми визит в Париже, и великих усилий стоило служителю муз выпроводить назойливого поклонника, чтобы Тома, наконец, мог расслабиться. Эжен де Сад вёл себя совершенно пристойно, но стоит ли говорить, как это напрягало, в первую очередь, гостеприимного хозяина?

В какой-то миг, когда лицо гостя светилось восхищением золотоволосым дарованием, а взгляд ласкал тонкие, нежные пальцы, которые перебирали шелковистую шерсть персидского кота, что сидел на коленях Тома, Лани поймал себя на мысли, показавшейся ему чудовищной: он невольно радовался тому, что Дювернуа не видит страстных взглядов и улыбок новоявленного обожателя. Совестливый Бартелеми принялся корить себя за мысленное кощунство, но также чувствовал, что ещё одного человека подле Дювернуа он не потерпит. С Гийомом всё более-менее прояснилось – он влюблён в Марисэ, а последний этим заметно доволен, и данное обстоятельство послужило причиной охлаждения отношений между мэтром и японцем. Лани не раз пытался поставить себя на место друга и понять, смог бы он сам действовать таким же образом, разбивая любовный союз, и в конце концов понял, как это смешно – он уже находится в том же положении, что и Марисэ по отношению к той же самой паре, но не допускает и мысли о том, чтобы встревать и способствовать её разрыву.