TBC

========== Часть I. продолжение 2 ==========

POV Bill:

И я остался. Остался не просто в Сент-Мари, а с ним. Только я не знаю, зачем. Уже неделю, как мы боимся заговорить друг с другом. Я смотрю на него и жду, сам не зная, чего.

В тот день, у реки, мы бы ещё долго не разрывали своих объятий, если бы я не заметил неуклюже приближающегося Жака, несшего арфу, едва удерживая равновесие. Ведь я так жаждал отобрать у этого инструмента его хозяина, проникшись самой настоящей завистью, что оставил его лежать у камня, где Том играл. Быстро поправив одежду, я постарался сделать самый, что ни на есть обыкновенный вид, однако листочки и соринки в моих всклокоченных волосах, так же, как и пунцовые щёки моего новоявленного любовника, который переводил дыхание, лёжа в траве, заставили мальчишку задержать на нас недоумённый взгляд. Что-то сказав об окончании праздника, Жак достал из-за пазухи мешочек с деньгами, о которых мы точно также позабыли, как и обо всей вселенной, и удалился.

На душе стало очень тяжело. Я смотрел по сторонам, смотрел на лежащую у дерева арфу, на кошелёк, на реку, на арфиста, который, казалось, перестал подавать признаки жизни, безмолвно растворившись в доцветающих васильках… смотрел, а сам думал о том, что не должен находиться в этом месте. Это был мимолётный порыв страсти, но такой всепоглощающей, что от одного воспоминания дрожь охватывала тело. Боюсь подумать, на что способен этот мальчик, если дать ему волю. Он не видит, но в нём столько силы, что в его руках чувствуешь себя игрушкой, подчиняешься этим рукам, которые на первый взгляд такие изящные, почти девичьи. В такие минуты с ним чувствуешь себя ведомым, хотя в обычное время сам ведёшь его за руку. И вовсе он не такой невинный, каким кажется сразу. Но почему же тогда он так робко вёл себя, откуда столько смущения? Тайна. Мы оба не сдержались, но ответственность за этого несчастного легла на мои плечи.

Тогда мы просто встали и, поправив одежду, вместе направились к постоялому двору, куда мне уже совсем не хотелось возвращаться. И даже не из-за того, что там шумно и грязно, но я так задержался, что даже отложил своё путешествие, а потому, что мир начал сужаться до пространства вокруг одного единственного человека, а ведь я так жаждал этой свободы. Мимолётное очарование спало, когда мне казалось, что я взлетаю к небесам вместе с печальной мелодией арфы, и всё вокруг стало напоминать о том, что рядом со мной ущербный человек, совершенно беспомощный и нуждающийся в поводыре. Ни по приходу в наше временное пристанище, ни вечером, ни на следующее утро Том не произнёс ни слова. Мы продолжаем ходить к де Роган, услаждая слух его гостей, за что он даёт нам по десять экю каждый раз, и если учесть, что по окончании ярмарки наша коморка стоит всего два ливра в день, а обедаем мы, в основном у графа, то прибыль сейчас в несколько раз выше наших расходов. А поскольку деньги мне нужны, я продолжаю туда ходить, хотя каждый раз, когда приходится смотреть на тонкие пальцы, танцующие на струнах арфы, меня бросает в дрожь, и я чувствую, как мой голос садится, мешая мне петь. Неясность вносит ещё большее смятение, я не могу понять, чего он ждёт, что происходит в его уме? Спать Том упорно ложиться на полу, подстилая немного соломы, и заставляя меня мучиться совестью, на реку мы ходим по отдельности, не говорим ни на какие темы. Однако он и не уходит никуда.

Но вечно так не будет продолжаться именно поэтому я должен уехать. И я сделаю это завтра же утром. Его Светлость де Роган не раз предлагал мне и арфисту жить у него, в домике для прислуги, но ни я, ни Тома не согласились. Во всяком случае, у него будет, куда пойти жить. Я предупрежу Жака, чтобы тот позаботился о Томе, а сам, в последний раз налюбовавшись спящим очарованием, отправлюсь в путь.

Да, это превратилось для меня в своеобразное таинство: я просыпаюсь с первыми петухами, и подолгу разглядываю прекрасное лицо своего арфиста, пока за окном медленно отступают утренние сумерки, когда свет ещё не будит, а только продлевает дрёму. Я ложусь на пол, подле него, и целую, едва прикасаясь губами к бархатистой коже, глажу, просто вдыхаю травяной аромат его волос, и любуюсь, любуюсь, любуюсь им бесконечно. За окном, в которое дует прохладный осенний ветер, поёт жаворонок. Это так невыносимо, но так прекрасно одновременно – осознавать, что он не чувствует, и наслаждаться им тайно. Быть близко-близко и, ловя губами его выдохи, вдыхать, не касаясь. Наверное, это — то самое, о чём говорят: «Я дышу им». Рассматривать вблизи, так, чтобы видеть пушок на щеках, а потом, так и не обнаружив себя, тихонечко оттянуть ворот льняной сорочки и, затаив дыхание, коснуться языком каждой родинки на смуглой шее. А если и дальше он не шелохнётся — продолжить и, приподняв грубую ткань, спуститься к груди, прислониться ухом осторожно, и послушать удары его сердца, завоевать которое я более не надеюсь. Однако стоит только Тому прерывисто вздохнуть, как я тут же поднимаюсь и выхожу вон. Это похоже на пытку, и так каждый день. Я устал и не могу так больше. Каждый раз сходить с ума, не получая ответного поцелуя нежных уст, а целуя его руки и точёные пальцы, не чувствовать, как они ласкают меня в ответ. Да что там – ответного восхищённого взгляда мне никогда не получить. А я хочу этого больше всего, больше любой ласки. Я хочу, чтобы в этих глазах загорался огонь при виде меня, чтобы Том не мог оторваться от меня, чтобы один мой взгляд был способен распалить в нём незатухающее пламя! Но это всё мечты, которым сбыться не дано. Он молчит, а я не уверен, хочу ли я, чтобы он заговорил.

Иногда случается так, что желая чего-либо больше всего на свете, тем не менее испытываешь облегчение, так и не получив желаемого.

POV Author:

Гийом сидел на берегу реки, кидая в воду камешки, и вспоминал о том, как в первый раз, на этом месте невольно воспользовался слепотой Тома. Настроение молодого человека было кошмарным, но решение было принято – завтра на рассвете он собирался навсегда покинуть это место, потому что его уже не первый день мучили всякие измышления, в том числе и то, что беспомощный Дювернуа просто побоялся оттолкнуть его и возразить. Человек в его положении навряд ли смог бы противостоять зрячему, но вполне мог испытывать отвращение к ласкам с мужчиной. Отчего-то в голове пестрили образы совершенно невинных прикосновений и поцелуев в щёку от тех же сестёр де Роган, но казались такими красноречивыми и неприличными, что Билл даже сплюнул, когда представил себе, что эти девушки давно могли проделывать с его арфистом и не такое. Все эти идеи только усилили головную боль и, поднявшись с места, Беранже зашагал в сторону Сент-Мари, где собирался переодеться и отправиться к графу, который снова пригласил и его, и Тома на сегодняшний вечер.

Поднявшись в свою коморку, Билл не обнаружил там арфиста, и решив, что тот уже ушёл, присел перед маленьким окном, в которое входил шафрановый свет заката, и принялся расчёсывать волосы серебряным гребешком, который он тайком забрал у матери – слишком хотелось иметь что-то от неё, но учитывая, что из дому он уходил под покровом ночи, спросить разрешения Билл не смог. Он ушёл тайно, не простившись, но оставив записку, в которой просил его простить и благословить, и на протяжении всего путешествия, которое длилось уже четвёртый месяц, думал о том, что его родители наверняка очень разгневаны, и особенно отец, который называл танцы забавой для девиц недалёкого ума. Мысли о матери отдались болезненной волной внутри, но быстро сбросив оцепенение, Билл спрятал гребешок и, заперев дверь, поспешил к просёлочной дороге, которая вела к поместью графа.

Густые сумерки в сочетании с нависшими дождевыми тучами производили не самое приятное впечатление, а ветер и вовсе стал почти ледяным, предвещая скорый дождь. Плохое предчувствие не оставляло Билла, и хотя почти каждый день из последней недели не отличался ясностью в мыслях, теперь Беранже мог с уверенностью сказать, что тревога нарастает по определённой причине, которой являлся Тома. И, хотя по дороге ему встретились местные мальчишки, которые сообщили, что видели Дювернуа около часа назад, и тот шёл один по этой самой дороге, Билл всё никак не мог справиться с неприятным осадком, хотя прекрасно понимал, что вот-вот придёт в дом графа, снова увидит Тома, а тот снова не увидит его, но обязательно почувствует и обернётся, как обычно это делает. Дерево за деревом, дорога виляла белёсой полоской перед глазами, а Билл всё не мог понять, почему же Том пошёл к графу один? Холодный ветер развевал чёрные волосы, заставляя сильнее кутаться в шарф, но совсем недалеко показались огни в окнах, Билл ускорил шаг, и буквально вбежал в поместье графа, миновав удивлённого охранника, который стоял у ворот и курил трубку.