Холодно. Очень холодно. Беспросветно.

***

Дождь прекратился, и ветер утих, а предрассветные сумерки погрузили мокрые поля в своё розоватое свечение. Беранже ни на что не надеялся, почти бездумно бредя вперёд, когда на рассвете, продрогший в насквозь мокрой одежде, увидел раскидистое дерево неподалёку от обочины дороги, а под ним… Невзирая на боль, которую причиняли стёртые в кровь ноги, он бросился к нему, моля всех Святых о том, чтобы лежащий был жив. Задыхаясь в душивших его рыданиях, Билл упал на колени, принимаясь убирать прилипшие к лицу Тома влажные волосы, и тут же заметил, что юноша весь пылает. Но Гийом сам был насквозь мокрым, и не мог ничем помочь, поэтому оставалось лишь заставить его встать и попытаться вернуться в деревню, до которой было не менее десяти вёрст.

— Том, Том… открой глаза, милый, открой глаза! – причитал Билл, даже не вдумываясь в смысл своих слов. Сгребши в охапку почти дрожащее тело, он судорожно покрывал поцелуями пылающее лицо, благодаря силы небесные за чудо. — Не уходи, взгляни на меня. Ну же!

И Том его услышал. Тёмные ресницы вздрогнули, и он приоткрыл совершенно красные глаза, заставляя Билла разрыдаться в голос.

— Зачем, зачем ты ушёл? Я сходил с ума, боясь не найти тебя! Что же ты делаешь со мной, Том?! Неужели ты думал, что я не буду тебя искать? … Том! – разрезал утреннюю тишину срывающийся голос. Билл крепко прижал к себе арфиста, как будто боялся, что тот исчезнет прямо из его рук.

— Почему ты искал меня? – на грани слышимости произнёс Том, который всё ещё полагал, что воображение играет с ним, и всё происходящее является сном, однако сам крепко вцепился в Билла, вдыхая желанный запах, и не обращая внимания на влагу и грязь, которой оба были перепачканы.

— Не знаю… — так же тихо ответил Билл, и потянулся к потрескавшимся, бледным устам, о которых столько грезил. Провёл по ним языком, скользнул им внутрь, и принялся легонько посасывать послушные губы, нежно обволакивая своим теплом.

Он действительно не знал. Не знал, зачем пошёл искать, не знал, что ответить Тому, не знал, что будет дальше. А Тома отвечал в своём духе – чувственно и нерешительно, но вскоре Беранже сам углубил поцелуй, в котором теперь читалось всё то отчаяние, что бушевало внутри. – И всё же, почему ты ушёл … от меня?

— Потому что я тебя не достоин, – просто ответил Том. – Я не из твоего круга, я вообще никто.

— Что ты…?

— Ты – Нарцисс. Ты – жемчужина лотарингского балета, ты живёшь среди таких людей, и имеешь такие возможности, что разве место мне – убогости – рядом с тобой?

Эти слова подобно удару кнута хлестнули Нарцисса по самому сердцу. Вот она, та самая ложь, которая ещё не вскрылась, но уже принесла нестерпимую боль. Это он сам был недостоин юного создания, что так отчаянно жалось к нему, безоговорочно веря каждому его слову. Приникнув губами к горящему лбу слепого сокровища, Гийом дал себе клятву, что отныне Том ни в чём не будет нуждаться, и он сделает для этого всё возможное.

— Ты нужен мне.

Это всё, что мог Билл сейчас ответить, после чего он с усилием поднялся, и потянул Тома за собой. Пошатываясь и еле переставляя ноги, они вновь оказались на дороге, повернув обратно, в сторону Сент-Мари.

ТВС

========== Часть I. продолжение 3 ==========

С твоей любовью, с памятью о ней

Всех королей на свете я сильней

© У.Шекспир

— А тебе снятся сны? – вот уже около часа Гийом донимал Тома всевозможными расспросами. Чуть только ему стало легче после пятидневной лихорадки, он принялся выведывать у арфиста его тайны.

— Конечно. Я же помню, как выглядит мир.

— Нет, я говорю о том, видишь ли ты что-то особенное? Что-то, что хочешь видеть, важное, или вещие сны?

— Не знаю, а ты?

— Том, ты не ответил, так нечестно! – воскликнул Билл, и одновременно с этим вздрогнуло пламя единственной свечи, что рассекала темноту их крошечной, но уютной комнаты, а которой они жили с недавних пор.

— Ну, снятся, снятся…

— Какие?

— Разные.

— Неужели по одному слову придётся мне допытываться, Том?! Что мне такое сделать, чтобы ты рассказал?

— Поцелуй меня.

— И ты расскажешь? – игриво хихикнул Билл, и, получив утвердительный кивок, приподнялся с подушки, чтобы коснуться любимых губ, а вскоре был уложен обратно их обладателем, который перебрался с пуфика на кровать, прижимая его своим телом к мягкой перине. Том вовсе не горел желанием рассказывать о своих сновидениях, поскольку слишком часто видел один и тот же кошмар: пожар, яркий огонь бушует повсюду, не давая возможности убежать. Когда пламя начинает ощутимо жечь кожу, совсем рядом, где-то за спиной раздаётся охрипший голос, что не различить, мужчина это, или женщина. Сначала тихо, едва слышно, а потом превращается в пронзительный крик: «Том!». Сон отступает, заставляя юношу вскочить с шумно колотящимся сердцем и удушливым желанием открыть глаза… Но кругом темнота, а в голове всё ещё звучит тихий шёпот: «Спаси».

Утопая в нежности, что дарил ему его невидимый возлюбленный, Дювернуа совсем не хотел возвращаться к оставленной теме, но знал, что Гийом этого просто так не оставит – если хочет что-то узнать, выпытает любым способом. Сам же Билл тонул в его ласке, поражаясь тому, насколько чувствует Том любое его желание. Ну и что, что он не видит? Зато сколько в нём чувств и силы! Билл сходил с ума от его губ, которые опускались всё ниже и ниже, задерживаясь то на сосках, то у пупка, а потом они и вовсе беззастенчиво стали ласкать низ живота, то и дело разбавляя свой танец касанием горячего язычка и острых зубов. Когда Том принялся покрывать влажными поцелуями его бёдра, Гийом привстал – больно хотелось посмотреть на своего мальчика, который был настолько хорош сейчас: растрёпанные пшеничные волосы, раскрасневшиеся щёки, сосредоточенно сведенные тёмные брови, влажные губы, дарящие блаженство. А руки? Билл влюбился в эти руки с первого взгляда, и если раньше он завидовал арфе, глядя на то, как точёные пальцы терзают струны, теперь он завидовал самому себе, наблюдая за тем, как эти самые пальцы порхают по его коже. Как очерчивают каждый контур его тела, вырывая из него не менее мелодичные звуки, чем из арфы. Позволив Тому расположиться между своих ног, Билл потянулся к его лицу, и провёл по бархатистой щеке кончиками пальцев, которые уже в следующий миг запутались в золотистых волосах арфиста. Беранже тихо всхлипнул, неожиданно ощутив гладкую глубину горячего рта своего любовника. Тот обнимал его бёдра, то поглаживая их, то сжимая до красных пятен, творя с Биллом нечто невообразимое, при этом, его распущенные волосы и частое дыхание приятно щекотали пылающую кожу, а от сочетания этих ощущений и многодневной болезни, по телу разливалась слабость, и темнело в глазах от каждого движения. Как же Гийом сейчас хотел, чтобы Том его видел! Чтобы видел его желание, видел его глаза, в которых были все чувства к нему, именно к нему! Том позволял ему толкаться глубоко, плотно обхватив губами его достоинство, и сам, казалось, уже мало что понимал. Дыхания обоих были шумными, сбивчивыми, прерывающимися на тихие стоны, а сердца бились так быстро и громко, что сливаясь вместе, напоминали музыку. Воздух в небольшой комнатке, освещаемой одним дрожащим огоньком, стал тяжёлым и тягучим, вынуждая делать ещё более глубокие и частые вдохи. Голова кружилась, а внутри всё было готово взорваться, рассыпавшись на тысячи искр. С губ Билла сорвалось: «Тома…», и в следующий миг он, почти теряя сознание, излился в ласкающие его уста, упав на подушки, и рвано хватая такой необходимый воздух. Приняв тёрпкий мёд до последней капли, Том отстранился, и приоткрыв глаза, Билл протянул к нему руки, наблюдая за тем, как юркий язычок мальчика, что только сейчас так неистово его ласкал, пробежался по припухшим, алым губам, собирая остатки его наслаждения.